Неточные совпадения
Точно так же и Левин в душе презирал и
городской образ жизни своего приятеля и его
службу, которую считал пустяками, и смеялся над этим.
Каждый раз на новом месте отцовской
службы неизменно повторялись одни и те же сцены: к отцу являлись «по освященному веками обычаю» представители разных
городских сословий с приношениями.
«Предав вас вместе с сим за противозаконные действия по
службе суду и с удалением вас на время производства суда и следствия от должности, я вместе с сим предписываю вам о невыезде никуда из черты
городской впредь до окончания об вас упомянутого дела».
По всему околотку он был известен как религиозный сподвижник, несколько суровый в обращении и строгий к братии; по всем
городским церквам
служба обыкновенно уж кончалась, а у него только была еще в половине.
Сын принимал отцовские наставления с привычным благоговеньем, невестка с пылким и благодарным чувством дочери. Много было и всяких других разговоров: о будущем житье-бытье в Уфе, о дальнейшей
службе Алексея Степаныча, о средствах для
городской жизни. Обо всем условились обстоятельно, и все были довольны.
Он стучал ногами и кулаками в двери, оторвал от них массивную медную ручку в русском вкусе и так ругался и орал на всю улицу, что перед квартирой Головинского собралась целая толпа любопытного
городского люда: кухарки, мальчишки, кучера, чиновник, возвращавшийся со
службы, какие-то «молодцы» из лавки и т. д.
Гаврик — человек лет двенадцати от роду, полный, немножко рябой, курносый, с маленькими серыми глазами и подвижным личиком. Он только что кончил учиться в
городской школе и считал себя человеком взрослым, серьёзным. Его тоже занимала
служба в маленьком, чистом магазине; он с удовольствием возился с коробками и картонками и старался относиться к покупателям так же вежливо, как хозяин.
Мой учитель, повторяю, — лакей, безличное и безмолвное существо, которому
городской голова приказывает, а я — паяц на
службе обществу.
Ну, вижу, сынок мой не шутя затеял кружиться, и отписала ему, чтобы старался учиться наукам и
службе, а о пустяках, подобных
городским барышням, не смел думать, а он и в этот тон ответ шлет: «Правы, — говорит, — вы, милая маменька, что, не дав мне благословления, даже очень меня пожурили: я вполне того был достоин и принимаю строгое слово ваше с благодарностью.
— Ох-тех-те!.. Младшего брата давно оженили, — говорила Варвара, — а ты всё без пары, словно петух на базаре. По-каковски это? Этих-тех, оженишься, бог даст, там как хочешь, поедешь на
службу, а жена останется дома помощницей-те. Без порядку-те живешь, парень, и все порядки, вижу, забыл. Ох-тех-те, грех один с вами, с
городскими.
— Совершенная правда! ты пристроилась, а мы стары. Нет; да мимо меня идет чаша сия! — решил, махнув рукой, старый Гриневич и отказался от места, сказав, что места нужны молодым, которые могут быть на
службе гораздо полезнее старика, а мне-де пора на покой; и через год с небольшим действительно получил покой в безвестных краях и три аршина земли на
городском кладбище, куда вслед за собою призвал вскоре и жену.
Сейчас нарочный привез мне со станции телеграмму из Слесарска:
городская управа уведомляет, что я принят на
службу, и просит приехать немедленно. Слава богу! Еду завтра вечером.
Шествие направлялось от
городского гористого берега киевского к пологому черниговскому, где тогда тотчас же у окончания моста были «виньолевские постройки»: дома,
службы и прочее. Гораздо далее была слободка, а потом известный «броварской лес», который тогда еще не был вырублен и разворован, а в нем еще охотились на кабанов и на коз.
— Ну, вот, в том-то и дело… По
службе он офицер, гражданскому-то начальству с ним справиться нельзя, однако, все его «штучки» где следует прописаны… но за это-то время, как он притих, конечно, позабыты… Теперь же, не нынче завтра он в отставку выйдет,
городскому начальству подчинен будет, как все мы, грешные… Ежели теперь бы найти поступок, хоть самый наималейший, все бы можно и прошлые со дна достать, да и выложить… Так то-с…
С утра до вечера цельный день трубы курлычут, флейты попискивают. Потому команда, помимо своей порции, еще и в
городском саду по вольной цене по праздникам играла. А тут еще и особливый случай привалил: капельмейстер, прибалтийский судак, хочь человек вольнонаемный, однако по
службе тянулся, — вальс собственного сочинения ко дню именин полковой командирши разучивал, «Лебединая прохлада» — на одних тихих нотах, потому в закрытом помещении у командира нельзя ж во все трубы реветь…
До губернатора жалобы от проезжающих стали доходить,
городского голову за нерадение от
службы удалили.