Неточные совпадения
В день, когда царь переезжал из Петровского дворца в Кремль, Москва напряженно
притихла. Народ ее плотно прижали к стенам домов двумя линиями солдат и двумя рядами охраны, созданной из отборно верноподданных обывателей. Солдаты были непоколебимо стойкие, точно выкованы из железа, а охранники, в большинстве, — благообразные, бородатые люди с очень широкими спинами. Стоя плечо в плечо
друг с
другом, они ворочали тугими шеями, посматривая на людей сзади себя подозрительно и строго.
Перед ней стоял прежний, уверенный в себе, немного насмешливый и безгранично добрый, балующий ее
друг. В лице у него ни тени страдания, ни сомнения. Он взял ее за обе руки, поцеловал ту и
другую, потом глубоко задумался. Она
притихла, в свою очередь, и, не смигнув, наблюдала движение его мысли на лице.
Черная туча совсем надвинулась, и стали видны уже не зарницы, а молнии, освещавшие весь двор и разрушающийся дом с отломанными крыльцами, и гром послышался уже над головой. Все птицы
притихли, но зато зашелестили листья, и ветер добежал до крыльца, на котором сидел Нехлюдов, шевеля его волосами. Долетела одна капля,
другая, забарабанило по лопухам, железу крыши, и ярко вспыхнул весь воздух; всё затихло, и не успел Нехлюдов сосчитать три, как страшно треснуло что-то над самой головой и раскатилось по небу.
Сначала его никто не слушал, потом
притих один спорщик, за ним
другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил родное прошлое и жаловался на судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
На
другой день, однако, она как будто
притихла. Убеждения и утешения возобновились и начали оказывать действие.
Отец вздыхает. Одиночество, как ни привыкай к нему, все-таки не весело. Всегда он один, а если не один, то скучает установившимся домашним обиходом. Он стар и болен, а все
другие здоровы… как-то глупо здоровы. Бегают, суетятся, болтают, сами не знают, зачем и о чем. А теперь вот
притихли все, и если бы не Степан — никого, пожалуй, и не докликался бы. Умри — и не догадаются.
И тотчас же потом закричал: «Ты еще кто, ты еще кто?» — нащупав какую-то
другую женщину. Та тоже
притихла. Он и ее, передав солдату, приказал ему не отпускать.
Другая, на ее месте, совсем бы
притихла.
Да ведь и не я один. Поверишь ли, «шпанка» тюремная — и та
притихла. Смотрят все, молчат. Которые раньше насмехались, и те примолкли, а
другой даже и крестное знамение творит. Вот, брат, какое дело!
Очень рады были добрые удальцы, что так хорошо дело кончилось одними смешками да шутками, и, поддерживая
друг друга, разбрелись по квартирам. Уходя, они совсем даже позабыли про судовых панычей, которые
притихли под столом и не подавали о себе ни слуху ни духу.