Неточные совпадения
— Чего же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что Бог
сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин,
в бороне!..
Но Пугачев не был пойман. Он явился на
сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о разорении
сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников войск, беспечно дремавших
в надежде на бессилие презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу.
В центре их стоял человек
в башлыке, шевеля светлыми усами на маленьком лице; парень
в сибирской, рваной папахе звучно говорил ему...
Игрою и ремеслом находил Клим и суждения о будущем Великого
сибирского пути, о выходе России на берега океана, о политике Европы
в Китае, об успехах социализма
в Германии и вообще о жизни мира.
Но механическая работа перенасыщенной памяти продолжалась, выдвигая дворника Николая, аккуратного, хитренького Осипа, рыжего Семена, грузчиков на
Сибирской пристани
в Нижнем, десятки мимоходом отмеченных дерзких людей, вереницу их закончили бородатые, зубастые рожи солдат на перроне станции Новгород. И совершенно естественно было вспомнить мрачную книгу «Наше преступление». Все это расстраивало и даже озлобляло, а злиться Клим Самгин не любил.
— И, может быть, все позорное, что мы слышим об этом
сибирском мужичке, только юродство, только для того, чтоб мы преждевременно не разгадали его, не вовлекли его
в наши жалкие споры,
в наши партии, кружки, не утопили
в омуте нашего безбожия… Господа, — творится легенда…
Когда Самгин, все более застывая
в жутком холоде, подумал это — память тотчас воскресила вереницу забытых фигур: печника
в деревне, грузчика
Сибирской пристани, казака, который сидел у моря, как за столом, и чудовищную фигуру кочегара у Троицкого моста
в Петербурге. Самгин сел и, схватясь руками за голову, закрыл уши. Он видел, что Алина сверкающей рукой гладит его плечо, но не чувствовал ее прикосновения.
В уши его все-таки вторгался шум и рев. Пронзительно кричал Лютов, топая ногами...
«Конечно, студенты. Мальчишки», — подумал он, натужно усмехаясь и быстро шагая прочь от человека
в длинном пальто и
в сибирской папахе на голове. Холодная темнота, сжимая тело, вызывала вялость, сонливость. Одолевали мелкие мысли, — мозг тоже как будто шелушился ими. Самгин невольно подумал, что почти всегда
в дни крупных событий он отдавался во власть именно маленьких мыслей, во власть деталей; они кружились над основным впечатлением, точно искры над пеплом костра.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый,
в замазанном, черном полушубке,
в сибирской папахе.
В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с лицом католического монаха, нашел Самгину место
в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он сказал, что поезд
в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами
сибирских солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных поезда
в Петроград.
Самгин встречал этого писателя и раньше, знал, что он числится сочувствующим большевизму, и находил
в нем общее и с дерзким грузчиком
Сибирской пристани и с казаком, который сидел у моря, как за столом; с грузчиком его объединяла склонность к словесному, грубому озорству, с казаком — хвастовство своей независимостью.
«Варвара хорошо заметила, он над морем, как за столом, — соображал Самгин. — И, конечно, вот на таких, как этот, как мужик, который необыкновенно грыз орехи, и грузчик
Сибирской пристани, — именно на таких рассчитывают революционеры. И вообще — на людей, которые стали петь печальную «Дубинушку»
в новом, задорном темпе».
Она определила отношения шепотом и, с ужасом воскликнув: — Подумайте! И это — царица! — продолжала: — А
в то же время у Вырубовой — любовник, — какой-то простой
сибирский мужик, богатырь, гигантского роста, она держит портрет его
в Евангелии… Нет, вы подумайте:
в Евангелии портрет любовника! Черт знает что!
— Вчера этот господин убеждал нас, что
сибирские маслоделы продают масло японцам, заведомо зная, что оно пойдет
в Германию, — говорил он, похлестывая стеком по сапогу. — Сегодня он обвинил меня и капитана Загуляева
в том, что мы осудили невинных…
Нужды нет, что якуты населяют город, а все же мне стало отрадно, когда я въехал
в кучу почерневших от времени, одноэтажных, деревянных домов: все-таки это Русь, хотя и
сибирская Русь! У ней есть много особенностей как
в природе, так и
в людских нравах, обычаях, отчасти, как вы видите,
в языке, что и образует ей свою коренную, немного суровую, но величавую физиономию.
