Неточные совпадения
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым
ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и вера и что для сострадания к нам
Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.
— Теперь благослови, мать,
детей своих! — сказал Бульба. — Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.В. Гоголя.)] чтобы стояли всегда за веру
Христову, а не то — пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было на свете! Подойдите,
дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
А ведь
дети — образ
Христов: «Сих есть царствие божие».
Не для здешних только отцов говорю, а ко всем отцам восклицаю: «Отцы, не огорчайте
детей своих!» Да исполним прежде сами завет
Христов и тогда только разрешим себе спрашивать и с
детей наших.
Не смущало его нисколько, что этот старец все-таки стоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ни униженных, а будут все как
дети Божии и наступит настоящее царство
Христово».
— Мой Господь победил!
Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав лицом ниц на землю, зарыдал в голос как малое
дитя, весь сотрясаясь от слез своих и распростирая по земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
Поют часто про рождество
Христа; а при конце желают здоровья хозяину, хозяйке,
детям и всему дому.
Далее картина Лессуера «
Христос с
детьми», картина Адриана Стаде и множество других картин прошлых веков.
В тысячелетнем царстве
Христовом будет утерта каждая слеза, и слезинка
ребенка, из-за которой Ив.
Спасение мира есть устранение противоположности между
Христом и миром — двумя
детьми Бога, проникновение
Христа во все клетки мира, свободное принятие
Христа всеми частями мира.
Но грех потому искупляется, и мир-дитя потому имеет оправдание, что в нем рождается совершенное, божественное, равное Отцу дитя-Христос, что в нем является Логос во плоти и принимает на себя грехи мира, что дитя-Христос жертвует собой во имя спасения дитяти-мира.
— У меня там, — говорил Ипполит, силясь приподнять свою голову, — у меня брат и сестры,
дети, маленькие, бедные, невинные… Она развратит их! Вы — святая, вы… сами
ребенок, — спасите их! Вырвите их от этой… она… стыд… О, помогите им, помогите, вам бог воздаст за это сторицею, ради бога, ради
Христа!..
Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное
дитя, — главнейшая мысль
Христова!
Ребенок играл подле него; может быть, рассказывал ему что-нибудь на своем детском языке,
Христос его слушал, но теперь задумался; рука его невольно, забывчиво осталась на светлой головке
ребенка.
—
Христос тебя да сохранит, маленькая…
дитя ты мое! Ангел божий да будет с тобою!
— Идут в мире
дети наши к радости, — пошли они ради всех и
Христовой правды ради — против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои — ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша, за весь мир, за все люди рабочие пошли они!.. Не отходите же от них, не отрекайтесь, не оставляйте
детей своих на одиноком пути. Пожалейте себя… поверьте сыновним сердцам — они правду родили, ради ее погибают. Поверьте им!
— Послушайте, ради
Христа! Все вы — родные… все вы — сердечные… поглядите без боязни, — что случилось? Идут в мире
дети, кровь наша, идут за правдой… для всех! Для всех вас, для младенцев ваших обрекли себя на крестный путь… ищут дней светлых. Хотят другой жизни в правде, в справедливости… добра хотят для всех!
— Это — переложенное в поэму апокрифическое предание о разбойнике, который попросил деву Марию, шедшую в Египет с Иосифом и предвечным младенцем, дать каплю молока своего его умирающему с голоду
ребенку. Дева Мария покормила
ребенка, который впоследствии, сделавшись, подобно отцу своему, разбойником, был распят вместе со
Христом на Голгофе и, умирая, произнес к собрату своему по млеку: «Помяни мя, господи, егда приидеши во царствие твое!»
— Ты, боярин, сегодня доброе дело сделал, вызволил нас из рук этих собачьих
детей, так мы хотим тебе за добро добром заплатить. Ты, видно, давно на Москве не бывал, боярин. А мы так знаем, что там деется. Послушай нас, боярин. Коли жизнь тебе не постыла, не вели вешать этих чертей. Отпусти их, и этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин. А уж попадутся нам в руки, вот те
Христос, сам повешу их. Не миновать им осила, только бы не ты их к черту отправил, а наш брат!
