Неточные совпадения
Он ехал и отдохнуть на две недели и в самой святая-святых
народа, в деревенской глуши, насладиться видом того поднятия народного духа, в котором он и все столичные и
городские жители были вполне убеждены. Катавасов, давно собиравшийся исполнить данное Левину обещание побывать у него, поехал с ним вместе.
«Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на
городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о
народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Их деды — попы, мелкие торговцы, трактирщики, подрядчики, вообще —
городское мещанство, но их отцы ходили в
народ, судились по делу 193-х, сотнями сидели в тюрьмах, ссылались в Сибирь, их детей мы можем отметить среди эсеров, меньшевиков, но, разумеется, гораздо больше среди интеллигенции служилой, то есть так или иначе укрепляющей структуру государства, все еще самодержавного, которое в будущем году намерено праздновать трехсотлетие своего бытия.
Но и в провинции праздновали натянуто, неохотно, ограничиваясь молебнами, парадами и подчиняясь террору монархических союзов «Русского
народа» и «Михаила Архангела», — было хорошо известно, что командующая роль в этих союзах принадлежит полиции, духовенству и кое-где —
городским головам, в большинстве — крупным представителям торговой, а не промышленной буржуазии.
Я ходил на пристань, всегда кипящую
народом и суетой. Здесь идут по длинной, далеко уходящей в море насыпи рельсы, по которым возят тяжести до лодок. Тут толпится всегда множество матросов разных наций, шкиперов и просто
городских зевак.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все
городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые на своей доле, опять народится
народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в руки тех, кому земля нужна.
И он с удивительным тактом, скромно обошел душу
народа стороной, а весь запас своих прекрасных наблюдений преломил сквозь глаза
городских людей.
Как бы то ни было, но мы подоспели с своею деловою складкой совершенно ко времени, так что начальство всех возможных ведомств приняло нас с распростертыми объятиями. В его глазах уже то было важно, что мы до тонкости понимали прерогативы губернских правлений и не смешивали
городских дум с городовыми магистратами. Сверх того, предполагалось, что, прожив много лет в провинции, мы видели лицом к лицу
народ и, следовательно, знаем его матерьяльные нужды и его нравственный образ.
Народу — больше сотни нахватали, и наших и
городских, в одной камере по трое и по четверо сидят.
— Давай помощь мне! Давай книг, да таких, чтобы, прочитав, человек покою себе не находил. Ежа под череп посадить надо, ежа колючего! Скажи своим
городским, которые для вас пишут, — для деревни тоже писали бы! Пусть валяют так, чтобы деревню варом обдало, — чтобы
народ на смерть полез!
В третьем часу пополудни площадь уже пуста; кой-где перерезывают ее нехитрые экипажи губернских аристократов, спешащих в собор или же в
городской сад, чтобы оттуда поглазеть на народный праздник.
Народ весь спустился вниз к реке и расселся на бесчисленное множество лодок, готовых к отплытию вслед за великим угодником. На берегу разгуливает праздная толпа горожанок, облаченных в лучшие свои одежды.
Соборная площадь кипит
народом; на огромном ее просторе снуют взад и вперед пестрые вереницы богомолок; некоторые из них, в ожидании благовестного колокола, расположились на земле, поближе к полуразрушенному
городскому водоему, наполнили водой берестяные бураки и отстегнули запыленные котомки, чтобы вынуть оттуда далеко запрятанные и долгое время береженные медные гроши на свечу и на милостыню.
Но мне отрадно и весело шататься по
городским улицам, особливо в базарный день, когда они кипят
народом, когда все площади завалены разным хламом: сундуками, бураками, ведерками и проч.
С жизнью французского
народа, в тесном значении этого слова, с его верованиями и надеждами, я совсем незнаком и даже
городского рабочего знаю лишь поверхностно.
— Кабы сразу тыщами ворочать — ну, еще туда-сюда… А из-за грошей с
народом возиться — это из пустого в порожнее. Нет, я вот погляжу-погляжу да в монастырь уйду, в Оранки. Я — красивый, могутно́й, авось какой-нибудь купчихе понравлюсь, вдове! Бывает этак-то, — один сергацкой парень в два года счастья достиг да еще на девице женился, здешней,
городской; носили икону по домам, а она его и высмотрела…
Жандармский ключ бежал по дну глубокого оврага, спускаясь к Оке, овраг отрезал от города поле, названное именем древнего бога — Ярило. На этом поле, по семикам,
городское мещанство устраивало гулянье; бабушка говорила мне, что в годы ее молодости
народ еще веровал Яриле и приносил ему жертву: брали колесо, обвертывали его смоленой паклей и, пустив под гору, с криками, с песнями, следили — докатится ли огненное колесо до Оки. Если докатится, бог Ярило принял жертву: лето будет солнечное и счастливое.