Нехлюдов по нескольким словам понял, что они говорили про вторую новость петербургскую того времени, об эпизоде нового
сибирского губернатора, и что Mariette именно
в этой области что-то сказала такое смешное, что графиня долго не могла удержаться.
Подлинная бумага отправлена
в то место, где она содержалась во время суда, и, вероятно, будет тотчас же переслана
в Сибирское Главное Управление.
В третьей, высокой, с белыми обоями комнате, освещенной небольшой лампой с темным абажуром, стояли рядом две кроватки, и между ними
в белой пелеринке сидела нянюшка с
сибирским скуластым добродушным лицом.
— Говорят, его
в какой-то
сибирский город губернатором назначают, — сказал Никитин.
Прежде всего к ней
в заведение приехал знакомый коридорный Симон за девушкой для богатого
сибирского купца. Она послала Любашу. Через несколько времени Любаша вернулась вместе с купцом.
Затем, когда сам Гуляев совсем состарился, он принял зятя
в часть по своим
сибирским приискам, причем всем делом верховодил по-прежнему Бахарев.
В нижнем этаже Общественного клуба помещалось несколько маленьких комнат, уставленных зелеными ломберными столиками; здесь процветал знаменитый
сибирский вист с винтом, героями которого являлись Иван Яковлич, Ломтев и братия.
Везде стояла старинная мебель красного дерева с бронзовыми инкрустациями, дорогие вазы из
сибирской яшмы, мрамора, малахита, плохие картины
в тяжелых золоченых рамах, — словом, на каждом шагу можно было чувствовать подавляющее влияние самой безумной роскоши.
Это был знаменитый
в летописях
сибирской золотопромышленности Варваринский прииск, открытый Василием Бахаревым и Александром Приваловым
в глубине Саянских гор, на какой-то безыменной горной речке.
Привалов с любопытством неофита наблюдал этот исключительный мирок и незаметно для самого себя втягивался
в его интересы. Он играл по маленькой, без особенно чувствительных результатов
в ту или другую сторону. Однажды, когда он особенно сильно углубился
в тайны
сибирского виста с винтом, осторожный шепот заставил его прислушаться.
На ней был оригинальный вид
сибирского прииска, заброшенного
в глубь Саянских гор.
Километрах
в 10 от реки Соен тропа оставляет берег и через небольшой перевал, состоящий из роговообманкового андезита, выходит к реке Витухэ — первому правому притоку Кусуна. Она течет
в направлении с юго-запада на северо-восток и по пути принимает
в себя один только безымянный ключик. Окрестные горы покрыты березняком, порослью дуба и
сибирской пихтой.
Голос
сибирского соловья не такой богатый, как у соловья, обитающего
в Европе.
Из новых древесных пород
в этих местах я заметил пеклен — небольшое стройное дерево с красно-коричневой корой и звездообразно рассеченными листьями, затем —
сибирскую яблоню, дающую очень мелкие плоды, похожие скорее на ягоды, чем на яблоки.
Растительность
в нижней части долины Санхобе чахлая и низкорослая. С правой стороны по болотам растет небольшими группами
сибирская лиственница. По-видимому, Санхобе является северной границей акации Маака, по крайней мере тут она встречается уже как редкость.
Большую часть своего успеха я отношу к примерной самоотверженности и честной службе
сибирских стрелков и уссурийских казаков, бывших со мной
в путешествиях.
Кроме того,
в состав экспедиционного отряда вошли 6
сибирских стрелков (Дьяков, Егоров, Загурский, Мелян, Туртыгин, Бочкарев) и 4 уссурийских казака (Белоножкин, Эпов, Мурзин, Кожевников).
«Будь моей Гаетаной», — говорил я ей, читая «Изувеченного» Сангина, и воображал, как она проводит меня
в сибирские рудники.
Долго терпел народ; наконец какой-то тобольский мещанин решился довести до сведения государя о положении дел. Боясь обыкновенного пути, он отправился на Кяхту и оттуда пробрался с караваном чаев через
сибирскую границу. Он нашел случай
в Царском Селе подать Александру свою просьбу, умоляя его прочесть ее. Александр был удивлен, поражен страшными вещами, прочтенными им. Он позвал мещанина и, долго говоря с ним, убедился
в печальной истине его доноса. Огорченный и несколько смущенный, он сказал ему...
