Неточные совпадения
— Позвольте, — говорил самый кроткий консул из всех, бывших после Юния Брута и Калпурния Бестии, — вы письмо это напишите не ко мне, а к
графу Орлову, я же только
сообщу его канцлеру.
Граф спросил письмо, отец мой сказал о своем честном слове лично доставить его;
граф обещал спросить у государя и на другой день письменно
сообщил, что государь поручил ему взять письмо для немедленного доставления.
Консул покраснел, несколько смешался, потом сел на диван, вынул из кармана бумагу, развернул и, прочитавши: «Генерал-адъютант
граф Орлов
сообщил графу Нессельроде, что его им… — снова встал.
Я помню, эта триада так ясно сложилась в моей голове, что, встретив в тот же вечер под орешниками
графа ТвэрдоонтС, я не выдержал и
сообщил ему мой проект.
Но почему-то он не
сообщал этих мечтаний своему другу и даже не упоминал о деревенской девушке, несмотря на то, что был уверен, что и
граф о ней думал.
Граф. Очень, очень вам благодарен. А бумаги я вам
сообщу в самое короткое время… Сегодня я вернусь к себе, и завтра или послезавтра…
Граф подошел ко мне и сел на край софы… Ему хотелось что-то сказать мне. Это желание
сообщить мне что-то особенное я начал читать в его глазах уже вскоре после вышеописанных пяти рюмок. Я знал, о чем он хотел говорить…
Но хитрую принцессу перехитрили. Христенек
сообщил графу Орлову о сделанном ему приеме и получил от своего начальника новые наставления. До Орлова дошли верные известия о характере самозванки. «Свойство она имеет отважное, — доносил он императрице, — и своею смелостию много хвалится». Этим-то самым свойством характера принцессы и задумал
граф Орлов увлечь ее в расставленные сети. Он не ошибся в расчете.
Рагузский сенат отнесся в Петербург к своему поверенному по делам о домогательствах неизвестной женщины, называющей себя «великою княжной Всероссийскою», предписав
сообщить об этом
графу Никите Ивановичу Панину, заведовавшему иностранными делами.
К этому, по всей вероятности, времени относится посещение Рагузы русским майором, который, как мы уже видели,
сообщил графу Алексею Орлову, что находившиеся там французы и поляки считали самозванку за великую княжну, предлагали ему представиться ей, и что когда он стал называть ее обманщицей, то должен был поскорее оставить Рагузу, дабы избегнуть самых неприятных последствий.
Христенек сутки просидел под арестом. Затем
граф Орлов отправил его в Петербург накануне отплытия кораблей из Ливорно. Он послал с ним к императрице донесение, черновое. Орлов опасался, чтобы Христенека не захватили где-нибудь с бумагами. Подробности захвата приказано было ему передать государыне на словах.
Сообщаем здесь вполне донесение
графа Орлова, из которого выше приведены некоторые отрывки...
Если вы желаете перейти на нашу сторону, объявите манифест, на основании прилагаемых при сем статей. Если вы не захотите стать за нас, мы не будем сожалеть, что
сообщили вам о своих намерениях. Да послужит это вам удостоверением, что мы дорожили вашим участием. Прямодушный характер ваш и обширный ум внушает нам желание видеть вас в числе своих. Это желание искренно, и оно тем более должно быть лестно для вас,
граф, что идет не от коварных людей, преследующих невинных.
— Значит вы
сообщите графу Свенторжецкому, что Кутайсов его ждет на днях утром… — встала Генриетта, давая этим знать, что беседа окончена.
Но на смену печали
графа ждала радость. На половине пути к Грузину с ним встретился гонец, который
сообщил ему, что Настасья Федоровна благополучно разрешилась от бремени мальчиком.
Переписывая доклады
графа Литты в Рим, он знал все подробности о ходе дел ордена в России, но, конечно, не первому встречному стал бы их откровенно
сообщать.
— Как же, конечно, жили… Я даже могу вам
сообщить о них, — обратилась она к остановившемуся Федору Дмитриевичу. — Графиня с дочкой уже с полгода уехала в свое имение в Финляндию, а
граф переехал на другую квартиру, но куда именно, не знаю…
— Не утерпел я, сударь мой, получив от
графа письмо и послав ответ, не рассказать о сем в собрании дворян. Нашлась среди них «переметная сума» — предводитель,
сообщил о рассказе моему
графу, да еще с прикрасами. Получаю я недельки через две обратно мое письмо и записку
графа. Пишет он мне, да вот послушайте-ка, что он пишет...
Через несколько дней Дарья Николаевна Салтыкова, находившаяся в Троицком, была арестована. Рассказывали, что «грозная помещица» оказала сопротивление. Она билась как тигрица в руках полицейских, кусалась, царапалась и, когда была привезена в Москву, чуть не ударила по лицу обер-полицеймейстера. Последний счел своим долгом
сообщить обо всем этом
графу Орлову. Тот приказал не церемониться с арестанткой.