Газеты сообщают, что в июле сего года откупщики жаловались министру внутренних дел на православных священников, удерживающих
народ от пьянства, и господин министр передал эту жалобу обер-прокурору святейшего синода, который отвечал, что „св. синод благословляет священнослужителей ревностно содействовать возникновению в некоторых
городских и сельских сословиях благой решимости воздержания от употребления вина“.
— А у нас уж такой
народ, — жаловался Передонов, — того наблекочут, чего и не было. Так вот я к вам: вы —
городской голова.
На улицах все чаще и чаще встречался тот крепкий, сельским хлебом выкормленный
народ, при виде которого у заморенного
городского жителя уходит душа в пятки.
Ну дай вам бог, дай бог!» Когда же молодая, переодевшись в пышное
городское платье, вышла садиться в карету, то в
народе поднялся такой гул восторга и радостных похвал, что даже лошади перепугались.
Как бурное море, шумел и волновался
народ на
городской площади, бояре и простолюдины, именитые граждане и люди ратные — все теснились вокруг Лобного места; на всех лицах изображалось нетерпеливое ожидание.
Этот спасительный пример и увещательные грамоты, которые благочестивый архимандрит Дионисий и незабвенный старец Авраамий рассылали повсюду, пробудили наконец усыпленный дух
народа русского; затлились в сердцах искры пламенной любви к отечеству, все готовы были восстать на супостата, но священные слова: «Умрем за веру православную и святую Русь!» — не раздавались еще на площадях
городских; все сердца кипели мщением, но Пожарский, покрытый ранами, страдал на одре болезни, а бессмертный Минин еще не выступил из толпы обыкновенных граждан.
Оборотясь к соборным храмам, он трижды сотворил крестное знамение, поклонился на все четыре стороны, и по мановению руки его утихло все вокруг Лобного места; мало-помалу молчание стало распространяться по всей площади, шум отдалялся, глухой говор бесчисленного
народа становился все тише… тише… и чрез несколько минут лишенный зрения мог бы подумать, что
городская площадь совершенно опустела.
В две минуты Милославский и слуга его были уже совсем одеты. Они с трудом могли выйти за ворота дома; вся их улица, ведущая на
городскую площадь, кипела
народом.
Потом уже его
городская управа назвала Театральным, а
народ доселе все Китайским зовет.
— Гляди, сколько
народу прет — тысячи!.. Сам губернатор пришел отца твоего проводить…
городской голова… почти вся дума… а сзади тебя — обернись-ка! — Софья Павловна идет… Почтил город Игната…
Они приехали к месту, когда уже все важные люди были в сборе и толпа
народа окружала груды леса, кирпича и земли. Архиерей, губернатор, представители
городской знати и администрации образовали вместе с пышно разодетыми дамами большую яркую группу и смотрели на возню двух каменщиков, приготовлявших кирпичи и известь. Маякин с крестником направился к этой группе, нашептывая Фоме...
— И мои сыновья говорят то же; да, полно, будут ли ее отстаивать? Хоть и в сегодняшней афишке напечатано, что скоро понадобятся молодцы и
городские и деревенские, а все заставы отперты, и
народ валом валит вон из города. Нет, Андрей Васьянович, несдобровать матушке Москве: дожили мы опять до татарского погрома.
Насколько можно было догадаться, ему казалось, что вчера произошло нападение на какую-то экономию, пожар, потом удачная и счастливая перестрелка со стражниками; теперь же он считал себя находящимся дома, в
городской комнате, и почему-то полагал, что около него очень много
народу.
Городские жители тоже готовились к предстоящему сидению, потому что и зима велика, а
народу набежит со всех сторон достаточно.
Он говорил о столице, о великой Екатерине, которую
народ называл матушкой и которая каждому гвардейскому солдату дозволяла целовать свою руку… он говорил об ней, и щеки его рели; и голос его возвышался невольно. — Потом он рассказывал о
городских весельствах, о красавицах, разряженных в дымные кружева и волнистые, бархатные платья…
Согнал Зиновий Борисыч
народу на мельницу с целой округи, и сам там сидел безотлучно;
городские дела уж один старик правил, а Катерина Львовна маялась дома по целым дням одна-одинешенька.
Государственная власть соответствовала потребностям
народа; в своих действиях она опиралась на дружину, совет старцев, думу боярскую,
городское вече, — и ими уравновешивались ее определения с волею
народа.
