Неточные совпадения
И какая разница между бесстрашием солдата, который на приступе отваживает жизнь свою наряду с прочими, и между неустрашимостью
человека государственного, который говорит правду государю, отваживаясь его прогневать.
Алексей Александрович, столь сильный
человек в
государственной деятельности, тут чувствовал себя бессильным.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один
человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в
государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Большая часть лекций состояла в рассказах о том, что ожидает впереди
человека на всех поприщах и ступенях
государственной службы и частных занятий.
Впрочем, Чичиков напрасно сердился: иной и почтенный, и
государственный даже
человек, а на деле выходит совершенная Коробочка.
Он объявил, что главное дело — в хорошем почерке, а не в чем-либо другом, что без этого не попадешь ни в министры, ни в
государственные советники, а Тентетников писал тем самым письмом, о котором говорят: «Писала сорока лапой, а не
человек».
Что же касается до будущей карьеры его, то она тоже казалась ей несомненною и блестящею, когда пройдут некоторые враждебные обстоятельства; уверяла Разумихина, что сын ее будет со временем даже
человеком государственным, что доказывает его статья и его блестящий литературный талант.
Беру тебя еще раз на личную свою ответственность, — так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду не дозволили бы, бывши сановником и
человеком новых
государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что на службу опять зачислен и жалование получаю, господи, что тогда было…
— Культурные
люди, знатоки истории… Должны бы знать: всякая организация строится на угнетении…
Государственное право доказывает неоспоримо… Ведь вы — юрист…
«Демократия, — соображал Клим Иванович Самгин, проходя мимо фантастически толстых фигур дворников у ворот каменных домов. — Заслуживают ли эти
люди, чтоб я встал во главе их?» Речь Розы Грейман, Поярков, поведение Таисьи — все это само собою слагалось в нечто единое и нежелаемое. Вспомнились слова кадета, которые Самгин мимоходом поймал в вестибюле
Государственной думы: «Признаки новой мобилизации сил, враждебных здравому смыслу».
Только у нас в другом роде рассказы; что у нас об одной Америке рассказывают, так это — страсть, и
государственные даже
люди!
В конце же недели поездка в
государственное учреждение — участок, где находящиеся на
государственной службе чиновники, доктора — мужчины, иногда серьезно и строго, а иногда с игривой веселостью, уничтожая данный от природы для ограждения от преступления не только
людям, но и животным стыд, осматривали этих женщин и выдавали им патент на продолжение тех же преступлений, которые они совершали с своими сообщниками в продолжение недели.
— С точки зрения частного
человека это может представляться так, — сказал он, — но с
государственной точки зрения представляется несколько иное. Впрочем, мое почтение, — сказал Топоров, наклоняя голову и протягивая руку.
— Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы
люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые
люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти
люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое дело, называемое
государственной службой, при котором можно обращаться с
людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения к ним, а во-вторых, чтобы
люди этой самой
государственной службой были связаны так, чтобы ответственность за последствия их поступков с
людьми не падала ни на кого отдельно.
Это миросозерцание было номиналистическим в отношении ко всем историческим организмам: национальным,
государственным, церковным — и реалистическим лишь в отношении к социальному
человеку и социальным классам.
Мы чувствуем за этим превращение
человека в механическое орудие для целей
государственных, умирание души в совершенной массовой дисциплине.
— И заметил ты, Смуров, что в средине зимы, если градусов пятнадцать или даже восемнадцать, то кажется не так холодно, как например теперь, в начале зимы, когда вдруг нечаянно ударит мороз, как теперь, в двенадцать градусов, да еще когда снегу мало. Это значит,
люди еще не привыкли. У
людей все привычка, во всем, даже в
государственных и в политических отношениях. Привычка — главный двигатель. Какой смешной, однако, мужик.
— Кстати, — сказал он мне, останавливая меня, — я вчера говорил о вашем деле с Киселевым. [Это не П. Д. Киселев, бывший впоследствии в Париже, очень порядочный
человек и известный министр
государственных имуществ, а другой, переведенный в Рим. (Прим. А. И. Герцена.)] Я вам должен сказать, вы меня извините, он очень невыгодного мнения о вас и вряд ли сделает что-нибудь в вашу пользу.
Но, как назло княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила
людям и горничным доставлять письма молодой девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и спасем от
государственного преступника,
человека без религии и правил».
