Неточные совпадения
Лицо ее казалось усталым, и не было на нем той игры просившегося то в улыбку, то в
глаза оживления; но на одно мгновение при взгляде на него что-то мелькнуло в ее
глазах, и, несмотря на то, что огонь этот сейчас же
потух, он был счастлив этим мгновением.
Насмешливый блеск
потух в ее
глазах, но другая улыбка ― знания чего-то неизвестного ему и тихой грусти ― заменила ее прежнее выражение.
Блестящие нежностью и весельем
глаза Сережи
потухли и опустились под взглядом отца. Это был тот самый, давно знакомый тон, с которым отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться. Отец всегда говорил с ним — так чувствовал Сережа — как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в книжках, но совсем не похожему на Сережу. И Сережа всегда с отцом старался притвориться этим самым книжным мальчиком.
Какой-то луч блеснул у ней в
глазах и тотчас же
потух.
Р. была одна из тех скрытно-страстных женских натур, которые встречаются только между блондинами, у них пламенное сердце маскировано кроткими и тихими чертами; они бледнеют от волнения, и
глаза их не искрятся, а скорее
тухнут, когда чувства выступают из берегов.
В
глазах у меня — рябь, тысячи синусоид, письмо прыгает. Я подхожу ближе к свету, к стене. Там
потухает солнце, и оттуда — на меня, на пол, на мои руки, на письмо все гуще темно-розовый, печальный пепел.
Ромашов слышал частое, фыркающее, как у лошади, дыхание Бек-Агамалова, видел его страшные белки и остро блестящие зрачки
глаз и белые, скрипящие движущиеся челюсти, но он уже чувствовал, что безумный огонь с каждым мгновением
потухает в этом искаженном лице.
Его вечная легкость и разметанность сменились тяжеловесностью неотвязчивой мысли и глубокою погруженностью в себя. Ахилла не побледнел в лице и не
потух во взоре, а напротив, смуглая кожа его озарилась розовым, матовым подцветом. Он видел все с режущею
глаз ясностью; слышал каждый звук так, как будто этот звук раздавался в нем самом, и понимал многое такое, о чем доселе никогда не думал.
Но
глаза женщины уже
потухли. Она помнила только слова песни, но и в ней не понимала ни слова. Потом поклонилась судье, сказала что-то по-английски и отошла…
Он с тоскливым недоумением уставился на Передонова, острые
глаза его
потухли, тучное тело осунулось, он казался уж не тем бодрым деятелем, как давеча, а просто глуповатым стариком.
Прошла неделя. Хрипачей еще не было. Варвара начала злиться и ругаться. Передонова же повергло это ожидание в нарочито-угнетенное состояние.
Глаза у Передонова стали совсем бессмысленными, словно они
потухали, и казалось иногда, что это —
глаза мертвого человека. Нелепые страхи мучили его. Без всякой видимой причины он начинал вдруг бояться тех или других предметов. С чего-то пришла ему в голову и томила несколько дней мысль, что его зарежут; он боялся всего острого и припрятал ножи да вилки.
Облокотясь небрежно на стол, он, казалось, не обращал никакого внимания на своих соседей и только изредка поглядывал на полицейского служителя: ничем не изъяснимое презрение изображалось тогда в
глазах его, и этот взгляд, быстрый, как молния, которая, блеснув, в минуту
потухает, становился снова неподвижным, выражая опять одну задумчивость и совершенное равнодушие к общему разговору.
Но
глаза Тюлина опять
потухли, и весь он размяк.
Он держал папиросу, обыкновенную папиросу, между обыкновенных живых пальцев и бледный, с удивлением, даже как будто с ужасом смотрел на нее. И все уставились
глазами на тоненькую трубочку, из конца которой крутящейся голубой ленточкой бежал дымок, относимый в сторону дыханием, и темнел, набираясь, пепел.
Потухла.
