Неточные совпадения
Приложившись головой к подушке и скрестив
на груди руки, Лаврецкий глядел
на пробегавшие веером загоны полей,
на медленно мелькавшие ракиты,
на глупых ворон и грачей, с тупой подозрительностью взиравших боком
на проезжавший экипаж,
на длинные межи, заросшие чернобыльником, полынью и полевой рябиной; он глядел… и эта свежая, степная, тучная голь и глушь, эта зелень, эти длинные холмы, овраги с приземистыми дубовыми кустами, серые деревеньки, жидкие березы — вся эта, давно им не виданная, русская картина навевала
на его душу сладкие и в то же время почти скорбные
чувства,
давила грудь его каким-то приятным давлением.
Темнота и сырость всё тяжелее
давили Илью, ему трудно было дышать, а внутри клокотал страх, жалость к деду, злое
чувство к дяде. Он завозился
на полу, сел и застонал.
Всё время, пока я сидел у приятеля и ехал потом
на вокзал, меня мучило беспокойство. Мне казалось, что я боюсь встречи с Кисочкой и скандала.
На вокзале я нарочно просидел в уборной до второго звонка, а когда пробирался к своему вагону, меня
давило такое
чувство, как будто весь я от головы до ног был обложен крадеными вещами. С каким нетерпением и страхом я ждал третьего звонка!
Образ Анжелики, двойника Марго, носился перед ним, и кровь ключом кипела в его венах; чудная летняя ночь своим дыханием страсти распаляла воображение Николая Герасимовича. С ним случился даже род кошмара, ему казалось, что это точно бархатное черное небо, усыпанное яркими золотыми звездами, окутывает его всего,
давит, не дает свободно дышать, останавливает биение его сердца — сидя в кресле, он лишился
чувств и пришел в себя лишь тогда, когда
на востоке блеснул первый луч солнца.
Теперь его не жгло и не мозжило, как тогда, когда он стоял у окна в гостиной Юлии Федоровны и глядел
на ночную вьюгу; нет, но его
давила тупая боль: острое
чувство обиды и бессилия переходило в хроническую скорбь.
«Кто они? Зачем они? Чтó им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя
на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и
чувство одиночества сливались с
чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, — это они-то и
давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтоб избавиться от них, он закрыл глаза.
«Не до часов теперь», — подумал Емельян и стал выбираться
на другую сторону вала. В душе его было два
чувства, и оба мучительные: одно — страх за себя, за свою жизнь, другое — злоба против всех этих ошалелых людей, которые
давили его. А между тем та, с начала поставленная себе цель: дойти до палаток и получить мешок с гостинцами и в нем выигрышный билет, с самого начала поставленная им себе, влекла его.