И на свадьбу не похоже, а скорее на похороны, что у тетеньки все
головка болит, а барышня плачут да молчат; да в доме и приданого не готовят; у барышни чулков пропасть нештопаных, и те не соберутся заштопать; что на той неделе даже заложили серебро…
— "А эквилибристика, говорит, вот какая наука, чтоб перед начальником всегда в струне ходить, чтобы ноги у тебя были не усталые, чтоб когда начальство тебе говорит: «Кривляйся, Сашка!» — ну, и кривляйся! а «сиди, Сашка, смирно» — ну, смирно и сиди, ни единым суставом не шевели, а то неравно у начальства
головка заболит.
— Полноте, Марко Данилыч, ничего не видя, убивать себя. Как это не стыдно! А еще мужчина! — уговаривала его Дарья Сергевна. — На таком многолюдстве она еще не бывала, что мудреного, что
головка заболела? Бог милостив! Вот разве что? — быстро сказала Дарья Сергевна.
Неточные совпадения
— Няня! Не видишь, что ребенок выбежал на солнышко! Уведи его в холодок; напечет ему
головку — будет
болеть, тошно сделается, кушать не станет. Он этак у тебя в овраг уйдет!
Ведь
головка будет
болеть!» — «Нет, батюшка, — отвечала Софья Николавна, обнимая старика с искренней нежностью.
Долинский задыхался, а светляки перед ним все мелькали, и зеленые майки качались на гнутких стеблях травы и наполняли своим удушливым запахом неподвижный воздух, а трава все растет, растет, и уж Долинскому и нечем дышать, и негде повернуться. От страшной, жгучей
боли в груди он болезненно вскрикнул, но голос его беззвучно замер в сонном воздухе пустыни, и только переросшая траву задумчивая пальма тихо покачала ему своей печальной
головкой.
— Матрена Ивановна, успокойтесь, — уговаривал ее Карл Иваныч. — Ведь Петр Иваныч добрый… У вас, может быть,
болит головка? У меня есть с собой отличные порошки…
Не могу не воздать хвалу тому, кто первый извлек из маковых
головок морфий. Истинный благодетель человечества.
Боли прекратились через семь минут после укола. Интересно:
боли шли полной волной, не давая никаких пауз, так что я положительно задыхался, словно раскаленный лом воткнули в живот и вращали. Минуты через четыре после укола я стал различать волнообразность
боли...
Ребенок плачет. Он давно уже осип и изнемог от плача, но все еще кричит, и неизвестно, когда он уймется. А Варьке хочется спать. Глаза ее слипаются, голову тянет вниз, шея
болит. Она не может шевельнуть ни веками, ни губами, и ей кажется, что лицо ее высохло и одеревенело, что голова стала маленькой, как булавочная
головка.
— Говорила я, что сглазу, — разливая чай, сказала она. — Моя правда и вышла: вечор спрыснула ее да водицей с уголька умыла, и все как рукой сняло… Вот Дунюшка теперь у нас и веселенькая и
головка не
болит у ней.
Покажется Татьяне Андревне, что у Микитушки глаза мутны аль в лице побледнел, тотчас зачнутся расспросы: не
болит ли
головка, лихоманка не напала ли, не съел ли чего лишнего, не застудил ли себя.
Ночь… Тихо вздыхает рядом костлявая Васса… В головах ровно дышит голубоглазая Дуня, Наташина любимица… Дальше благоразумная, добрая и спокойная Дорушка… Все спят… Не спится одной Наташе. Подложив руку под кудрявую голову, она лежит, вглядываясь неподвижно в белесоватый сумрак весенней ночи. Картины недалекого прошлого встают светлые и мрачные в чернокудрой
головке. Стучит сердце… Сильнее дышит грудь под напором воспоминаний… Не то тоска, не то
боль сожаления о минувшем теснит ее.
Сердце его сжалось. Как будто холодные пальцы какого-то страшного чудовища стиснули его. Заныла на миг душа… До
боли захотелось радости и жизни; предстал на одно мгновенье знакомый образ, блеснули близко-близко синие задумчивые глаза, мелькнула черная до синевы
головка и тихая улыбка засияла где-то там, далеко…
Поздно все разошлись. Сашка остался спать на моей постели. Я спал у Миши. Утром встал. Голова
болит, тошнит, скверно. Весь пол моей комнаты — липкий от рвоты и пролитой водки, рвота на одеяле и подушке, разбитая четверть в углу, на тарелках склизкие
головки и коричневые внутренности килек…
— Отдохни…
Головка у тебя
заболит здесь…