«И что бы ей стоило крошечку погодить, — сетовал он втихомолку на милого друга маменьку, — устроила бы все как следует, умнехонько да смирнехонько — и
Христос бы с ней! Пришло время умирать — делать нечего! жалко старушку, да коли так Богу угодно, и слезы наши, и доктора, и лекарства наши, и мы все — всё против воли Божией бессильно! Пожила старушка, попользовалась! И сама барыней век прожила, и
детей господами оставила! Пожила, и будет!»
— Ну, какой там «социалист»! Святые апостолы, говорю вам, проходя полем, класы исторгали и ели. Вы, разумеется, городские иерейские
дети, этого не знаете, а мы,
дети дьячковские, в училище, бывало, сами съестное часто воровали. Нет, отпустите его,
Христа ради, а то я его все равно вам не дам.
Останови церковь хоть на самый короткий срок это воздействие на массы гипнотизацией и обманом
детей, и люди поймут учение
Христа.
Вследствие всего этого мы передаем души свои богу, веруя тому, что сказано, что тот, кто оставит дома и братьев и сестер, или отца, или мать, или жену, или
детей, или поля ради
Христа, получит во сто раз больше и наследует жизнь вечную.
Молиться — значит становиться прямо перед досками, на которых нарисованы лица
Христа, богородицы, святых, и кланяться головой, всем телом, а правой рукой, со сложенными известным образом пальцами, дотрагиваться до лба, плеч и живота и произносить славянские слова, из которых самые употребительные и всем
детям внушаемые: богородица, дева радуйся и т. д.
Главная и наизловреднейшая деятельность церкви есть та, которая направлена на обман
детей, тех самых
детей, про которых
Христос сказал, что горе тому, кто соблазнит единого из малых сих.
Потом внушается родителям, что
ребенка надо причастить, т. е. дать ему под видом хлеба и вина съесть частицу тела
Христа, вследствие чего
ребенок примет в себя благодать
Христа и т. д.
Несчастливцев. Ну, до Воронежа, положим, ты с богомольцами дойдешь,
Христовым именем пропитаешься; а дальше-то как? Землей войска Донского? Там, не то что даром, а и за деньги не накормят табачника. Облика христианского на тебе нет, а ты хочешь по станицам идти: ведь казачки-то тебя за беса сочтут —
детей стращать станут.
— Полно, Глеб Савиныч, — сказал он, — полно, слободи ты свою душу…
Христос велел прощать лютым врагам своим… Уйми свое сердце!.. Вспомяни и других
детей своих… Вспомяни и благослови Петра и Василия.
Колебались в отблесках огней стены домов, изо всех окон смотрели головы
детей, женщин, девушек — яркие пятна праздничных одежд расцвели, как огромные цветы, а мадонна, облитая серебром, как будто горела и таяла, стоя между Иоанном и
Христом, — у нее большое розовое и белое лицо, с огромными глазами, мелко завитые, золотые волосы на голове, точно корона, двумя пышными потоками они падают на плечи ее.
Взрывы раздаются почти непрерывно, заглушая хохот, возгласы испуга и четкий стук деревянных башмаков по гулкой лаве; вздрагивают тени, взмывая вверх, на облаках пылают красные отражения, а старые стены домов точно улыбаются — они помнят стариков
детьми и не одну сотню раз видели это шумное и немножко опасное веселье
детей в ночь на Рождество
Христа.
Вечерами он рассказывал племяннику о том, как Аллилуиева жена спасла
Христа от врагов, бросив в горящую печь своего
ребёнка, а
Христа взяв на руки вместо него.
— Пятнадцать… а сколько ж? А что с того, что пятнадцать? Да ей и двенадцати много… она хрупкая, тоненькая… она ещё совсем
ребёнок! Никуда, никуда не годится дитина эта! И зачем жить ей? Спала бы вот, не просыпалась до
Христа…
Хорошо зная священное писание, он устыжал
детей словами
Христа, осуждавшего принесение в дар самому богу того, что нужно в пользу родителей, но и это все осталось бессильным.
— Голубчик!.. Спаси
Христос тебя! Ведь это теперь у меня что?.. я теперь… богач!.. — визжал Гаврила в восторге, вздрагивая и пряча деньги за пазуху. — Эх ты, милый!.. Вовек не забуду!.. Никогда!.. И жене и
детям закажу — молись!
Она перекрестила несколько раз сынову дверь, поклонилась ему у порога лицом до земли, прошептала сквозь слезы: «Прости, мое
дитя,
Христа ради» и отошла.
