Неточные совпадения
Высокий суровый
пастор, высокий, гибкий швейцарец и среди их маленький карапузик встали из лодки и пешком пошли к
дому швицкого ландсмана.
Родившись и воспитавшись в строго нравственном семействе, княгиня, по своим понятиям, была совершенно противоположна Елене: она самым искренним образом верила в бога, боялась черта и грехов, бесконечно уважала
пасторов; о каких-либо протестующих и отвергающих что-либо мыслях княгиня и не слыхала в
доме родительском ни от кого; из бывавших у них в гостях молодых горных офицеров тоже никто ей не говорил ничего подобного (во время девичества княгини отрицающие идеи не коснулись еще наших военных ведомств): и вдруг она вышла замуж за князя, который на другой же день их брака начал ей читать оду Пушкина о свободе […ода Пушкина о свободе — ода «Вольность», написанная в 1817 году и распространившаяся вскоре в множестве списков.
— Совершенная противоположность Англии: там
пастор имеет право войти всегда в
дом, а полисмен — никогда!
Жило семейство Норков как нельзя тише и скромнее. Кроме каких-то двух старушек и
пастора Абеля, у них запросто не бывал никто. С выходом замуж Берты Ивановны, которая поселилась с своим мужем через два
дома от матери, ежедневным их посетителем сделался зять. Шульц вместе с женою навещал тещину семью аккуратно каждый вечер и был настоящим их семьянином и сыном Софьи Карловны. Потом в
доме их, по известному читателям случаю, появился я, и в тот же день, вслед за моим выходом, Шульц привез художника Истомина.
Банкет был громкий; были здесь все, кого знал Шульц и кто знал Шульца: старый хозяин, новые жильцы собственного
дома,
пастор, русский священник и три конторщика.
Их благословил
пастор, у них миленький
дом, сад, и мастерская, и печь для фарфора.
После обеда гости были отпущены по
домам.
Пастору обещано доставить его с честию и со всеми путевыми удобностями в Москву, как скоро он изъявит желание туда отправиться. Все разошлись довольны и веселы.
Госпожа Зегевольд от изумления не могла прийти в себя; но во время дружеских изъяснений государыни с Луизою
пастор рассказал дипломатке со всею немецкою пунктуальностию и нежностию отца, что бывшая его воспитанница, по взятии ее в плен под Мариенбургом, попала в
дом к Шереметеву и оттуда к Меншикову.
С веселым лицом явился он на квартиру
пастора. Последний одет был по-праздничному; все в комнате глядело также торжественно. Подав дружески руку Вульфу, Глик спросил его о необыкновенном шуме, слышанном ночью. (За
домами не видать было сделанного в стене пролома.) Шутя, отвечал цейгмейстер...
Вольдемар и не ожидал его ответа: от имени обоих благодарил он
пастора, обещал воспользоваться великодушными его предложениями только для того, чтобы посетить его и побывать в Мариенбурге на короткий срок; присовокупил, что странническая жизнь, может быть унизительная в глазах света, не менее того сделалась их потребностью, что оседлость, вероятно, покажется им ограничением их свободы, всегда для человека тягостным, и что поэтический, причудливый характер друга его, которому было тесно и душно в
доме родительском, не потерпит на себе и легких цепей единообразной жизни богадельни.
— Время! — воскликнул кто-то. — Да разве вы не знаете, господин
пастор, что лучшее время говорить о правах наступит, когда они кровью и огнем напишутся на стенах наших
домов и слезами жен и детей наших вытравятся на железе наших цепей!