Неточные совпадения
Но она тотчас же стала
думать о том, чему могли так улыбаться эти две
девушки.
Когда она
думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать
девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
Он заставил себя еще
подумать о Нехаевой, но думалось
о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая
девушка хочет быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Клим чувствовал, что вино, запах духов и стихи необычно опьяняют его. Он постепенно подчинялся неизведанной скуке, которая, все обесцвечивая, вызывала желание не двигаться, ничего не слышать, не
думать ни
о чем. Он и не
думал, прислушиваясь, как исчезает в нем тяжелое впечатление речей
девушки.
В его размышления
о себе вторглась странная
девушка и властно заставляла
думать о ней, а это было трудно.
Клим не ответил. Он слушал, не
думая о том, что говорит
девушка, и подчинялся грустному чувству. Ее слова «мы все несчастны» мягко толкнули его, заставив вспомнить, что он тоже несчастен — одинок и никто не хочет понять его.
Затихшее было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой, как только она упомянула
о больнице. «Он, человек света, за которого за счастье сочла бы выдти всякая
девушка высшего круга, предложил себя мужем этой женщине, и она не могла подождать и завела шашни с фельдшером»,
думал он, с ненавистью глядя на нее.
— По-вашему же сидеть и скучать, — капризным голосом ответила
девушка и после небольшой паузы прибавила: — Вы, может быть,
думаете, что мне очень весело… Да?..
О нет, совершенно наоборот; мне хотелось плакать… Я ведь злая и от злости хотела танцевать до упаду.
Девушка задумалась. Она сама много раз
думала о том, что сейчас высказал Привалов, и в ее молодой душе проснулся какой-то смутный страх перед необъятностью житейских пустяков.
Он посидел около памятника с полчаса, потом прошелся по боковым аллеям, со шляпой в руке, поджидая и
думая о том, сколько здесь, в этих могилах, зарыто женщин и
девушек, которые были красивы, очаровательны, которые любили, сгорали по ночам страстью, отдаваясь, ласке.
— Вот вы говорите, что останетесь здесь доктором; а здешним докторам, слава богу, можно жить: еще не
думаете о семейной жизни, или имеете
девушку на примете?
Конечно, в других таких случаях Кирсанов и не
подумал бы прибегать к подобному риску. Гораздо проще: увезти
девушку из дому, и пусть она венчается, с кем хочет. Но тут дело запутывалось понятиями
девушки и свойствами человека, которого она любила. При своих понятиях
о неразрывности жены с мужем она стала бы держаться за дрянного человека, когда бы уж и увидела, что жизнь с ним — мучение. Соединить ее с ним — хуже, чем убить. Потому и оставалось одно средство — убить или дать возможность образумиться.
«Однако же — однако же», —
думает Верочка, — что такое «однако же»? — Наконец нашла, что такое это «однако же» — «однако же он держит себя так, как держал бы Серж, который тогда приезжал с доброю Жюли. Какой же он дикарь? Но почему же он так странно говорит
о девушках,
о том, что красавиц любят глупые и — и — что такое «и» — нашла что такое «и» — и почему же он не хотел ничего слушать обо мне, сказал, что это не любопытно?
А своего адреса уж, конечно, никак не мог Лопухов выставить в объявлении: что
подумали бы
о девушке,
о которой некому позаботиться, кроме как студенту!
И, может быть,
девушка отвечает: — «Друг мой, я вижу, что вы
думаете не
о себе, а обо мне.
Но она любила мечтать
о том, как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной
девушки,
о которой никто не знает ничего,
о которой нечего знать, кроме того, за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна? об этом никто не говорит, этом никто не
думает, все только благословляют
девушку, которая была ангелом — утешителем в английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании войны, вернувшись на родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться
о больных…
Но, как назло княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила людям и горничным доставлять письма молодой
девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два стали поговаривать
о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго
думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и спасем от государственного преступника, человека без религии и правил».
— Вот уж вы совсем большие, взрослые
девушки, — говорил он с грустною нотой в голосе. — Я часто
думаю о вас, и мне делается страшно.
А
о чем может
думать молодая, красивая
девушка, попавшая на Сахалин, и
о чем она мечтает, — известно, должно быть, одному только богу.
По этим варварским помещениям и их обстановке, где
девушки 15 и 16 лет вынуждены спать рядом с каторжниками, читатель может судить, каким неуважением и презрением окружены здесь женщины и дети, добровольно последовавшие на каторгу за своими мужьями и отцами, как здесь мало дорожат ими и как мало
думают о сельскохозяйственной колонии.
