Неточные совпадения
В глазах их можно было читать отчаянное сопротивление;
женщины тоже решились участвовать, — и на головы запорожцам полетели камни, бочки, горшки,
горячий вар и, наконец, мешки песку, слепившего им очи.
Женщина чаще стала представляться
горячим мечтам его; он, слушая философические диспуты, видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную.
— Иди, иди, — не бойся! — говорил он, дергая руку
женщины, хотя она шла так же быстро, как сам он. — Вот, братья-сестры, вот — новенькая! — бросал он направо и налево шипящие,
горячие слова. — Мученица плоти, ох какая! Вот — она расскажет страсти, до чего доводит нас плоть, игрушка диаволова…
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой
женщине. Ее
горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт словам
женщин унылым носом своим. Самгин благосклонно пожал его
горячую руку, было так хорошо видеть, что этот человек с лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно не достоин красивой
женщины, сидевшей рядом с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Обидное сознание бессилия возрастало, к нему примешивалось сознание виновности пред этой
женщиной, как будто незнакомой. Он искоса, опасливо посматривал на ее встрепанную голову, вспотевший лоб и
горячие глаза глубоко под ним, — глаза напоминали угасающие угольки, над которыми еще колеблется чуть заметно синеватое пламя.
В ярких огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти
горячий воздух, наполненный вкусными запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов не было, фигуры
женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал белый официант и ласково пригласил...
Она будила его чувственность, как опытная
женщина, жаднее, чем деловитая и механически ловкая Маргарита, яростнее, чем голодная, бессильная Нехаева. Иногда он чувствовал, что сейчас потеряет сознание и, может быть, у него остановится сердце. Был момент, когда ему казалось, что она плачет, ее неестественно
горячее тело несколько минут вздрагивало как бы от сдержанных и беззвучных рыданий. Но он не был уверен, что это так и есть, хотя после этого она перестала настойчиво шептать в уши его...
Но говорить он не мог, в горле шевелился
горячий сухой ком, мешая дышать; мешала и Марина, заклеивая ранку на щеке круглым кусочком пластыря. Самгин оттолкнул ее, вскочил на ноги, — ему хотелось кричать, он боялся, что зарыдает, как
женщина. Шагая по комнате, он слышал...
Он помнит, как, после музыки, она всю дрожь наслаждения сосредоточивала в
горячем поцелуе ему. Помнит, как она толковала ему картины: кто этот старик с лирой, которого, немея, слушает гордый царь, боясь пошевелиться, — кто эта
женщина, которую кладут на плаху.
Удивительная
женщина Татьяна Борисовна, а никто ей не удивляется: ее здравый смысл, твердость и свобода,
горячее участие в чужих бедах и радостях, словом, все ее достоинства точно родились с ней, никаких трудов и хлопот ей не стоили…
В это время в тюрьме содержалась также
женщина свободного состояния Гаранина, подозреваемая в убийстве мужа; она тоже сидела в темном карцере и получала
горячую пищу через два дня в третий.
— Что ты хочешь этим сказать, Макс? — спросила молодая
женщина строго, и
горячая краска залила все ее лицо.
А деревья в саду шептались у нее над головой, ночь разгоралась огнями в синем небе и разливалась по земле синею тьмой, и, вместе с тем, в душу молодой
женщины лилась
горячая грусть от Иохимовых песен. Она все больше смирялась и все больше училась постигать нехитрую тайну непосредственной и чистой, безыскусственной поэзии.
Они и убеждения-то свои приобрели не в практической деятельности, не в борьбе с житейской неправдой, а в чтении хороших книжек,
горячих разговорах с друзьями, восторженных клятвах пред
женщинами да в благородных мечтаниях на своем диване.
Впрочем, кроме Кавериной, все прочие
женщины работали плохо. Каверина зарабатывала более всех. Лиза влегла в работу, как
горячая лошадь в потный хомут, но работа у ней не спорилась и требовала поправок; другие работали еще безуспешнее.
