С своей стороны, Семен Иванович говорил и поступал, вероятно от
долгой привычки молчать, более в отрывистом роде, и кроме того, когда, например, случалось ему вести долгую фразу, то, по мере углубления в нее, каждое слово, казалось, рождало еще по другому слову, другое слово, тотчас при рождении, по третьему, третье по четвертому и т. д., так что набивался полон рот, начиналась перхота, и набивные слова принимались, наконец, вылетать в самом живописном беспорядке.
Я положительно впился в него глазами, до того он мне сразу показался симпатичным, даже в его, безобразящем всех, костюме; но более всего меня поразило то обстоятельство, что при первом появлении его перед столом, где заседало начальство, лица, его составляющие: советник губернского правления, полицеймейстер, инспектор пересылки арестантов и смотритель — все по большей части сибирские служаки-старожилы, пропустившие мимо себя не одну тысячу этих «несчастненьких», как симпатично окрестил русский народ арестантов, и сердца которых от
долгой привычки закрылись для пропуска какого-либо чувства сожаления или симпатии к этим, давно намозолившим им глаза варнакам, — сразу изменились…
Неточные совпадения
Сам Каренин был по петербургской
привычке на обеде с дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по его лицу понял, что он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя в этом обществе, совершал тяжелый
долг.
Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои
привычки, мой туалет, мою опрятность, наконец, но это все проистекает из чувства самоуважения, из чувства
долга, да-с, да-с,
долга.
«Квартира, которую я занимаю во втором этаже дома, в котором вы предположили произвести некоторые перестройки, вполне соответствует моему образу жизни и приобретенной, вследствие
долгого пребывания в сем доме,
привычке. Известясь через крепостного моего человека, Захара Трофимова, что вы приказали сообщить мне, что занимаемая мною квартира…»
И я не осуждаю; тут не пошлость эгоизма и не грубость развития; в этих сердцах, может быть, найдется даже больше золота, чем у благороднейших на вид героинь, но
привычка долгого принижения, инстинкт самосохранения,
долгая запуганность и придавленность берут наконец свое.
А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их, и все время говорил на своем необыкновенном языке, выработанном
долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в
привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю…
Отец мой провел лет двенадцать за границей, брат его — еще
дольше; они хотели устроить какую-то жизнь на иностранный манер без больших трат и с сохранением всех русских удобств. Жизнь не устроивалась, оттого ли, что они не умели сладить, оттого ли, что помещичья натура брала верх над иностранными
привычками? Хозяйство было общее, именье нераздельное, огромная дворня заселяла нижний этаж, все условия беспорядка, стало быть, были налицо.
Долгие годы он безотчетно смирялся перед отцом своим; когда же, наконец, он разгадал его, дело уже было сделано,
привычки вкоренились.
— Рассказать очень просто, — продолжал
Долгов. — Служил я усердно, честно; но вдруг устроилась против меня целая интрига и комплот! (Неумелость свою
Долгов имел
привычку объяснять всегда какими-то тайными махинациями, против него устраиваемыми.) Был у меня письмоводитель, очень умный, дельный, которого я любил, холил; но они сумели его вооружить против меня.
В чувствах к жене он как-то раздвоился: свой призрак, видимый некогда в ней, он любил по-прежнему; но Юлию живую, с ее
привычками, словами и действиями, он презирал и ненавидел, даже жить с ней остался потому только, что считал это своим
долгом и обязанностию.
Или все сильные порывы, весь вихорь наших желаний и кипящих страстей — есть только следствие нашего яркого возраста и только по тому одному кажутся глубоки и сокрушительны?» Что бы ни было, но в это время мне казались детскими все наши страсти против этой
долгой, медленной, почти бесчувственной
привычки.
Первое время материнское чувство с такою силой охватило меня и такой неожиданный восторг произвело во мне, что я думала, новая жизнь начнется для меня; но через два месяца, когда я снова стала выезжать, чувство это, уменьшаясь и уменьшаясь, перешло в
привычку и холодное исполнение
долга.
Это у него была своеобразная, приобретенная
долгим пьяным опытом и обратившаяся в инстинкт
привычка старого алкоголика.
Он недоумевал, отчего старушка не подходила, как бывало всегда в поздний сумеречный час, к потухавшей печке, обливавшей по временам слабым, мерцающим заревом весь темный угол комнаты, и в ожидании, как погаснет огонь, не грела, по
привычке, своих костлявых, дрожащих рук на замиравшем огне, всегда болтая и шепча про себя и изредка в недоумении поглядывая на него, чудного жильца своего, которого считала помешанным от
долгого сидения за книгами.
Раз, после
долгих насмешек Анны Акимовны над мужиками и мужицкими
привычками, Ефим выговорил: «Эх, матушка Анна Акимовна!
Смертельно одинок он был, сбросивший покров вежливости и
привычки, и даже не почувствовал этого — словно всегда, во все дни его
долгой и разнообразной жизни одиночество было естественным, ненарушимым его состоянием, как сама жизнь.
Немец-гимназист из других городов края, попадая в дерптские студенты, устраивался по своим средствам и
привычкам сразу без всяких хлопот и если в корпорации делал
долги и тратил сравнительно много, то"диким"мог проживать меньше, чем проживали мы и в русских провинциальных университетских городах.
От споров с товарищами была та же неудовлетворенность. На глупые возражения я возражал глупо, процесс спора заводил в какой-то тупик, и получалось одно раздражение. Только
долгим трудом и
привычкою дается умение незаметно для противника непрерывно выпрямлять линию спора, не давать ей вихляться и отклоняться в стороны, приходить к решению вопроса, намеченного вначале.
Шесть
долгих зим провели в том необитаемом тереме старик Савелий с женой Агафьей; недаром говорят, что
привычка долго ли, коротко ли, а обращается во вторую природу: старики были довольны своей судьбой и друг другом.
Шесть
долгих зим провели в этом необитаемом тереме старик Савелий с женой Агафьей; недаром говорят, что
привычка долго ли, а обращается во вторую природу: старики были довольны своею судьбою и друг другом.
И с
привычкой вслух обращаться к неодушевленным предметам, создавшейся
долгими годами уединения, я шутливо сказал неподвижному распятию...