Неточные совпадения
— Меня беспокоит Лидия, — говорила она, шагая нога в ногу с сыном. — Это девочка ненормальная, с тяжелой наследственностью со стороны матери. Вспомни ее
историю с Туробоевым. Конечно, это
детское, но… И у меня с нею не те отношения, каких я желала бы.
Мы могли бы не ссориться из-за их
детского поклонения
детскому периоду нашей
истории; но принимая за серьезное их православие, но видя их церковную нетерпимость в обе стороны, в сторону науки и в сторону раскола, — мы должны были враждебно стать против них.
Я с удивлением смотрел на
детскую беспечность, с которой старый жандарм мне рассказывал эту
историю. И он, как будто догадавшись или подумав в первый раз о ней, добавил, успокаивая меня и примиряясь с совестью...
В конце 1843 года я печатал мои статьи о «Дилетантизме в науке»; успех их был для Грановского источником
детской радости. Он ездил с «Отечественными записками» из дому в дом, сам читал вслух, комментировал и серьезно сердился, если они кому не нравились. Вслед за тем пришлось и мне видеть успех Грановского, да и не такой. Я говорю о его первом публичном курсе средневековой
истории Франции и Англии.
Они рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально; говорили о том, как живут наловленные мною птицы, о многом
детском, но никогда ни слова не было сказано ими о мачехе и отце, — по крайней мере я этого не помню. Чаще же они просто предлагали мне рассказать сказку; я добросовестно повторял бабушкины
истории, а если забывал что-нибудь, то просил их подождать, бежал к бабушке и спрашивал ее о забытом. Это всегда было приятно ей.
Но человек часто думает ошибочно: внук Степана Михайловича Багрова рассказал мне с большими подробностями
историю своих
детских годов; я записал его рассказы с возможною точностью, а как они служат продолжением «Семейной хроники», так счастливо обратившей на себя внимание читающей публики, и как рассказы эти представляют довольно полную
историю дитяти, жизнь человека в детстве,
детский мир, созидающийся постепенно под влиянием ежедневных новых впечатлений, — то я решился напечатать записанные мною рассказы.
По книжной части библиотека моя, состоявшая из двенадцати частей «
Детского чтения» и «Зеркала добродетели», была умножена двумя новыми книжками: «
Детской библиотекой» Шишкова и «
Историей о Младшем Кире и возвратном походе десяти тысяч Греков, сочинения Ксенофонта».
Врожденную охоту к этому роду занятий и наблюдений и вообще к натуральной
истории возродили во мне книжки «
Детского чтения».
Он всегда рассказывал эту
историю с восторгом, с
детским простодушием, с звонким, веселым смехом; но Николай Сергеич тотчас же его останавливал.
Наша
история не составляет в этом случае исключения, и вот почему мы сказали, что проследить семейные и общественные влияния на Петра, в его
детские и юношеские годы, было бы любопытно не только в биографическом, но и в общеисторическом отношении.
Прочтите «Семейную хронику» и «
Детские годы» С. Т. Аксакова, прочтите «Годы в школе» г. Вицына («Русская беседа», 1859, № 1–4), «Незатейливое воспитание», из записок А. Щ. в «Атенее» (1858, № 43–45), — не та ли же самая
история повторялась у нас в частном воспитании, вплоть до француза по крайней мере?
Я и отпросился у маменьки к Николе, чтобы душу свою исцелить, а остальное все стало, как сваха Терентьевна сказывала. Подружился я с девицей Аленушкой, и позабыл я про все про
истории; и как я на ней женился и пошел у нас в доме
детский дух, так и маменька успокоилась, а я и о сю пору живу и все говорю: благословен еси, Господи!
Я любил натуральную
историю с
детских лет; книжка на русском языке (которой названия не помню) с лубочными изображеньями зверей, птиц, рыб, попавшаяся мне в руки еще в гимназии, с благоговеньем, от доски до доски, была выучена мною наизусть.
В «Игрушечке» рассказывается
история развития прекрасной
детской натуры, подобной Маше, но только натуры барской.
И я старался прочесть на ее красивом, почти еще
детском лице всю
историю ее пребывания в нашей клинике, — как возмутилась она, когда впервые была принуждена предстать перед всеми нагою, и как ей пришлось примириться с этим, потому что дома нет средств лечиться, и как постепенно она привыкла.
Простым, доступным
детскому пониманию языком излагает отец Модест своим малюткам-слушательницам
историю Каина и Авеля. Внимательно слушают его рассказ стрижки.
Отец Флавиан, грузный-прегрузный и как пуховик мягкий, подагрический старик, в засаленной камилавке, с большою белой бородой и обширным чревом, выслушав от Егорки всю
историю о бесе и призыв к его изгнанию, пропищал в ответ тоненьким
детским голоском...
Настя сочинила ей целую
историю, что Потемкин решил теперь жить только для науки, что он сам недавно назвал будто бы свое увлечение княжной
детской шалостью, согласившись с ее отцом, считавшим это чувство одной глупостью, а потому и избегает ее.
Эта
история, в которой мелкое и мошенническое так перемешивалось с драматизмом родительской любви и вопросами религии; эта суровая казенная обстановка огромной полутемной комнаты, каждый кирпич которой, наверно, можно было бы размочить в пролившихся здесь родительских и
детских слезах; эти две свечи, горевшие, как горели там, в том гнусном суде, где они заменяли свидетелей; этот ветхозаветный семитический тип искаженного муками лица, как бы напоминавший все племя мучителей праведника, и этот зов, этот вопль «Иешу!