Неточные совпадения
— И это мне
в наслаждение! И это мне не
в боль, а
в наслаж-дение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об
пол. Спавший на
полу ребенок проснулся и заплакал. Мальчик
в углу не выдержал, задрожал, закричал и бросился к сестре
в страшном испуге, почти
в припадке. Старшая девочка дрожала со сна, как лист.
И,
в свою очередь, интересно рассказывала, что еще пятилетним
ребенком Клим трогательно ухаживал за хилым цветком, который случайно вырос
в теневом углу сада, среди сорных трав; он
поливал его, не обращая внимания на цветы
в клумбах, а когда цветок все-таки погиб, Клим долго и горько плакал.
Лидия тоже улыбнулась, а Клим быстро представил себе ее будущее: вот она замужем за учителем гимназии Макаровым, он — пьяница, конечно; она, беременная уже третьим
ребенком, ходит
в ночных туфлях, рукава кофты засучены до локтей,
в руках грязная тряпка, которой Лидия стирает пыль, как горничная, по
полу ползают краснозадые младенцы и пищат.
Мягкими увалами
поле, уходя вдаль, поднималось к дымчатым облакам; вдали снежными буграми возвышались однообразные конусы лагерных палаток, влево от них на темном фоне рощи двигались ряды белых, игрушечных солдат, а еще левее возвышалось
в голубую пустоту между облаков очень красное на солнце кирпичное здание, обложенное тоненькими лучинками лесов, облепленное маленькими, как
дети, рабочими.
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен. Впервые царь не вызвал у Самгина никаких мыслей, не пошевелил
в нем ничего, мелькнул, исчез, и остались только
поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под ладоней, картинно стоял пастух
в красной рубахе, вперегонки с поездом бежали
дети.
— Когда же я задремал? — оправдывался Обломов, принимая Андрюшу
в объятия. — Разве я не слыхал, как он ручонками карабкался ко мне? Я все слышу! Ах, шалун этакой: за нос поймал! Вот я тебя! Вот постой, постой! — говорил он, нежа и лаская
ребенка. Потом спустил его на
пол и вздохнул на всю комнату.
У него не было и того дилетантизма, который любит порыскать
в области чудесного или подонкихотствовать
в поле догадок и открытий за тысячу лет вперед. Он упрямо останавливался у порога тайны, не обнаруживая ни веры
ребенка, ни сомнения фата, а ожидал появления закона, а с ним и ключа к ней.
Мы, сильный
пол, отцы, мужья, братья и
дети этих женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и валяются
в грязи, бегают по кровлям…
Позвольте-с: у меня был товарищ, Ламберт, который говорил мне еще шестнадцати лет, что когда он будет богат, то самое большое наслаждение его будет кормить хлебом и мясом собак, когда
дети бедных будут умирать с голоду; а когда им топить будет нечем, то он купит целый дровяной двор, сложит
в поле и вытопит
поле, а бедным ни полена не даст.
Барин помнит даже, что
в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля,
в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три с четвертью. То
в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и
детей, а приказчик выйдет весь
в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
А рядом с ним сидела на
полу женщина с
ребенком,
в хорошем шерстяном платке, и рыдала, очевидно
в первый раз увидав того седого человека, который был на другой стороне
в арестантской куртке, с бритой головой и
в кандалах.
По рассказам тазов, месяца два назад один тигр унес
ребенка от самой фанзы. Через несколько дней другой тигр напал на работавшего
в поле китайца и так сильно изранил его, что он
в тот же день умер.
Китайских фанз 38;
в них насчитывается 233 человека. Тазовых фанз 14;
в них живут 72 мужчины, 54 женщины и 89
детей обоего
пола.
Да человек тысяча или больше: «здесь не все; кому угодно, обедают особо, у себя»; те старухи, старики,
дети, которые не выходили
в поле, приготовили все это: «готовить кушанье, заниматься хозяйством, прибирать
в комнатах, — это слишком легкая работа для других рук, — говорит старшая сестра, — ею следует заниматься тем, кто еще не может или уже не может делать ничего другого».
«Ты видишь, тут он матовый, чтобы не был слишком скользок, — тут играют
дети, а вместе с ними и большие; вот и
в этом зале
пол тоже без ковров, — для танцев».
В небольшом этапе было человек восемьдесят народу
в цепях, бритых и небритых, женщин,
детей; все они расступились перед офицером, и мы увидели на грязном
полу,
в углу, на соломе какую-то фигуру, завернутую
в кафтан ссыльного.
По прошествии же данного срока предписывалось всех годных к военной службе отдать
в солдаты, остальных отправить на поселение, отобрав
детей мужеского
пола.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной
в углу перед образом, разливает
в жарко натопленной детской меркнущий свет. Две девушки, ночующие
в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных на
полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить
детей. Через пять минут они накидывают на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет.