— Он подделал бланк своего товарища
графа Потоцкого на вексель в десять тысяч рублей. Тот заплатил, но
сообщил об этом командиру и офицерам. Полковник был сейчас у меня. Я отдал ему для передачи Потоцкому десять тысяч и умолял не доводить дело до офицерского суда. Сейчас поеду хлопотать у военного министра. Он, надеюсь, пожалеет мои седины, не допустить опозорить мое имя…
Она на другой же день при свиданьи
сообщила об этом
графу Стоцкому.
Граф Милорадович вскоре возвратился в Зимний дворец, чтобы успокоить великого князя, и
сообщил, что он уже собрал точные сведения и считал себя вправе объявить мнимые открытия барона Дибича несправедливыми.
— Все в порядке… Графиня объявила: когда и куда угодно… — смеясь
сообщил графу Вельскому Сигизмунд Владиславович.
— Но, что всего интереснее, так это то, что польский
граф не
сообщает тотчас же о своем важном открытии русским властям, а вступает в переговоры с сообщницей убийцы, самозваной княжной. Вы,
граф, остроумный шутник и очень занимательный собеседник.
— А что, если я, после смерти моей невесты,
сообщу кому следует о нашем разговоре, или же даже, во избежание этой смерти, предупрежу о нем ранее? — запальчиво сказал
граф Свенторжецкий.
Но в тот самый момент, когда Герман Лесток вышел из французского посольства,
сообщив Шетарди о согласии на назначенный им срок цесаревны, в Петербурге было получено известие, что
граф Левенгаупт, командовавший шведскими войсками, двинулся вперед и вследствие этого гвардейские полки получили приказание быть наготове к немедленному выступлению.
Архимандрит Фотий подробным письмом
сообщил последнему о вторичном описанном нами буйстве Шуйского. Это письмо
граф получил накануне того дня, когда сетями грузинских рыболовов была вытащена так поразившая грузинского управляющего Семидалова и самого
графа Алексея Андреевича утопленница.
— Я пригласил вас,
граф, чтобы
сообщить вам, вероятно, совершенно неожиданное для вас известие…
Сыну, не бывшему накануне дома, он
сообщил случай с капитаном, но не рассказал высказанных последнему своих соображений: он сына своего считал тоже аракчеевцем, так как тот не раз выражал при нем мнения, что много на
графа плетут и вздорного.
— Никак нет, ваше сиятельство, но был назначен состоять при особе вашей, долгом счел явиться, — отвечал Азиатов и
сообщил графу о переданном ему предписании медицинского департамента и высочайшем приказе.
Перед отъездом из Петербурга он оставил
графу Белавину письмо, в котором в вежливых выражениях поздравлял его с законным браком и уведомлял о своем отъезде из Петербурга, причем
сообщил и свой адрес.
— Эта свадьба необходима по многим причинам. Во-первых, слово, которое я дал молодому
графу; во-вторых, страстное желание твоего будущего свекра
графа Вельского и, в-третьих, я сам имею намерение жениться и нуждаюсь в содействии
графа Петра Васильевича и его друзей. Этих причин, конечно, достаточно, чтобы мое решение было приведено в исполнение. Кроме того, тут есть еще кое-что, о чем я тебе не могу
сообщить. Одним словом, я сказал тебе мое неизменное решение…
Другие варьировали то же самое тем, что
сообщали, что этот ребенок был только ловко приписан
графу, и даже указывали на одного бывшего представителя золотой варшавской молодежи как на настоящего отца девочки.
Алексей Платонович приехал в Грузино в среду в полдень.
Граф выразил ему признательность, что скоро приехал. Якова Васильевича Виллье и доктора Миллера Бровцын застал уже при
графе. Они
сообщили ему о безнадежном состоянии больного.
— Начинайте, господа, я сейчас, только
сообщу остальным, — сказал
граф Стоцкий.
—
Граф вышел на балкон… —
сообщила появившаяся снова в беседке Наташа.
Граф первые дни также был в некотором смущении, он ожидал каждый день, что сплетни грузинских кумушек, на роток которых, согласно русской пословице, нельзя было накинуть платок никакой строгостью, дойдут до его молодой жены и ему придется, быть может, давать ей неприятное объяснение, но ровное расположение духа графини, о чем последняя тотчас же
сообщила ему, постепенно его успокоило, и он начал надеяться, что его привычки и порядок жизни ничем не будут нарушены.
Виктор Аркадьевич был слишком дружен с
графом Ратицыным, чтобы его жена могла решиться
сообщить мужу всю истину и тем прекратить их отношения.
— Однако, не мешало бы об этом
сообщить папаше, — заметил
граф Стоцкий. — А так как я ваш союзник, то и берусь разрушить этот tete-a-tete. Жаль, что Сергея здесь нет. Он лучше всех устроил бы это дело.
Полицеймейстер, которого остановила толпа, и адъютант, который пришел доложить, что лошади готовы, вместе вошли к
графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения,
сообщил, что на дворе
графа стояла огромная толпа народа, желавшего его видеть.
— Я теперь,
граф, уже совершенно устроился на новой квартире, —
сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; — и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.