— И с мудрецами храма, — говорил Ларион, — как
дитя, беседовал
Христос, оттого и показался им выше их в простой мудрости своей. Ты, Мотя, помни это и старайся сохранить в душе детское твоё во всю жизнь, ибо в нём — истина!
Был там Федя Сачков — тихий и серьёзный
ребёнок. Однажды иду я с ним лесом, говорю ему о
Христе, и вдруг он высказывает, солидно таково...
— Где здесь божеское? — говорю. — Люди друг на друге сидят, друг у друга кровь сосут, всюду зверская свалка за кусок — где тут божеское? Где доброе и любовь, сила и красота? Пусть молод я, но я не слеп родился, — где
Христос,
дитя божие? Кто попрал цветы, посеянные чистым сердцем его, кем украдена мудрость его любви?
И когда все эти мысли были сплочены — возник из них живой бог, любезное
дитя народа — Иисус
Христос!
Лучше всего о
Христе Ларион говорил: я, бывало, плакал всегда, видя горькую судьбу сына божия. Весь он — от спора в храме с учёными до Голгофы — стоял предо мною, как
дитя чистое и прекрасное в неизречённой любви своей к народу, с доброй улыбкой всем, с ласковым словом утешения, — везде
дитя, ослепительное красотою своею!
Он был «спасен», графиня утешалась; она приобрела
Христу первого нигилиста и велела Шерамуру по выздоровлении приходить к ней, чтобы петь с верными и учить
детей писать и закону божию.
Вот я хотел сделать так, как велит
Христос: оставить отца, жену,
детей и идти за ним, и ушел было, и чем же кончилось?
Фу, подлость! Живешь-живешь — и все на положении грудного
ребенка находишься! Мне вот пятьдесят лет, а я даже об конституциях вволю наговориться не могу! Разве я что-нибудь говорю! Переменить, что ли, я что-нибудь хочу! Да мне —
Христос с вами! Я так… сам по себе… разговариваю…
Иван Иванович. Постой! Замолчи ты
Христа ради! Тар-тар-тар… Цысарка! Шкворец! Вот как жить надо,
дети мои! Честно, благородно, беспорочно… Ну да, ну да… Владимира третьей степени получил…
— Что ты?..
Христос с тобой! Опомнись, куманек!.. — вступилась Аксинья Захаровна. — Можно ль так отцу про
детей говорить?.. Молись Богу да Пресвятой Богородице, не оставят… Сам знаешь: за сиротой сам Бог с калитой.
Ребенок встречает другого
ребенка, какого бы он ни был сословия, веры и народности, одинаково доброжелательной, выражающей радость, улыбкой. Взрослый же человек, который должен бы быть разумнее
ребенка, прежде чем сойтись с человеком, уже соображает, какого сословия, веры, народа тот человек, и, смотря по сословию, вере, народности, так или иначе обходится с ним. Недаром говорил
Христос: будьте как
дети.
Среди мелкопоместных владельцев в Курской и в некоторых уездах Орловской губернии по местам происходило так, что
дети и старики «ходили в побор», а взрослые работали на барщине, и работали работы неспешные, как-то: секли про запас хворост или рыли канавы, — с чем со всем можно было подождать, а ели «сборное», то есть то, что старики или ребятишки где-нибудь «напросят
Христа ради».
— Оставьте вы,
Христа ради, эти вечные фразы о деле! — сказала она с раздражением. — Какое дело-то, и сами не знаете!.. Вас никто и не просит!.. Разве я навязываю вам?.. Обойдусь и без вас!.. Мой
ребенок, моя и забота!
— А помните ль, что там насчет должников-то писано? — подхватил Марко Данилыч. — Привели должника к царю, долгов на нем было много, а расплатиться нечем. И велел царь продать его и жену его, и
детей, и все, что имел.
Христовы словеса, Дмитрий Петрович?
Маленький, худенький, желчного вида человечек с козлиной бородкой ждал их уже в зале, просторной, почти пустой комнате с деревянными скамейками вдоль стен, с портретом Государя Императора на стене и с целым рядом поясных фотографий учредителей и попечителей приюта. В одном углу залы стоит большой образ с теплющейся перед ним лампадой, изображение
Христа Спасителя, благословляющего
детей. В другом небольшое пианино.