Но пока это ходило в предположениях, к которым к тому же никто, кроме Рогнеды Романовны, не изъявлял
горячего сочувствия, маркиза столкнулась у Богатыревой с Ольгою Сергеевной Бахаревой, наслушалась от той, как несчастная
женщина бегала просить о защите, додумала три короба собственных слов сильного значения, и над Розановым грянул суд, ошельмовавший его заочно до степеней самых невозможных. Даже самый его либерализм ставился ему в вину. Маркиза сопела, говоря...
Здесь бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики — кадеты и гимназисты — почти дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности — педагоги, и передовые писатели — авторы
горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и шпионы, и беглые каторжники, и офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и здоровые, познающие впервые
женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами порока...
Ей,
женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о
горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
— Неужели же, — продолжала Настенька, — она была бы счастливее, если б свое сердце, свою нежность, свои
горячие чувства, свои, наконец, мечты, все бы задушила в себе и всю бы жизнь свою принесла в жертву мужу, человеку, который никогда ее не любил, никогда не хотел и не мог ее понять? Будь она пошлая, обыкновенная
женщина, ей бы еще была возможность ужиться в ее положении: здесь есть дамы, которые говорят открыто, что они терпеть не могут своих мужей и живут с ними потому, что у них нет состояния.
По беспристрастию историка, я должен сказать, что в этой светской даме, до сих пор не обнаружившей пред нами никаких человеческих чувств, как бы сразу откликнулась
горячая и нежная душа
женщины.
— Я подожду, я подожду, — шептала еле слышно Зиночка. — Я подожду. —
Горячие слезы закапали на подбородок Александрова, и он с умиленным удивлением впервые узнал, что слезы возлюбленной
женщины имеют соленый вкус.
Мне было жалко ее, неловко перед нею и хотелось спросить — где же ее дочь? А она, выпив водки и
горячего чаю, заговорила бойко, грубо, как все
женщины этой улицы; но когда я спросил ее о дочери, сразу отрезвев, она крикнула...
Правда, что Лозинская была
женщина разумная и соблазнить ее было не легко, но что у нее было тяжело на душе, это оказалось при получении письма: сразу подкатили под сердце и настоящая радость, и прежнее горе, и все грешные молодые мысли, и все бессонные ночи с
горячими думами.
По росту и походке он сразу догадался, что это странноприемница Раиса,
женщина в годах и сильно пьющая, вспомнил, что давно уже её маленькие, заплывшие жиром глаза при встречах с ним сладко щурились, а по жёлтому лицу, точно масло по
горячему блину, расплывалась назойливая усмешка, вспомнил — и ему стало горько и стыдно.
Ему казалось, что он кружится в сухом и
горячем вихре и стремглав летит куда-то вместе с нею. Он стал вырываться из её объятий, тогда
женщина мягко и покорно развела руки и, застёгивая дрожащими пальцами ворот сорочки, тупо проговорила...
Когда ему нужна была
женщина, он ластился ко мне котом и с его языка
горячий мед тек, а когда он меня не хотел, то щелкал меня словами, как кнутом.
Когда
женщина первая делает признание в любви, мужчина попадает в крайне неловкое положение. Я помню, что поцеловал ее в лоб, что потом это
горячее заплаканное лицо прижалось к моему лицу, что… Прежние романисты ставили на этом пункте целую страницу точек, а я ограничусь тремя.
Литвинов дал удалиться герцогине со всей ее свитой и тоже вышел на аллею. Он не мог отдать себе ясного отчета в том, что он ощущал: и стыдно ему было, и даже страшно, и самолюбие его было польщено… Нежданное объяснение с Ириной застигло его врасплох; ее
горячие, быстрые слова пронеслись над ним, как грозовой ливень."Чудаки эти светские
женщины, — думал он, — никакой в них нет последовательности…
— Она говорила очень много и горячо, а я слушал и думал: «Так, синьора!» Я видел ее не в первый раз, и ты, конечно, знаешь, что никто не мечтает о
женщине горячее, чем солдат. Разумеется, я представлял ее себе доброй, умной, с хорошим сердцем, и в то время мне казалось, что дворяне — особенно умны.
