Неточные совпадения
Венчанный славой бесполезной,
Отважный Карл скользил над бездной.
Он шел на древнюю Москву,
Взметая русские
дружины,
Как вихорь гонит прах долины
И клонит пыльную траву.
Он шел путем, где след оставил
В дни наши новый, сильный враг,
Когда падением ославил
Муж рока свой попятный шаг.
И с ними царские
дружиныСошлись
в дыму среди равнины:
И грянул бой, Полтавский бой!
И перед синими рядами
Своих воинственных
дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя шли за ним.
Он
в думу тихо погрузился.
Смущенный взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный бой
в недоуменье…
Вдруг слабым манием руки
На русских двинул он полки.
Вид леса
в самом деле поразил Райского. Он содержался, как парк, где на каждом шагу видны следы движения, работ, ухода и науки. Артель смотрела какой-то
дружиной. Мужики походили сами на хозяев, как будто занимались своим хозяйством.
На реке Санхобе мы опять встретились с начальником охотничьей
дружины Чжан Бао и провели вместе целый день. Оказалось, что многое из того, что случилось с нами
в прошлом году на Имане, ему было известно. От него я узнал, что зимой он ходил разбирать спорный земельный вопрос между тазами и китайцами, а весной был на реке Ното, где уничтожил шайку хунхузов.
Дружина, которой командовал Чжан Бао, состояла из китайцев и тазов. Все это были молодые люди, крепкие, сильные, хорошо вооруженные. Я сразу заметил, что
в его отряде была крепкая дисциплина. Все распоряжения его исполнялись быстро, и не было случая, чтобы он свои приказания повторял дважды.
— Да, — продолжал спокойно Иоанн, — боярин подлинно стар, но разум его молод не по летам. Больно он любит шутить. Я тоже люблю шутить и
в свободное от дела и молитвы время я не прочь от веселья. Но с того дня, как умер шут мой Ногтев, некому потешать меня.
Дружине, я вижу, это ремесло по сердцу; я же обещал не оставить его моею милостию, а потому жалую его моим первым шутом. Подать сюда кафтан Ногтева и надеть на боярина!
— Князь, — сказала она шепотом, — я слышала твой разговор с
Дружиной Андреичем, ты едешь
в Слободу… Боже сохрани тебя, князь, ты едешь на смерть!
Оглянувшись последний раз на Елену, Серебряный увидел за нею,
в глубине сада, темный человеческий образ. Почудилось ли то князю, или слуга какой проходил по саду, или уж не был ли то сам боярин
Дружина Андреевич?
— Ты слышал? — сказал он Вяземскому, — боярин
Дружина готов
в своих речах крест целовать? Как очистишься перед ним?
Поживешь у меня денька два
в похоронках, а потом куда хошь ступай, хошь к
Дружине Андреичу, хошь к Серебряному, мне какое дело!
— Афанасий, — продолжал царь, — я этими днями еду молиться
в Суздаль, а ты ступай на Москву к боярину
Дружине Морозову, спроси его о здоровье, скажи, что я-де прислал тебя снять с него мою опалу… Да возьми, — прибавил он значительно, — возьми с собой, для почету, поболе опричников!
Виновата ли была Елена Дмитриевна, что среди приветливых речей
Дружины Андреевича, среди теплой молитвы перед иконами внезапно представлялся воображению ее молодой витязь, летящий на коне с поднятым шестопером, и перед ним бегущие
в беспорядке литовские полки?
—
Дружина Андреич! — сказала она
в испуге, — что ты хочешь сделать?
Он стоял молча, вперив
в Иоанна неподвижный, вопрошающий взор, как бы ожидая, что он одумается и возьмет назад свое слово. Но Василий Грязной, по знаку царя, встал из-за стола и подошел к
Дружине Андреевичу, держа
в руках пестрый кафтан, полупарчовый, полусермяжный, со множеством заплат, бубенчиков и колокольцев.
— Когда узнала о казни
Дружины Андреича, батюшка; когда получили
в монастыре синодик от царя, с именами всех казненных и с указом молиться за их упокой; накануне того самого дня, как я к ней приехал.
Когда Серебряный отправился
в Литву, Морозов воеводствовал где-то далеко; они не видались более десяти лет, но
Дружина Андреевич мало переменился, был бодр по-прежнему, и князь с первого взгляда везде бы узнал его, ибо старый боярин принадлежал к числу тех людей, которых личность глубоко врезывается
в памяти.
— Борис, — сказал он Годунову, — тому скоро два года, я боярина
Дружину за такой же ответ выдал тебе головою. Но, видно, мне пора изменить мой обычай. Должно быть, уж не мы земским, а земские нам будут указывать! Должно быть, уж я и
в домишке моем не хозяин! Придется мне, убогому, забрать свою рухлядишку и бежать с людишками моими куда-нибудь подале! Прогонят они меня отсюда, калику перехожего, как от Москвы прогнали!
