Неточные совпадения
Деваться с
хлебом некуда!
Так! было время: с Кочубеем
Был друг Мазепа; в оны дни,
Как солью,
хлебом и елеем,
Делились чувствами они.
— Рада бы, хоть сейчас со двора! Нам с Верой теперь вдвоем нужно девушку да человека. Да не пойдут! Куда они
денутся? Избалованы, век — на готовом
хлебе!
Ходить в караул считалось вообще трудной и рискованной обязанностью, но перед большими праздниками солдаты просились, чтобы их назначали в караул. Для них, никогда не видевших куска белого
хлеба, эти дни были праздниками. Когда подаяние большое, они приносили
хлеба даже в казармы и
делились с товарищами.
Всё в доме строго
делилось: один день обед готовила бабушка из провизии, купленной на ее деньги, на другой день провизию и
хлеб покупал дед, и всегда в его дни обеды бывали хуже: бабушка брала хорошее мясо, а он — требуху, печенку, легкие, сычуг. Чай и сахар хранился у каждого отдельно, но заваривали чай в одном чайнике, и дед тревожно говорил...
— Господи боже мой! — воскликнул Павел. — Разве в наше время женщина имеет право продавать себя? Вы можете жить у Мари, у меня, у другого, у третьего, у кого только есть кусок
хлеба поделиться с вами.
— То американцы… Эк вы приравняли… Это дело десятое. А по-моему, если так думать, то уж лучше не служить. Да и вообще в нашем деле думать не полагается. Только вопрос: куда же мы с вами
денемся, если не будем служить? Куда мы годимся, когда мы только и знаем — левой, правой, — а больше ни бе, ни ме, ни кукуреку. Умирать мы умеем, это верно. И умрем, дьявол нас задави, когда потребуют. По крайности не даром
хлеб ели. Так-то, господин филозуф. Пойдем после ученья со мной в собрание?
"Всю жизнь провел в битье, и теперь срам настал, — думалось ему, — куда
деваться? Остаться здесь невозможно — не выдержишь! С утра до вечера эта паскуда будет перед глазами мыкаться. А ежели ей волю дать — глаз никуда показать нельзя будет. Без работы, без
хлеба насидишься, а она все-таки на шее висеть будет. Колотить ежели, так жаловаться станет, заступку найдет. Да и обтерпится, пожалуй, так что самому надоест… Ах, мочи нет, тяжко!"
— Не иначе, что так будет! — повторяет Антон Васильев, — и Иван Михайлыч сказывал, что он проговаривался: шабаш! говорит, пойду к старухе
хлеб всухомятку есть! Да ему, сударыня, коли по правде сказать, и деваться-то, окроме здешнего места, некуда. По своим мужичкам долго в Москве не находится. Одежа тоже нужна, спокой…
Может быть, и этого человека грызла тоска; может быть, его уже не носили ноги; может быть, его сердце уже переполнилось тоской одиночества; может быть, его просто томил голод, и он рад бы был куску
хлеба, которым мог бы с ним
поделиться Лозинский.
— Кàк
хлеба нету? Отчего же у других, у семейных еще есть, а у тебя, бессемейного, нету? Куда ж он
девался?
Им очень нравилась его скромность, услужливость, готовность
поделиться кофе, сыром,
хлебом и т. п.
Воздух был сух, тонок, жгуч, пронзителен, и много хворало народу от жестоких простуд и воспалений; солнце вставало и ложилось с огненными ушами, и месяц ходил по небу, сопровождаемый крестообразными лучами; ветер совсем упал, и целые вороха
хлеба оставались невеяными, так что и
деваться с ними было некуда.
Яков. Так уж! Люди
делятся на три группы: одни — всю жизнь работают, другие — копят деньги, а третьи — не хотят работать для
хлеба, — это же бессмысленно! — и не могут копить денег — это и глупо и неловко как-то. Так вот я — из третьей группы. К ней принадлежат все лентяи, бродяги, монахи, нищие и другие приживалы мира сего.
Между отцом и сыном происходит драматическое объяснение. Сын — человек нового поколения, он беззаботно относится к строгой вере предков, не исполняет священных обрядов старины, в его черствой, коммерческой душе нет уже места для нежных и благодарных сыновних чувств. Он с утра и до вечера трудится, промышляя кусок
хлеба для себя и для семьи, и не может
делиться с лишним человеком. Нет! Пускай отец возвращается назад, в свой родной город: здесь для него не найдется угла!..
— Отцу Авраамию, что до меня в Синькове священником был. Его лишили места за… слабость, а ведь он в Синькове и теперь живет! Куда ему
деваться? Кто его кормить станет? Хоть он и стар, но ведь ему и угол, и
хлеба, и одежду надо! Не могу я допустить, чтоб он, при своем сане, пошел милостыню просить! Мне ведь грех будет, ежели что! Мне грех! Он… всем задолжал, а ведь мне грех, что я за него не плачу.
Десять добрых людей улягутся и мирно выспятся на одном войлоке, а два богача не уживутся в десяти комнатах. Если доброму человеку достанется краюха
хлеба, то половиной ее он
поделится с голодным. Но если царь завоюет одну часть света, он не успокоится, пока не захватит еще другую такую же.
Этим уже дворовые люди были страшно недовольны, потому что они своим «отвесным
хлебом»
делились со своими родственниками, голодавшими на деревне, и это составляло их священное право «помогать на деревню».
— Да и как его прогонишь? — сказал доктор. — Прогнать человека легко только на словах… Как я прогоню и лишу его куска
хлеба, если знаю, что он семейный, голодный? Куда он
денется со своей семьей?