К Борису влечет ее не одно то, что он ей нравится, что он и с виду и по речам не похож на остальных, окружающих ее; к нему влечет ее и потребность любви, не нашедшая себе отзыва в муже, и оскорбленное чувство жены и
женщины, и смертельная тоска ее однообразной жизни, и желание воли, простора,
горячей, беззапретной свободы.
Илья сначала отталкивал её от себя, пытаясь поднять с пола, но она крепко вцепилась в него и, положив голову на колени, тёрлась лицом о его ноги и всё говорила задыхающимся, глухим голосом. Тогда он стал гладить её дрожащей рукой, а потом, приподняв с пола, обнял и положил её голову на плечо себе.
Горячая щека
женщины плотно коснулась его щеки, и, стоя на коленях пред ним, охваченная его сильной рукой, она всё говорила, опуская голос до шёпота...
К ней часто приходила Матица, принося с собой булки, чай, сахар, а однажды она даже подарила Маше голубое платье. Маша вела себя с этой
женщиной, как взрослый человек и хозяйка дома; ставила маленький жестяной самовар, и, попивая
горячий, вкусный чай, они говорили о разных делах и ругали Перфишку. Матица ругалась с увлечением, Маша вторила ей тонким голосом, но — без злобы, только из вежливости. Во всём, что она говорила про отца, звучало снисхождение к нему.
Её речи, её жалобы возбудили в нём
горячее, светлое чувство к этой
женщине. Её горе как бы слилось с его несчастием в одно целое и породнило их. Крепко обняв друг друга, они долго тихими голосами рассказывали один другому про свои обиды.
Илья запер дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь
женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял руки, осторожно положил их ладонями на её плечи, и руки у него дрожали от робости пред этой
женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею тонкими,
горячими руками и сказала звенящим голосом...
— Шевелись — живее! — звучно крикнул он вниз. Несколько голов поднялось к нему, мелькнули пред ним какие-то лица, и одно из них — лицо
женщины с черными глазами — ласково и заманчиво улыбнулось ему. От этой улыбки у него в груди что-то вспыхнуло и
горячей волной полилось по жилам. Он оторвался от перил и снова подошел к столу, чувствуя, что щеки у него горят.
Этот круглый человек с волосатыми руками, толстогубый и рябой, чаще всех говорил о
женщинах. Он понижал свой мягкий голос до шёпота, шея у него потела, ноги беспокойно двигались, и тёмные глаза без бровей и ресниц наливались тёплым маслом. Тонко воспринимавший запахи, Евсей находил, что от Соловьева всегда пахнет
горячим, жирным, испорченным мясом.
Дядя Пётр, тихонько посмеиваясь, как будто боялся взглянуть на
женщину, а она, пододвигая Евсею
горячую ржаную лепёшку с творогом, говорила ему...
Мамаев. Она
женщина темперамента сангвинического, голова у ней
горячая, очень легко может увлечься каким-нибудь франтом, черт его знает, что за механик попадется, может быть, совсем каторжный. В этих прихвостнях Бога нет. Вот оно куда пошло! А тут, понимаешь ты, не угодно ли вам, мол, свой, испытанный человек. И волки сыты, и овцы целы. Ха, ха, ха! Понял?
Глумова. Ну, знаете ли, ведь, может быть, в первый раз в жизни видит такую красавицу
женщину; где ж ему было! Она к нему ласкова, снисходительна… конечно, по-родственному… Голова-то
горячая, поневоле с ума сойдешь.