То, что вы видите на большой сцене
государственных событий, то микроскопически повторяется у каждого очага. Мещанское растление пробралось во все тайники семейной и частной жизни. Никогда католицизм, никогда рыцарство не отпечатлевались так глубоко, так многосторонно на
людях, как буржуазия.
Священник этот был прекрасный
человек (в старой России было немало хороших священников, хотя почти не было хороших епископов), но он весь был проникнут старыми церковно-государственными принципами.
Я испытывал скуку от мирочувствия и миросозерцания большей части
людей, от политики, от идеологии и практики национальной и
государственной.
Многие из этих
людей впоследствии играли роль в качестве оппозиции в
Государственной думе и вошли в состав Временного правительства 1917 года.
Всякое
государственное учреждение представлялось мне инквизиционным, все представители власти — истязателями
людей, хотя в семейных отношениях, в гостиных светского общества я встречал этих представителей власти как
людей часто добродушных и любезных.
У меня всегда было поклонение великим
людям, хотя я выбирал их не среди завоевателей и
государственных деятелей.
— И писарь богатимый… Не разберешь, кто кого богаче. Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а земля — шуба шубой. Этого и званья нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит. Вот какие места здесь… Крестьяны
государственные, наделы у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу… Да тебе-то какая печаль? Вот привязался
человек!
Принципиально, духовно обоснованный анархизм соединим с признанием функционального значения государства, с необходимостью
государственных функций, но не соединим с верховенством государства, с его абсолютизацией, с его посягательством на духовную свободу
человека, с его волей к могуществу.
По моему мнению, опасно ошибаются те
государственные деятели и вожди, которые полагают, что образ мыслей
людей (т. е. их философия) является чем-то незначительным и что наука, лишенная милосердия, не приводит к появлению правительства, лишенного милосердия — гибельного и для того, кто правит, и для тех, которыми правят…
Он проповедовал мораль ценностей, ценностей красоты, цветущей культуры,
государственного могущества в противоположность морали, основанной на верховенстве человеческой личности, на сострадании к
человеку.
Говорили, — зачем Островский вывел представителем честных стремлений такого плохого господина, как Жадов; сердились даже на то, что взяточники у Островского так пошлы и наивны, и выражали мнение, что «гораздо лучше было бы выставить на суд публичный тех
людей, которые обдуманно и ловко созидают, развивают, поддерживают взяточничество, холопское начало и со всей энергией противятся всем, чем могут, проведению в
государственный и общественный организм свежих элементов».
Пожалуй, можно приноравливаться к существующему народному быту; это наше дело, дело
людей… (он чуть не сказал:
государственных) служащих; но, в случае нужды, не беспокойтесь: учреждения переделают самый этот быт».
Очень
человек добрый и смышленый; приятно с ним потолковать и приятно видеть готовность его на всякую услугу: в полном смысле слова верный союзник, исполняет наши поручения, выписывает нам книги, журналы, которые иначе должны бы были с громким нашим прилагательным [Прилагательное — по приказу Николая I декабристы официально назывались «
государственными преступниками»; они обязаны были отмечать это на конвертах своих писем и всякого рода документах.] отправляться в Тобольск, прежде нежели к нам доходить.
— О, господи! Про какие вы ветхие времена говорите!.. Ныне не то-с! Надобно являть в себе
человека, сочувствующего всем предстоящим переменам, понимающего их, но в то же время не выпускающего из виду и другие
государственные цели, — каков и есть господин Плавин.
Поддерживаемый буржуазией, 2 декабря 1852 года совершил
государственный переворот и объявил себя императором.], то он с удовольствием объявил, что тот, наконец, восторжествовал и объявил себя императором, и когда я воскликнул, что Наполеон этот будет тот же губернатор наш, что весь род Наполеонов надобно сослать на остров Елену, чтобы никому из них никогда не удалось царствовать, потому что все они в душе тираны и душители мысли и, наконец,
люди в высшей степени антихудожественные, — он совершенно не понял моих слов.
Обратитесь к первому попавшемуся на глаза чиновнику-взяточнику и скажите ему, что действия его дискредитируют государство, что по милости его страдает высшая идея правды и справедливости, оберегать которую призван сенат и
Государственный совет, — он посмотрит на вас такими удивленными глазами, что вы, наверное, скажете себе:"Да, этот
человек берет взятки единственно потому, что он ничего не слыхал ни о государстве, ни о высшей идее правды и справедливости".