— Жизнь наша
в руке божией, боярин. Непригоже стараться продлить ее хитростью боле, чем богу угодно. Спасибо за хлеб-соль, — прибавил Серебряный, вставая, — спасибо за дружбу (при этих словах он невольно смутился), но я поеду. Прости,
Дружина Андреич!
— Государь, — сказал он с низким поклоном, — того, о ком ты спрашиваешь, здесь нет. Он
в тот самый год, как пришел на Жиздру, тому будет семнадцать лет, убит татарами, и вся его
дружина вместе с ним полегла.
Дружина Андреевич, отслушав молебен, вошел
в добром платье,
в парчовом кафтане, с собольей шапкою
в руках. Сивые кудри его были ровно подстрижены, борода тщательно расчесана. Он поклонился гостям, гости ему поклонились, и все сели за стол.
— Видишь, князь, — сказал Перстень, — они, вражьи дети, и стреляют-то уж не так густо, значит, смекнули,
в чем дело! А как схватится с ними та
дружина, я покажу тебе брод, перейдем да ударим на них сбоку!
Мерно шел конь, подымая косматые ноги
в серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда
Дружина Андреевич остановил его саженях
в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой земли, грызть удила и нетерпеливо рыть песок сильным копытом, выказывая при каждом ударе блестящие шипы широкой подковы. Казалось, тяжелый конь был подобран под стать дородного всадника, и даже белый цвет его гривы согласовался с седою бородой боярина.
Вот и поехали мы с нею
в вотчину
Дружины Андреича.
—
Дружина Андреевич, — сказал он важно, но ласково, — я снял с тебя опалу; зачем ты
в смирной одежде?
— Православные люди! — кричали они
в разные концы площади, — зачинается судный бой промеж оружничего царского, князь Афанасья Иваныча Вяземского и боярина
Дружины Андреича Морозова. Тягаются они
в бесчестии своем,
в бою, и увечье, и
в увозе боярыни Морозовой! Православные люди! Молитесь пресвятой троице, дабы даровала она одоление правой стороне!
— Пусть же будет по обычаю, — сказал Морозов и, подойдя к жене, он сперва поклонился ей
в ноги. Когда они поцеловались, губы Елены горели как огонь; как лед были холодны губы
Дружины Андреевича.
— Подойди сюда, Афоня, — сказал царь. — Подойди и ты,
Дружина. Говори,
в чем твое челобитье. Говори прямо, рассказывай все как было.
Когда
Дружина Андреевич приехал во дворец, палаты уже были полны опричников, столы накрыты, слуги
в богатых одеждах готовили закуску.
— Боярин, — ответил Вяземский, — великий государь велел тебе сказать свой царский указ: «Боярин
Дружина! царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси слагает с тебя гнев свой, сымает с главы твоей свою царскую опалу, милует и прощает тебя во всех твоих винностях; и быть тебе, боярину
Дружине, по-прежнему
в его, великого государя, милости, и служить тебе и напредки великому государю, и писаться твоей чести по-прежнему ж!»
Дружина Андреевич всех нудил и потчевал с прежнею заботливостью и не забывал ни одной из мелочных обязанностей, доставлявших
в те времена хозяину дома славу доброго хлебосола.
За Вяземским подошли поочередно несколько опричников. Они все кланялись, большим обычаем,
в землю и потом целовали Елену; но
Дружина Андреевич ничего не мог прочесть на лице жены своей, кроме беспокойства. Несколько раз длинные ресницы ее подымались, и взор, казалось, со страхом искал кого-то между гостями.
Но между тем какой позор
Являет Киев осажденный?
Там, устремив за нивы взор,
Народ, уныньем пораженный,
Стоит на башнях и стенах
И
в страхе ждет небесной казни;
Стенанья робкие
в домах,
На стогнах тишина боязни;
Один, близ дочери своей,
Владимир
в горестной молитве;
И храбрый сонм богатырей
С
дружиной верною князей
Готовится к кровавой битве.
Я не Омер:
в стихах высоких
Он может воспевать один
Обеды греческих
дружинИ звон, и пену чаш глубоких.
(Прим. автора.)] и братьев, понеслась
в погоню с воплями и угрозами мести; дорогу угадали, и, конечно, не уйти бы нашим беглецам или по крайней мере не обошлось бы без кровавой схватки, — потому что солдат и офицеров, принимавших горячее участие
в деле, по дороге расставлено было много, — если бы позади бегущих не догадались разломать мост через глубокую, лесную, неприступную реку, затруднительная переправа через которую вплавь задержала преследователей часа на два; но со всем тем косная лодка, на которой переправлялся молодой Тимашев с своею Сальме через реку Белую под самою Уфою, — не достигла еще середины реки, как прискакал к берегу старик Тевкелев с сыновьями и с одною половиною верной своей
дружины, потому что другая половина передушила на дороге лошадей.
