Неточные совпадения
Его молча слушали
человек десять, слушали, искоса поглядывая друг на друга, ожидая, кто первый решится возразить, а он непрерывно говорил, подскакивая, дергаясь, умоляюще складывая ладони, разводя руки, обнимая воздух, черпая его маленькими
горстями, и казалось, что черненькие его глазки прячутся в бороду, перекатываясь до ушей, опускаясь к ноздрям.
Вскрикивая, он черпал
горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и на седую голову.
Люди вставали с пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился на пол, — в круг вошла Марина, и
люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Круг все чаще разрывался,
люди падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой массы, отрывались, отползали в сторону, в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая
горстями взволнованную воду в чане, брызгали ею в лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее на руки, вынес из круга и погрузил в темноту, точно в воду.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых
людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть
горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, — не в городе, в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок
горстей — а вы знаете, что за
горсть и что за ладонь у русского
человека, особенно, когда он «усердствует»!
— Полно, полно тебе чепуху молоть! Ступай веди скорей кобылу на продажу. Смех, право,
людям: приехали на ярмарку и хоть бы
горсть пеньки продали…
Вспомните это недавно прошедшее время, когда небольшая
горсть «
людей, довременно растленных», проснулась, задумалась и зашаталась в своем гражданском малолетстве.
Эта
горсть русских
людей, о которой вспоминает автор, пишущий настоящие строки, быстро росла и хотела расти еще быстрее.
Отец мой спросил: сколько
людей на десятине? не тяжело ли им? и, получив в ответ, что «тяжеленько, да как же быть, рожь сильна, прихватим вечера…» — сказал: «Так жните с богом…» — и в одну минуту засверкали серпы,
горсти ржи замелькали над головами работников, и шум от резки жесткой соломы еще звучнее, сильнее разнесся по всему полю.
Долго мы ехали межами, и вот начал слышаться издалека какой-то странный шум и говор
людей; чем ближе мы подъезжали, тем становился он слышнее, и, наконец, сквозь несжатую рожь стали мелькать блестящие серпы и колосья
горстей срезанной ржи, которыми кто-то взмахивал в воздухе; вскоре показались плечи и спины согнувшихся крестьян и крестьянок.
Прежде и я по зернышку клевал, ну, а потом вижу
люди горстями хватают, — подумал:"Не все же
людям, и нам, может, частица перепадет!"Да об этом после!
Сродного сословия
людей в курортах почти нет, ибо нельзя же считать таковыми ту незаметную
горсть туземных и иноземных негоциантов, которые торгуют (и бог весть, одним ли тем, что у них на полках лежит?) в бараках и колоннадах вдоль променад, или тех антрепренеров лакейских послуг, которые тем только и отличаются (разумеется, я не говорю о мошне) от обыкновенных лакеев и кнехтов, что имеют право громче произносить: pst! pst!
Подумайте! миллионы
людей изнемогают, прикованные к земле и к труду, не справляясь ни о почках, ни о легких и зная только одно: что они повинны работе, — и вдруг из этого беспредельного кабального моря выделяется
горсть празднолюбцев, которые самовластно декретируют, что для кого-то и для чего-то нужно, чтоб почки действовали у них в исправности!
На кладбище не взошёл Шакир, зарыли без него, а я, его не видя, испугался, побежал искать и земли
горсть на гроб не бросил, не успел. Он за оградой в поле на корточках сидел, молился; повёл его домой, и весь день толковали. Очень милый, очень хороший он
человек, чистая душа. Плакал и рассказывал...
— Я с вами не согласен, — присовокупил Круциферский, — я очень понимаю весь ужас смерти, когда не только у постели, но и в целом свете нет любящего
человека, и чужая рука холодно бросит
горсть земли и спокойно положит лопату, чтоб взять шляпу и идти домой. Любонька, когда я умру, приходи почаще ко мне на могилу, мне будет легко…
— И, отец ты мой, тàк испортят, что и навек нечеловеком сделают! Мало ли дурных
людей на свете! По злобе вынет
горсть земли из-под следу… или чтò там… и навек нечеловеком сделает; долго ли до греха? Я так-себе думаю, не сходить ли мне к Дундуку, старику, чтò в Воробьевке живет: он знает всякие слова, и травы знает, и порчу снимает, и с креста воду спущает; так не пособит ли он? — говорила баба: — може он его излечит.