Он постарел за эту болезнь на десять лет; лицо его получило рановременные глубокие морщины, прекрасные черные
глаза его
потухли, изо рта выпали почти все передние зубы.
Желтый движущийся свет фонаря на миг резнул ему
глаза и
потух вместе с угасшим зрением. Ухо его еще уловило грубый человеческий окрик, но он уже не почувствовал, как его толкнули в бок каблуком. Потом все исчезло — навсегда.
Иван Ильич прислушивался, отгонял мысль о ней, но она продолжала свое, и она приходила и становилась прямо перед ним и смотрела на него, и он столбенел, огонь
тух в
глазах, и он начинал опять спрашивать себя: «неужели только она правда?» И товарищи и подчиненные с удивлением и огорчением видели, что он, такой блестящий, тонкий судья, путался, делал ошибки.
— Я? — закричал тот.
Глаза его
потухли, но губы еще нервно кривились. — Я — штабс-капитан Рыбников! — Он опять со смешной гордостью стукнул себя кулаком по груди. — Мое русское сердце болит. Позвольте пожать вашу правую руку. Я под Ляояном контужен в голову, а под Мукденом ранен в ногу. Что? Вы не верите? Вот я вам сейчас покажу.
— Нашли, — ответил он как-то беззвучно… — Это было уже серым утром… Ветер стал стихать… Сел холодный туман… У него был огонь, но он давно
потух. Он, вероятно, заснул…
Глаза у него, впрочем, были раскрыты, и на зрачках осел иней…
«А не вернешься, — глухо заворчал Буран, и
глаза его опять
потухли, — не вернешься, так все равно воронье тебя расклюет в пади где-нибудь, на кордоне. Кордону-то небось с нашим братом возиться некогда; ему тебя не представлять обратно, за сотни-то верст. Где увидел, тут уложил с ружья — и делу конец».
Лицо его было бледно и желто; глубокие морщины на лбу и пламенные
глаза показывали, что в душе его горели страсти сильные и что доселе они не
потухли.
При появлении его в гостиную (так все говорили и я ручаюсь за достоверность факта), свечи и лампы начинали
тухнуть; дети принимались тереть
глаза и склоняли голову на плечи нянек и родителей; взрослые вытягивали ноги, скрещивали руки на груди, старались приладиться в мягкие углы диванов; уныние, изображавшееся на лицах присутствующих, было по истине комично; словом, все засыпало; засыпала, казалось, неугомонная левретка [собака декоративной породы.] на коленях хозяйки дома.
Более, говорит, ничего не знаю,
глаза завело; а проснулся потом вместе со всеми, когда все, кто ни были в углах, разом повскочили с постелей, затем что за ширмами раздался такой крик, что встрепенулся бы мертвый, — и тут многим показалось, что вдруг там же свечка
потухла.
Самовар
потух, и солнце уже отошло от окна, и только кусок белой скатерти резал
глаза и бросал отсвет на стену.
И
глаза тоже глядели спокойно, но эти
глаза как-то вдруг
потухли, словно бы умерли, словно бы искра жизни отлетела от них.
Мой спутник нащупал в темноте другую дверь, потому что фонарь его
потух от недостатка масла, отворил ее, и я зажмурилась от света, блеснувшего мне в
глаза.
В зеленых
глазах Лидии Рамзай
потухли вспыхнувшие было злые огоньки.
Блестящие нежностью и веселием
глаза Сережи
потухли и опустились под взглядом отца. Это был тот самый, давно знакомый тон, с которым отец всегда относился к нему и к которому Сережа научился уже подделываться. Отец всегда говорил с ним, — так чувствовал Сережа, — как будто он обращался к какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в книжках, но совсем не похожему на Сережу. И Сережа всегда с отцом старался притворяться этим самым книжным мальчиком.