— Вот вам люди! — продолжал он, обращаясь к окну, из которого виднелась
городская площадь, усыпанная, по случаю базара,
народом. — Позови обедать, — так пешком прибегут! Покровительство нужно, — на колени, подлец, встанет, в грязи в ноги поклонится! А затей что-нибудь поблагороднее, так и жена больна и в отпуск надобно ехать… Погодите, мои милые, дайте мне только дело это кончить: в калитку мою вы не заглянете…
Пропотей. Вроде этого. Хоша бояться мне как будто нечего, я — битый козырь, на мне уж не сыграешь, они — хотят сыграть. Вот я к тебе… к вам пришёл. (Донату.) Меня сейчас очень привлекаете вы доверчивостью вашей к людям. Я на кирпичном заводе два раза беседу вашу слышал. И вас, товарищ, слышал на мельнице Троерукова, на суконной у Достигаева, в
городском аду. Замечательно внятно говорите с
народом. Ну, и господ слушал…
Конечно, и здесь — не на печке, бывают разные волнения, а всё-таки спокойнее — мужик ещё не отчаялся и жизнь свою ценит, а уж этот рабочий
народ — вы,
городской житель, сами знаете, каков он…
Направо от слободы, по течению, берег подымался горой, и на нем сверкали стеклами и белыми стенами
городские постройки, и виднелась темная полоса столпившегося на берегу
народа.
Последняя сцена пантомимы изображала
городскую площадь, полную
народа.
Один только черный принц полудикого
народа все еще продолжал отчаянно бороться с дружинами короля. Наконец, после многих битв, черный принц Аго был побежден. Его взяли в плен, скованного привели в столицу и бросили в тюрьму. Дуль-Дуль, разгневанный на черного принца за его долгое сопротивление, решил лишить его жизни. Он велел
народу собраться с первыми лучами солнца на
городской площади.
Было уже совсем темно, когда они воротились к пристани. В
городском саду
народу стало еще больше. В пыльном мраке, среди ветвей, блестели разноцветные фонарики, музыка гремела.
С самого рождения я живу в Москве, но ей-богу не знаю, откуда пошла Москва, зачем она, к чему, почему, что ей нужно. В думе, на заседаниях, я вместе с другими толкую о
городском хозяйстве, но я не знаю, сколько верст в Москве, сколько в ней
народу, сколько родится и умирает, сколько мы получаем и тратим, на сколько и с кем торгуем… Какой город богаче: Москва или Лондон? Если Лондон богаче, то почему? А шут его знает! И когда в думе поднимают какой-нибудь вопрос, я вздрагиваю и первый начинаю кричать...
Местный гарнизон вместе с
народом демонстрировал на улицах с красными флагами; по городу, в сопровождении двух казаков, разъезжал новый революционный губернатор, прапорщик Козьмин; шли выборы в
городскую думу на основе четырехчленной формулы.
Но с течением времени, по мере ослабления татар, казачество распространялось по всем южным окраинам, в особенности же на низовьях Днепра. Новые пришельцы, с характером еще не установившимся, кочевали, уходили подальше в степь и не признавали над собой никакого правительства. Эти вольные или степные казаки были
народ опасный, отчаянный, грабивший все, что ни попадалось под руку. Они одинаково охотно дрались и с татарами, и со своим братом —
городским казаком.
По самое 18 февраля не прерывались придворные съезды, поздравления, обеды, концерты, маскарады,
городские иллюминации, наконец, церковный звон и даже высочайшее метание в
народ жетонов, сопровождавшееся поставкою жареных быков с золочеными рогами и фонтанов белого и красного вина, при мгновенном уничтожении которых надрывались со смеха «веселившиеся смотрением из окон дворца». Наконец празднества кончились.
Целые годы вел свою выгодную, но по тогдашнему времени, ввиду отсутствия полицейского
городского благоустройства, почти безопасную линию дядя Тимоха, вел и наживался. Он выстроил себе целый ряд домов на Васильевском острове в
городской черте. Его жена и дочь ходили в шелку и цветных каменьях. За последней он сулил богатое приданое и готов был почать и заветную кубышку. А в кубышке той, как говорили в
народе, было «много тыщ».
— В городе измена, — объявил царю, бывшему у обедни в
городском соборе, вбежавший Малюта, —
народ бунтуется, бьет твоих верных слуг!
Знаменитый гость не хотел сесть в приготовленную для него коляску. От пристани до самого
городского дома он шел пешком, в своем сером балахоне, и на приветствия
народа приподнимал обеими руками свою широкополую шляпу. Костюм его возбудил в городе всеобщий восторг.
На
городской площади собралась толпа
народа. Целый отряд воинов выстроился в шеренги. Высокий, рослый парень стоял в стороне в солдатской одежде, а возле него приютился пяток малолетних ребятишек. Худая, бледнолицая крестьянка стояла подле и заливалась слезами.
Городские власти засуетились. Депутаты вместе с прибывшими отправились на пристань. Посадили на лодку гребцов и послали ее на озеро, на ту сторону, откуда надобно было ждать графа. Толпы
народа хлынули на возвышение, с которого открывается вид на юго-восточную часть Саймы.
В это время
народ заволновался. Вдали показалась коляска.
Городские власти и депутаты выравнялись,
народ стал снимать шляпы. Коляска подъехала, и из нее вышло трое военных.