В первый день решительной битвы русских с гетманом Хоткевичем, то есть 22 августа 1612 года, около полудня,
в бывшей Стрелецкой слободе, где ныне Замоскворечье, близ самого Крымского брода, стояли
дружины князя Трубецкого, составленные по большей части из буйных казаков, пришедших к Москве не для защиты отечества, но для грабежа и добычи.
Избранный единодушно главою земского ополчения князь Пожарский, излечась от ран своих, вступил
в Нижний Новгород, сопровождаемый верною
дружиною воинов.
Отборная его
дружина, почти вся составленная из стрельцов московских, не уступала ему
в мужестве.
Нет, Юрий Дмитрич, не здесь твое место: оно
в рядах храбрых
дружин нижегородских, под стенами оскверненного присутствием злодеев Кремля!
Весь отряд под начальством Милославского, которого, вероятно, читатели наши узнали уже
в начальнике отдельного отряда, горел нетерпением вступить
в бой с неприятелем; но
в дружинах князя Трубецкого не заметно было никакого движения.
Как ангел-истребитель, летел перед своим отрядом Юрий Милославский;
в несколько минут он смял, втоптал
в реку, рассеял совершенно первый конный полк, который встретил его
дружину позади Ново-Девичьего монастыря: пролить всю кровь за отечество, не выйти живому из сражения — вот все, чего желал этот несчастный юноша.
В то же время гражданин Минин, с тремя отборными дворянскими
дружинами, обойдя
в тыл сильному неприятельскому отряду, расположенному за Москвой-рекою, истребил его совершенно.
И настала тяжкая година,
Поглотила русичей чужбина,
Поднялась Обида от курганов
И вступила девой
в край Троянов.
Крыльями лебяжьими всплеснула,
Дон и море оглашая криком,
Времена довольства пошатнула,
Возвестив о бедствии великом.
А князья
дружин не собирают.
Не идут войной на супостата,
Малое великим называют
И куют крамолу брат на брата.
А враги на Русь несутся тучей,
И повсюду бедствие и горе.
Далеко ты, сокол наш могучий,
Птиц бия, ушел на сине море!
Но восходит солнце
в небеси —
Игорь-князь явился на Руси.
Вьются песни с дальнего Дуная,
Через море
в Киев долетая.
По Боричеву восходит удалой
К Пирогощей богородице святой.
И страны рады,
И веселы грады.
Пели песню старым мы князьям,
Молодых настало время славить нам:
Слава князю Игорю,
Буй тур Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!
Слава всем, кто, не жалея сил.
За христиан полки поганых бил!
Здрав будь, князь, и вся
дружина здрава!
Слава князям и
дружине слава!
Не воскреснуть Игоря
дружине,
Не подняться после грозной сечи!
И явилась Карна и
в кручине
Смертный вопль исторгла, и далече
Заметалась Желя по дорогам,
Потрясая искрометным рогом.
И от края, братья, и до края
Пали жены русские, рыдая:
«Уж не видеть милых лад нам боле!
Кто разбудит их на ратном поле?
Их теперь нам мыслию не смыслить,
Их теперь нам думою не сдумать,
И не жить нам
в тереме богатом,
Не звенеть нам серебром да златом...
И сам, прирублен саблею каленой,
В чужом краю, среди кровавых трав,
Кипучей кровью
в битве обагренный,
Упал на щит червленый, простонав:
«Твою
дружину, княже. приодели
Лишь птичьи крылья у степных дорог,
И полизали кровь на юном теле
Лесные звери, выйдя из берлог».
Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь
в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой
дружины ваши грозны. —
Но между вас я вижу новы лица.
В Воронеже этим летом образовалась вольная пожарная
дружина, куда я тотчас по приезде записался топорником, не отказываясь работать и
в городской команде.
Созидание Москвы и патриархальная неурядица московского уклада отзывались на худом народе крайне тяжело; под гнетом этой неурядицы создался неистощимый запас голутвенных, обнищалых и до конца оскуделых худых людишек, которые с замечательной энергией тянули к излюбленным русским человеком украйнам, а
в том числе и на восток, на Камень, как называли тогда Урал, где сибирская украйна представлялась еще со времен новгородских ушкуйников [Ушкуйники (от «ушкуй» — плоскодонная ладья с парусами и веслами) —
дружины новгородцев
в XI–XV вв., отправлявшиеся по речным и североморским путям с торговыми и военными целями.
По рассказам, эта пещера разделяется на множество отдельных гротов, а по преданию,
в ней зимовал со своей
дружиной Ермак.