Девушка ответила не сразу. Она положила к себе на колени свою работу, разгладила ее руками и, слегка наклонив голову, стала рассматривать ее с задумчивым видом. Трудно было разобрать,
думала ли она
о том, что ей следовало взять для вышивки канву покрупнее, или же обдумывала свой ответ.
Лиза еще жила где-то, глухо, далеко; он
думал о ней, как
о живой, и не узнавал
девушки, им некогда любимой, в том смутном, бледном призраке, облаченном в монашескую одежду, окруженном дымными волнами ладана.
— Никогда, мадам! — высокомерно уронила Эльза.Мы все здесь живем своей дружной семьей. Все мы землячки или родственницы, и дай бог, чтобы многим так жилось в родных фамилиях, как нам здесь. Правда, на Ямской улице бывают разные скандалы, и драки, и недоразумения. Но это там… в этих… в рублевых заведениях. Русские
девушки много пьют и всегда имеют одного любовника. И они совсем не
думают о своем будущем.
Потом он вспомнил
о Любке. Его подвальное, подпольное, таинственное «я» быстро-быстро шепнуло
о том, что надо было бы зайти в комнату и поглядеть, удобно ли
девушке, а также сделать некоторые распоряжения насчет утреннего чая, но он сам сделал перед собой вид, что вовсе и не
думал об этом, и вышел на улицу.
— Хорошая она
девушка, — неопределенно проговорила мать,
думая о том, что сообщил ей Егор. Ей было обидно услышать это не от сына, а от чужого человека, и она плотно поджала губы, низко опустив брови.
Я
думаю часто
о нежных, чистых, изящных женщинах, об их светлых и прелестных улыбках,
думаю о молодых, целомудренных матерях,
о любовницах, идущих ради любви на смерть,
о прекрасных, невинных и гордых
девушках с белоснежной душой, знающих все и ничего не боящихся.
Александр часто гулял по окрестностям. Однажды он встретил толпу баб и девок, шедших в лес за грибами, присоединился к ним и проходил целый день. Воротясь домой, он похвалил
девушку Машу за проворство и ловкость, и Маша взята была во двор ходить за барином. Ездил он иногда смотреть полевые работы и на опыте узнавал то,
о чем часто писал и переводил для журнала. «Как мы часто врали там…» —
думал он, качая головой, и стал вникать в дело глубже и пристальнее.
Адуев посмотрел на нее и
подумал: «Ты ли это, капризное, но искреннее дитя? эта шалунья, резвушка? Как скоро выучилась она притворяться? как быстро развились в ней женские инстинкты! Ужели милые капризы были зародышами лицемерия, хитрости?.. вот и без дядиной методы, а как проворно эта
девушка образовалась в женщину! и все в школе графа, и в какие-нибудь два, три месяца!
О дядя, дядя! и в этом ты беспощадно прав!»
— Только не я, — и она гордо вздернула кверху розовый короткий носик. — В шестнадцать лет порядочные
девушки не
думают о замужестве. Да и, кроме того, я, если хотите знать, принципиальная противница брака. Зачем стеснять свою свободу? Я предпочитаю пойти на высшие женские курсы и сделаться ученой женщиной.
—
Подумайте о том, что вы
девушка, а я хоть и самый преданный друг ваш, но всё же вам посторонний человек, не муж, не отец, не жених. Дайте же руку вашу и пойдемте; я провожу вас до кареты и, если позволите, сам отвезу вас в ваш дом.
«
О, если это несчастный роман, —
подумал с просиявшим лицом капитан, — то он готов покрыть все, что бы там ни было, своим браком с этой прелестной
девушкой».
— Ничего, ничего, Лена, — застыдившись, ответил он тотчас же на вопросительный взгляд
девушки. — Я
подумал…
о прошлом…
— Твоя правда, — сказала барыня. — В этой Америке никто не должен
думать о своем ближнем… Всякий знает только себя, а другие — хоть пропади в этой жизни и в будущей… Ну, так вот я зачем пришла: мне сказали, что у тебя тут есть наша
девушка. Или, простите, мистер Борк… Не угодно ли вам позвать сюда молодую приезжую леди из наших крестьянок.
Но он начал
думать о Елене, и все эти мимолетные ощущения исчезли разом: оставалось одно живительное впечатление ночной свежести и ночной прогулки; всю душу его занял образ молодой
девушки.
— Хотя это невежливо, — сказала
девушка, — но меня почему-то заботит, что я не все знаю. Не все вы рассказали нам
о себе. Я вчера
думала. Знаете, есть что-то загадочное. Вернее, вы сказали правду, но об одном умолчали. А что это такое — одно? С вами в море что-то случилось. Отчего-то мне вас жаль. Отчего это?
