Неточные совпадения
— Ани? (так звала она дочь свою Анну) Здорова. Очень поправилась. Ты хочешь видеть ее? Пойдем, я тебе покажу ее. Ужасно много было хлопот, — начала она рассказывать, — с нянями. У нас Итальянка была кормилицей. Хорошая, но так глупа! Мы ее хотели отправить, но
девочка так
привыкла к ней, что всё еще держим.
И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцатилетней
девочкой на руках! В первые дни после смерти отца, при одном звуке моего голоса, ее била лихорадка, ласки мои повергали ее в тоску, и только понемногу, исподволь,
привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убедилась, что я точно признаю ее за сестру и полюбил ее, как сестру, она страстно ко мне привязалась: у ней ни одно чувство не бывает вполовину.
Ребенок не
привыкал и через год был столько же чужд, как в первый день, и еще печальнее. Сама княгиня удивлялась его «сериозности» и иной раз, видя, как она часы целые уныло сидит за маленькими пяльцами, говорила ей: «Что ты не порезвишься, не пробежишь»,
девочка улыбалась, краснела, благодарила, но оставалась на своем месте.
— А в самом деле, — сказала Женя, — берите Любку. Это не то, что я. Я как старая драгунская кобыла с норовом. Меня ни сеном, ни плетью не переделаешь. А Любка
девочка простая и добрая. И к жизни нашей еще не
привыкла. Что ты, дурища, пялишь на меня глаза? Отвечай, когда тебя спрашивают. Ну? Хочешь или нет?
Самая красота подраставшей Луши бесила Раису Павловну, и она с удовольствием по целым часам дразнила и мучила беззащитную
девочку, которая слишком рано для своего возраста
привыкла скрывать все свои душевные движения.
Я часто по вечерам выходил играть с нею и очень полюбил
девочку, а она быстро
привыкла ко мне и засыпала на руках у меня, когда я рассказывал ей сказку.
Незаметно для себя он
привык к ней; если она не являлась три-четыре дня, это уже беспокоило его — он знал, что
девочка одна и беззащитна среди пьяных картёжников, товарищей её отца. Но и частые посещения смущали его, заставляя думать...
Когда она успокоилась и
привыкла к гостям, Иван Иваныч пригласил ее поговорить наедине. Егорушка вышел в другую комнатку; тут стояла швейная машина, на окне висела клетка со скворцом, и было так же много образов и цветов, как и в зале. Около машины неподвижно стояла какая-то
девочка, загорелая, со щеками пухлыми, как у Тита, и в чистеньком ситцевом платьице. Она, не мигая, глядела на Егорушку и, по-видимому, чувствовала себя очень неловко. Егорушка поглядел на нее, помолчал и спросил...
Яков относился к
девочке ещё более заботливо, чем прежде. Он постоянно таскал ей из дома куски хлеба и мяса, чай, сахар, керосин в бутылках из-под пива, иногда давал деньги, оставшиеся от покупки книг. Он
привык делать всё это, и всё выходило у него как-то незаметно, а Маша относилась к его заботам как к чему-то вполне естественному и тоже не замечала их.
Но в разговорах товарищей о премудростях бытия голос
девочки всегда пропадал без ответа. Она уже
привыкла к этому и не обижалась.
Илья тоже
привык к этим отношениям, да и все на дворе как-то не замечали их. Порой Илья и сам, по поручению товарища, крал что-нибудь из кухни или буфета и тащил в подвал к сапожнику. Ему нравилась смуглая и тонкая
девочка, такая же сирота, как сам он, а особенно нравилось, что она умеет жить одна и всё делает, как большая. Он любил видеть, как она смеётся, и постоянно старался смешить Машу. А когда это не удавалось ему — Илья сердился и дразнил
девочку...
Ирина. Ты
привыкла видеть меня
девочкой, и тебе странно, когда у меня серьезное лицо. Мне двадцать лет!
Оттого ли, что она симпатична мне, или оттого, что я
привык к ее частым посещениям, когда она была еще
девочкой, ее присутствие не мешает мне сосредоточиться.
На другой день я завтракал у Лугановичей; после завтрака они поехали к себе на дачу, чтобы распорядиться там насчет зимы, и я с ними. С ними же вернулся в город и в полночь пил у них чай в тихой, семейной обстановке, когда горел камин, и молодая мать все уходила взглянуть, спит ли ее
девочка. И после этого в каждый свой приезд я непременно бывал у Лугановичей. Ко мне
привыкли, и я
привык. Обыкновенно входил я без доклада, как свой человек.
Меня окружали вызывающе недоброжелательные лица. Моего единственного друга, Милы Перской, среди
девочек не было: она крепко спала, не слыша ни звонка, ни шума, свернувшись калачиком на своей постели. Но отступать я не
привыкла. И хватаясь, как утопающий за соломинку, за последнее средство, я кинулась к жертве насмешниц...
И потом, она на самом деле очаровательна, эта черноглазая Наташа! Кто скажет, что отец ее кучер, мать была горничною. Она прирожденная принцесса, эта грациозная
девочка с кудрями Миньоны… Целый дождь похвал сыпется на Наташу… Она принимает их как должную дань со снисходительной улыбкой. Она так
привыкла, чтобы окружающие восхищались ею. Генеральша целует, ласкает ее. Целует и ласкает княгиня Маро.
— Вчера я, а сегодня ты! — Он нехотя улыбнулся. — Ты совсем плохой мужчина, Вандергуд, что спрашиваешь о таких пустяках. Или ты еще не
привык, чтобы твою постель нагревал другой? Возьми, она славная
девочка. Она все умеет.
Девочки мало помалу
привыкли к Тасе, Тася — к
девочкам.
За ней подошли две сестрицы Зайка и Лиска. Они так
привыкли делать все сообща, что и теперь захотели обе в одно и то же время запустить руки в мешок. Но господин Орлик вовремя предупредил, что этого нельзя, и
девочки покорились ему со вздохом. С Гусыней произошло некоторое замешательство. Машенька Степанович подошла к мешку вплотную и стояла перед ним, в неизъяснимом ужасе глядя на директора.
— Вы не обращайте внимания на них, у нас принято «травить новеньких»… Глупые
девочки, потом они отстанут, когда вы
привыкнете…
От мужчин — офицеров, адвокатов, чиновников, помещиков
девочка — подросток научается всяким гадостям,
привыкает бесстыдно обращаться с ними, окружена беспрестанными скандалами, видит продажность замужних жен, слушает про то, как нынче сходятся и расходятся мужья и жены, выплачивают друг другу «отступное», выходят снова замуж, а то так и после развода возвращаются к прежней жене или мужу.
Квартирная хозяйка оставила молодую девушку в той же комнате, где жили ее родители, и даже сбавила ей цену.
Девочка выросла на ее глазах, она
привыкла к ней и любила ее как дочь.
Сашенька по-прежнему в лазарете, мало и вижу ее, и, конечно, все те же беспорядки в доме. Но и к этому
привык, должно быть, почти уж и не замечаю, что ем. Мамаши как будто и в доме нет, перестал замечать и ее; да и тиха она, словно мышь. При общем невеселом настроении отвожу душу в занятиях с Лидочкой, сам с ней занимаюсь и читаю сказки. Прекрасная она
девочка, истинное дыхание Божие, и в самые темные ночи наши теплится в доме, как лампадочка. Миленькая моя.