И вдруг перед ним встает смерть. «Нельзя было обманывать себя: что-то страшное, новое и такое значительное, чего значительнее никогда в жизни не было с Иваном Ильичем, совершалось в нем». Что бы он теперь ни делал — «вдруг боль в боку начинала свое сосущее дело. Иван Ильич прислушивался, отгонял мысль о ней, но она продолжала свое, и она приходила и становилась прямо перед ним и смотрела на него, и он столбенел, огонь
тух в
глазах, и он начинал опять спрашивать себя: неужели только она правда?»
Но Топпи молчал. И тем же путем, как пришла, медленно исчезла усмешка: сперва
потух и потемнел свисший нос, потом сразу погасли живые огоньки в
глазах — и снова то же обезьянье уныние, кислота и запах церковного притвора погребли на мгновение воскресшего. Было бесполезно тревожить этот прах дальнейшими вопросами.
Парень поднимается и идет с ряской. Через минуту их шаги и говор смолкают. Сема закрывает
глаза и тихо дремлет. Костер начинает
тухнуть, и на мертвое тело ложится большая черная тень…
У Катерины Петровны лицо белое, почти не морщинистое, с крупными чертами. Брови сохранились в виде тонких черточек. Из-под чепца не видно седых волос.
Глаза уже
потухли, а были когда-то нежно-голубые. Рот не провалился; все передние зубы налицо и не очень пожелтели.
Глаза ее, темно-серые, с синеватыми белками и загнутыми ресницами кверху, беспрестанно то
потухали, то вспыхивали.
Согнулись спины,
потухли глаза. В темноте сонно и уныло, как невыспавшиеся рабы, ноют гудки. И идут в холоде угрюмые вереницы серых людей. А Мороз и другие в тюрьме.
К концу последней варьяции лицо Альберта сделалось красно,
глаза горели не
потухая, крупные капли пота струились по щекам. На лбу надулись жилы, все тело больше и больше приходило в движение, побледневшие губы уже не закрывались, и вся фигура выражала восторженную жадность наслаждения.
Брук весь сиял от удовольствия, но вдруг
глаза его
потухали, и он становился злым.
Ее
глаза на мгновение засияли счастьем, но вдруг сразу
потухли. Она глубоко вздохнула и снова заплакала горькими слезами. Старик подумал, что он верно угадал причину ее горя.
Горькая черта избороздила рот Луки Ивановича.
Глаза его вспыхнули, в щеках пробилась краска; но это было всего одну минуту. Лицо опять осунулось, взгляд
потух, на лбу ж легли две резкие линии; он что-то сообразил.
Огонь в
глазах Толстых вдруг
потух. Он взял со стола револьвер, бросил его в ящик стола и запер последний. Иннокентий Антипович на этот раз покорил его.
«Отныне шум этот будет моею любимою музыкой!» — сказал двадцатилетний герой, и голубые
глаза его воспламенились в первый раз огнем мужества, которое с того времени не
потухало; лицо его вспыхнуло первым желанием победы и осенилось первою думою о способах побеждать.
Толстых застонал и снова безмолвно опустился на диван. Огонь в
глазах его совершенно
потух — он преклонился перед новым могуществом строго судьи, могуществом представителя возмездия, он перестал быть главою дома, нравственную власть над ним захватил Гладких. Петр Иннокентьевич все еще продолжал держать в руке револьвер, но Гладких спокойно взял его у него, как берут у ребенка опасную игрушку.
Глаза ее впали, в них
потух прежний блеск и что-то дикое выражалось по временам, как у зверя, который хочет, но боится броситься на свою жертву; кожа ее приняла шафранный цвет.
Душевный огонь не
потухал еще в черных
глазах ее; красота, которою она некогда славилась, еще оставила следы на отцветшем лице.
Она вспыхнула, прекрасные
глаза ее
потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливавшемся на ее лице, она отдалась во власть m-lle Bourienne и Лизы.
Глаза Катаранова вспыхнули весело и задорно, но неожиданно
потухли. Как будто он был на какой-то серьезной, жутко-тихой высоте, с которой все казалось пустяками. Он мягко улыбнулся и положил руку на рукав Резцова.