Простой народ еще менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных. Около
сибирской границы слово «ссыльный» исчезает и заменяется словом «несчастный».
В глазах русского народа судебный приговор не пятнает человека.
В Пермской губернии, по дороге
в Тобольск, крестьяне выставляют часто квас, молоко и хлеб
в маленьком окошке на случай, если «несчастный» будет тайком пробираться из Сибири.
…Приглашения Тюфяева на его жирные,
сибирские обеды были для меня истинным наказанием. Столовая его была та же канцелярия, но
в другой форме, менее грязной, но более пошлой, потому что она имела вид доброй воли, а не насилия.
Во Владимире стоял тогда
Сибирский уланский полк; я мало был знаком с офицерами, но, встречаясь довольно часто с одним из них
в публичной библиотеке, я стал с ним кланяться; он был очень учтив и мил.
Привычка к оружию, необходимая для сибиряка, повсеместна; привычка к опасностям, к расторопности сделала
сибирского крестьянина более воинственным, находчивым, готовым на отпор, чем великорусского. Даль церквей оставила его ум свободнее от изуверства, чем
в России, он холоден к религии, большей частью раскольник. Есть дальние деревеньки, куда поп ездит раза три
в год и гуртом накрещивает, хоронит, женит и исповедует за все время.
На воле…
в маленьком городе на
сибирской границе, без малейшей опытности, не имея понятия о среде,
в которой мне надобно было жить.
А сверх того, бесконечный путь по этапу
в какую-нибудь из
сибирских крепостей, с партией арестантов, с мешком за плечами,
в сопровождении конвоя…
В начале девяностых годов это огромное дело прекратилось, владения Ромейко купил
сибирский богатей Н. Д. Стахеев и выстроил на месте сломанного трактира большой дом, который потом проиграл
в карты.
Он описывает
в другом месте клубные впечатления декабриста Волконского,
в шестидесятых годах вернувшегося из
сибирской каторги...
Фешенебельный «Славянский базар» с дорогими номерами, где останавливались петербургские министры, и
сибирские золотопромышленники, и степные помещики, владельцы сотен тысяч десятин земли, и… аферисты, и петербургские шулера, устраивавшие картежные игры
в двадцатирублевых номерах.
«Сегодня,
в понедельник — рыбная селянка с расстегаем. Во вторник — фляки… По средам и субботам —
сибирские пельмени… Ежедневно шашлык из карачаевского барашка».
Неизменными посетителями этого трактира были все московские сибиряки. Повар, специально выписанный Лопашовым из Сибири, делал пельмени и строганину. И вот как-то
в восьмидесятых годах съехались из Сибири золотопромышленники самые крупные и обедали по-сибирски у Лопашова
в этой самой «избе», а на меню стояло: «Обед
в стане Ермака Тимофеевича», и
в нем значилось только две перемены: первое — закуска и второе-«
сибирские пельмени».
Чуть не каждый год мы читаем
в газетах, что
в том или другом месте умер старик или старуха ста, ста десяти лет, а лет восемь или десять назад
сибирские газеты сообщали о смерти поселенца 136 лет…
Он живет
в сибирской глуши (кажется,
в ссылке), работает
в столичных журналах и
в то же время проникает
в таинственные глубины народной жизни. Приятели у него — раскольники, умные крестьяне, рабочие. Они понимают его, он понимает их, и из этого союза растет что-то конспиративное и великое. Все, что видно снаружи из его деятельности, — только средство. А цель?..
В каком-то
сибирском городке местные купцы — золотопромышленники встречают приезжего сановника.
В зале делалось душно, особенно когда зажгли лампы. Свидетелям не было конца. Все самые тайные подвиги Полуянова выплывали на свет божий. Свидетельствовала крестьяне, мещане, мелкие и крупные купцы, какие-то бабы-торговки, — все это были данники Полуянова, привыкшие ему платить из года
в год. Страница за страницей развертывалась картина бесконечного
сибирского хищения. Многое Полуянов сам забыл и с удивлением говорил...
Большой
сибирский тарантас тяжело вкатился на двор, а писарь выскочил на крыльцо со свечой
в руках.