— Верьте моей опытности. Управляющий палатой
государственных имуществ — это именно тот самый
человек, про которого еще в древности писано было:"И придут нецыи, и на вратах жилищ своих начертают:"Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"". А Набрюшникову — балыки!
Но самым невероятным мне всегда казалось именно это: как тогдашняя — пусть даже зачаточная —
государственная власть могла допустить, что
люди жили без всякого подобия нашей Скрижали, без обязательных прогулок, без точного урегулирования сроков еды, вставали и ложились спать когда им взбредет в голову; некоторые историки говорят даже, будто в те времена на улицах всю ночь горели огни, всю ночь по улицам ходили и ездили.
Но первое: я не способен на шутки — во всякую шутку неявной функцией входит ложь; и второе: Единая
Государственная Наука утверждает, что жизнь древних была именно такова, а Единая
Государственная Наука ошибаться не может. Да и откуда тогда было бы взяться
государственной логике, когда
люди жили в состоянии свободы, то есть зверей, обезьян, стада. Чего можно требовать от них, если даже и в наше время откуда-то со дна, из мохнатых глубин, — еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо.
Министр был по душе добрый
человек и очень жалел эту здоровую, красивую казачку, но он говорил себе, что на нем лежат тяжелые
государственные обязанности, которые он исполняет, как они ни трудны ему. И когда его бывший товарищ, камергер, знакомый Тюриных, встретился с ним на придворном бале и стал просить его за Тюрина и Турчанинову, министр пожал плечами, так что сморщилась красная лента на белом жилете, и сказал...
— Засохнешь — в этом не сомневайся! — продолжал товарищ. — Смотри, как бы, вместо государственных-то
людей, в простых подьячих не очутиться!
— В Париже побывали? — спросил он меня с напускною развязностью земского
человека, который, памятуя, что он в некотором роде исполняет должность пятого колеса в колеснице
государственного механизма, не хочет, чтоб его заподозрили, что он чем-нибудь стесняется.
Нужно полагать, что это было очень серьезное орудие
государственной Немезиды, потому что оно отпускалось в количестве, не превышавшем 41-го удара, хотя опытный палач, как в то время удостоверяли, мог с трех ударов заколотить
человека насмерть.
«Так вот кто будет меня испытывать! — думал Адуев, глядя на желтую фигуру Ивана Иваныча с обтертыми локтями. — Неужели и этот
человек решает
государственные вопросы!»
Старик оглянулся и узнал во мне одного из находившихся во время приезда на выставку В.И. Ковалевского
людей, который был представлен ему как корреспондент Главного управления
государственного коннозаводства.
Ты знаешь ли по книгам, что некогда в древние времена некоторый купец, точь-в-точь с таким же слезным воздыханием и молитвой, у пресвятой богородицы с сияния перл похитил и потом всенародно с коленопреклонением всю сумму к самому подножию возвратил, и матерь заступница пред всеми
людьми его пеленой осенила, так что по этому предмету даже в ту пору чудо вышло и в
государственные книги всё точь-в-точь через начальство велено записать.
Вы поймете и сами покажете дело в настоящем виде, а не как бог знает что, как глупую мечту сумасбродного
человека… от несчастий, заметьте, от долгих несчастий, а не как черт знает там какой небывалый
государственный заговор!..
— В этом слове за вас вы можете не сомневаться, но вместе с тем я за всех поручиться не могу по многим причинам: вы
человек новый среди дворянства, пришлый, так сказать, — вы
государственной службы, если я не ошибаюсь, совсем не несли; потом вы
человек молодой, неженатый, значит, не были еще членом нашего общества.
Явно, что это выдумка и ложь; и мне пришло в голову поехать посоветоваться с тамошним почтмейстером, умнейшим и честнейшим
человеком, известным самому даже князю Александру Николаичу Голицыну [Голицын Александр Николаевич (1773—1844) — князь, влиятельный
государственный деятель эпохи императора Александра I.]…
— Вот Михаил Михайлыч так сейчас видно, что
человек государственный, умнейший и гениальный! Это, извините вы меня, не то, что ваш князь.
Бибиков понимал всю жестокость распоряжения об униатах и всю несправедливость перевода
государственных, то есть единственных в то время свободных
людей, в удельные, то есть в крепостные царской фамилии.