Я, сказочный богач, стоял, зажав в кармане
горсть золотых и беспомощно оглядываясь, пока наконец в случайном разрыве этих спешащих, бегающих, орущих
людей не улучил момента отбежать к далекой стене, где сел на табурет и где меня разыскал Том.
Мир посинел для меня, и, не зная, чем запустить в толпу, я схватил первое попавшееся —
горсть золота, швырнув ее с такой силой, что половина
людей выбежала, хохоча до упаду.
И на том же самом месте, где списана песня Деворы, вечная книга уже начинает новую повесть: тут не десять тысяч мужей боятся идти и зовут с собою женщину, а
горсть в три сотни
человек идет и гонит несметный стан врагов своих.
Он не мог поняты что же это, как же?
Люди работают, гремят цепями дела, оглушая самих себя только для того, чтоб накопить как можно больше денег, а потом — жгут деньги, бросают их
горстями к ногам распутных женщин? И всё это большие, солидные
люди, женатые, детные, хозяева огромных фабрик.
Осуществите ее в целой массе лиц, искаженных жаждой любостяжания и любострастия, заставьте этих
людей метаться, рвать друг друга зубами, срамословить, свальничать, убивать и в довершение всего киньте куда-нибудь в угол или на хоры
горсть шутов-публицистов, умиленно поющих гимны собственности, семейственности и государственности!
В главном центре колонии учреждены были общества земледелия и механических искусств, и
горсть порядочных
людей, последовавших Овэну, принялась по его внушениям образовывать и смягчать грубость этого, почти дикого, населения.
Человек вертит ею жернов, засыпая
горстью зернa в отверстие.
Ну, он хоша здоровый
человек, но грустный такой, смотрит на всё и думает: «Вот сволочи! и — откуда?» Земля у него — пожмёшь её в
горсти, а хлебный сок из неё так и текёт, как молоко у коровы стельной, ей-богу!
Приехали
люди на остров, где было много дорогих каменьев.
Люди старались найти больше; они мало ели, мало спали, а все работали. Один только из них ничего не делал, а сидел на месте, ел, пил и спал. Когда стали собираться домой, они разбудили этого
человека и сказали: «Ты с чем же домой поедешь?» Он взял поднял
горсть земли под ногами и положил в сумку.
Эта
горсть отважных
людей могла бы двумя или тремя залпами рассеять тысячи дикарей, но, влекомые судьбою на гибель казаки шли к мнимым друзьям без всякой опаски и мирно стали под ножи убийц.
Если
люди произошли от обезьян в неизвестный период времени, то это столь же понятно, как и то, что
люди произошли от
горсти земли в известный период времени (в первом случае X есть время, во втором происхождение), и вопрос о том, каким образом соединяется сознание свободы
человека с законом необходимости, которому подлежит
человек, не может быть разрешен сравнительною физиологией и зоологией, ибо в лягушке, кролике и обезьяне мы можем наблюдать только мускульно-нервную деятельность, а в
человеке — и мускульно-нервную деятельность, и сознание.
Для
человека же расстояние между minimum-ом и maximum-ом нужного ему, не только в виде пищи, но и других потребностей — огромно:
человек может питаться просфоркой, как постники,
горстью риса, как китайцы и индейцы, может не есть 40 дней, как доктор Таннер, и остаться здоров, и может поглотить огромное по ценности и питательности количество пищи и питья; и кроме пищи нуждается еще во многих вещах, которые могут разрастаться до бесконечности и суживаться до самого малого.
— А вот, видишь, — говорит, — у тебя в
горсти два черные зерна. Это и есть указание: два зерна и два
человека — ты двух должен повесить.