Естественно, наши мысли вертелись вокруг
горячих утренних происшествий, и мы перебрали все, что было, со всеми подробностями, соображениями, догадками и особо картинными моментами. Наконец мы подошли к нашим впечатлениям от Молли; почему-то этот разговор замялся, но мне все-таки хотелось знать больше, чем то, чему был я свидетелем. Особенно меня волновала мысль о Дигэ. Эта таинственная
женщина непременно возникала в моем уме, как только я вспоминал Молли. Об этом я его и спросил.
— Экая ты дородная! — восхищается Артамонов, поглаживая
горячее и пышное тело
женщины. — Экая мощная! Что ж ты родила мало?
В эти две-три минуты Яков испытал, как сквозь него прошли
горячие токи обиды, злости, прошли и оставили в нём подавляющее, почти горестное сознание, что маленькая
женщина эта необходима ему так же, как любая часть его тела, и что он не может позволить оторвать её от него. От этого сознания к нему вновь возвратился гнев, он похолодел, встал, сунув руку в карман.
Женщина меня бросила. Красивая она была, бестия,
горячая, злая, нетерпеливая, алчная, — одна такая мне за всю жизнь и попалась. Жить любила широко. Полька. Ее звали Зося. Напоследок оскандалила меня на улице, — рассердилась, что я ничего не достал. «Ты, кричит, стрелок несчастный, гадина острожная, дохлая падаль!» Ушла и домой не вернулась.
В комнате пахнет гниющим пером постели, помадой, пивом и
женщиной. Ставни окна закрыты, в жарком сумраке бестолково маются, гудят большие черные мухи. В углу, перед образом Казанской божьей матери, потрескивая, теплится лампада синего стекла, точно мигает глаз, искаженный тихим ужасом. В духоте томятся два тела, потные,
горячие. И медленно, тихо звучат пустые слова — последние искры догоревшего костра.
Г-жа Болдухина, сама не получившая никакого образования, была
женщина неглупая и
горячая; но она держала Наташу до сих пор в совершенном отдалении и только недавно начала приближать к себе.
Мальва, закрыв глаза, лежала у него на коленях и молчала. Грубоватое, но доброе, коричневое от солнца и ветра лицо Василия наклонилось над ней, его большая выцветшая борода щекотала ее шею.
Женщина не двигалась, только грудь ее вздымалась высоко и ровно. Глаза Василия то блуждали в море, то останавливались на этой груди, близкой к нему. Он стал целовать ее в губы, не торопясь, чмокая так громко, точно
горячую и жирно намасленную кашу ел.
Это бледное, похудевшее лицо, в котором сквозь безукоризненную красоту чистых, правильных линий и унылую суровость глухой, затаенной тоски еще так часто просвечивал первоначальный детски ясный облик, — образ еще недавних доверчивых лет и, может быть, наивного счастья; эта тихая, но несмелая, колебавшаяся улыбка — все это поражало таким безотчетным участием к этой
женщине, что в сердце каждого невольно зарождалась сладкая,
горячая забота, которая громко говорила за нее еще издали и еще вчуже роднила с нею.
Зато он Вязовнину не давал покою; правда, он ни разу не произнес перед ним тех обидно-раздражающих, ненужных и самодовольных слов: «Ведь я тебе это все наперед предсказывал!» — тех слов, которые, заметим кстати, самые лучшие
женщины, в мгновение самого
горячего участия, не могут не выговорить; но он беспощадно нападал на Бориса Андреича за его равнодушие и хандру и раз довел его до того, что он побежал к Верочке и с беспокойством стал оглядывать и расспрашивать ее.
Он не видел ее лица, не видел того выражения и той улыбки, которая играла на нем в эту минуту, но чувствовал, что эта
женщина близко склоняется над его поникшим лицом, почти приникает к самому плечу его; чувствовал на
горячей щеке своей легкое, случайное прикосновение ее душистого локона; чувствовал, что она не отрывает и не хочет отрывать рук из-под его поцелуев, и какое-то странное благоговение к ней проницало всю его душу.