«Однако она меня несмотря на то любила»,
думает он
о девушке, про которую шла речь при прощаньи.
Понятно, что все это очень хорошо и необходимо в домашнем обиходе; как ни мечтай, но надобно же
подумать о судьбе дочери,
о ее благосостоянии; да то жаль, что эти приготовительные, закулисные меры лишают
девушку прекраснейших минут первой, откровенной, нежданной встречи — разоблачают при ней тайну, которая не должна еще быть разоблачена, и показывают слишком рано, что для успеха надобна не симпатия, не счастье, а крапленые карты.
Что
подумала вчера
о нас эта милая
девушка в белом платье?
Когда таким образом Феня оказалась достаточно подготовленной, Алена Евстратьевна приказала братцу Гордею Евстратычу объясниться с ней самому.
Девушка ждала этого визита и со страхом
думала о том, что она скажет Гордею Евстратычу. Он пришел к ней бледный, но спокойный и важный, как всегда. Извинившись за старое, он повел степенную и обстоятельную речь, хотя к сказанному уже Аленой Евстратьевной и
о. Крискентом трудно было прибавить что-нибудь новое.
— Мне и двух недель достаточно.
О Ирина! ты как будто холодно принимаешь мое предложение, быть может, оно кажется тебе мечтательным, но я не мальчик, я не привык тешиться мечтами, я знаю, какой это страшный шаг, знаю, какую я беру на себя ответственность; но я не вижу другого исхода.
Подумай наконец, мне уже для того должно навсегда разорвать все связи с прошедшим, чтобы не прослыть презренным лгуном в глазах той
девушки, которую я в жертву тебе принес!
Жизнь моя уже кончена,
о себе я не
думаю, но у меня молодая жена, дочь-девушка.
— Да ведь покупателей нет? — возразил Гаврик, не закрывая книги. Илья посмотрел на него и промолчал. В памяти его звучали слова
девушки о книге. А
о самой
девушке он с неудовольствием в сердце
думал...
Девушка сильно заинтересовала Илью, и, как раньше
о Татьяне Власьевне, он
думал о ней...
Она привыкла смотреть на себя как на что-то лучшее и высшее обыкновенной
девушки купеческого сословия, которая
думает только
о нарядах и выходит замуж почти всегда по расчетам родителей, редко по свободному влечению сердца.
— Да-а, — задумчиво протянула
девушка, — значит, ты ее любишь… Я бы тоже… если б любила, то
думала бы
о нем… что он скажет?
И теперь, кружась по уличкам, Саша странным образом
думал не
о той, которою дышала ночь и весна, а
о сестре: представлял, как сестра сидит там, догадывался
о ее словах, обращенных к той, переживал ее взгляд, обращенный на ту, видел их руки на одной тетради; и мгновениями с волнующей остротой, задерживая дыхание, чувствовал всю ту непостижимую близость незаметных, деловых, рабочих прикосновений, которых не замечали, и не ценили, и не понимали обе
девушки.
И
о матери ни разу не
подумал, а что-то собирался
думать о ней — изменил матери Саша;
о Линочке не
подумал и не дал ни любви, ни внимания своей чистой постели, знавшей очертания еще детского его, тепленького тела — для любви к чужой
девушке изменил и дому и сестре.
Если я мальчик, как назвала меня однажды бойкая
девушка с корзиной дынь, — она сказала: «Ну-ка, посторонись, мальчик», — то почему я
думаю о всем большом: книгах, например, и
о должности капитана, семье, ребятишках,
о том, как надо басом говорить: «Эй вы, мясо акулы!» Если же я мужчина, — что более всех других заставил меня
думать оборвыш лет семи, сказавший, становясь на носки: «Дай-ка прикурить, дядя!» — то почему у меня нет усов и женщины всегда становятся ко мне спиной, словно я не человек, а столб?
О том, что Ида Ивановна тоже
девушка, что она тоже может кого-нибудь полюбить и выйти замуж, в семействе Норк, кажется, никто не
подумал ни одного раза.
Показалось вовсе не страшно, хоть и темнело, уже день таял, когда мы выехали за околицу. Мело как будто полегче. Косо, в одном направлении, в правую щеку. Пожарный горой заслонял от меня круп первой лошади. Взяли лошади действительно бодро, вытянулись, и саночки пошли метать по ухабам. Я завалился в них, сразу согрелся,
подумал о крупозном воспалении,
о том, что у
девушки, может быть, треснула кость черепа изнутри, осколок в мозг вонзился…