— Вишь, чертова баба! — сказал дед, утирая голову
полою, — как опарила! как будто свинью перед Рождеством! Ну, хлопцы, будет вам теперь на бублики! Будете, собачьи
дети, ходить
в золотых жупанах! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что я вам принес! — сказал дед и открыл котел.
Прасковья Ивановна находилась
в кокетливом настроении и с намерением старалась побесить Мышникова, начинавшего ревновать ее даже к Штоффу. Да, этих мужчин всегда следует немного выдерживать, а то они привыкают к женщинам, как
ребенок к своей кукле, которую можно колотить головой о
пол и по целым дням забывать где-нибудь под диваном. Живой пример — Харитина.
Было жутко, холодно. Я залез под стол и спрятался там. Потом
в кухню тяжко ввалился дед
в енотовой шубе, бабушка
в салопе с хвостами на воротнике, дядя Михаил,
дети и много чужих людей. Сбросив шубу на
пол, дед закричал...
За десятилетний период до 1 января 1890 г.
в колонии родилось 2275
детей обоего
пола, а так называемых плодущих родов было только 26.
Допустим, что хозяева со своими женами и
детьми, как ирландцы, питаются одним картофелем и что им хватает его на круглый год; но что едят те 241 поселенцев и 358 каторжных обоего
пола, которые проживают
в избах
в качестве сожителей, сожительниц, жильцов и работников?
В 1889 г. во всех четырех приходах родилось 352
детей обоего
пола; при обыкновенных условиях
в России такое количество
детей рождается ежегодно
в местах с населением
в семь тысяч душ...
Кроме превосходства
в величине, кроншнеп первого разряда темно-коричневее пером и голос имеет короткий и хриплый; он выводит иногда
детей в сухих болотах и
в опушках мокрых, поросших большими кочками, мохом, кустами и лесом, лежащих
в соседстве
полей или степных мест; изредка присоединяется к нему кроншнеп средний, но никогда малый, который всегда живет
в степях и который пером гораздо светлее и крапинки на нем мельче; голос его гораздо чище и пронзительнее, чем у среднего кроншнепа, крик которого несколько гуще и не так протяжен.
Тудаки водятся, то есть выводят
детей, непременно
в степи настоящей, еще не тронутой сохою, [Есть охотники, которые утверждают противное, но я, убежденный примером других птиц, не верю, чтобы дрофа вила гнездо и выводила
детей в молодых хлебах, но, вероятно, она немедленно перемещается туда с своими цыплятами] но летают кормиться везде: на залежи озими к хлебные
поля.
Стрепет водится, то есть выводит
детей, непременно
в степи, но летает кормиться и даже постоянно держится везде на
полях: весной по жнивыо, по молодым хлебам и залежам, а к осени по скошенным лугам, когда начнет подрастать на них молодая отава, и по озимям.
Стрепетиные гнезда и выводки попадаются охотникам очень редко, молодых же стрепетят я даже не нахаживал; вероятно оттого, что матка удаляется с
детьми в даль степей, куда мне редко случалось ходить, гнезда я находил не так далеко от хлебных
полей. предполагать, что стрепета разбиваются на пары, во-первых, потому, что никто никогда не замечал их токов, и, во-вторых, потому, что с весны почти всегда где поднимешь одного стрепета, там найдется и другой.
Деревенские мальчики, которых приглашали
в усадьбу, дичились и не могли свободно развернуться. Кроме непривычной обстановки, их немало смущала также и слепота «панича». Они пугливо посматривали на него и, сбившись
в кучу, молчали или робко перешептывались друг с другом. Когда же
детей оставляли одних
в саду или
в поле, они становились развязнее и затевали игры, но при этом оказывалось, что слепой как-то оставался
в стороне и грустно прислушивался к веселой возне товарищей.
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь с
полу и садясь на самый край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла
в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она спит
в соседней комнате, бедный
ребенок!
Дама, приготовлявшая бутерброд для
ребенка, молча оглянулась на Розанова, и сидящие на окне особы женского
пола тоже смотрели на него самым равнодушным взглядом, но не сказали ни слова, давая этим чувствовать, что относящийся к ним вопрос недостаточно ясно формулирован и
в такой редакции не обязывает их к ответу.
Да, все это было. И девки венки завивали, и дворянские
дети, с букетами пионов, нарциссов и сирени, ходили
в троицын день
в церковь. Теперь не то что пиона, а и дворянского
дитяти по всей окрестности днем с огнем не отыщешь! Теперь семик на дворе, и не то что цветка не сыщешь, а скотина ходит
в поле голодом!
— Взять их! — вдруг крикнул священник, останавливаясь посреди церкви. Риза исчезла с него, на лице появились седые, строгие усы. Все бросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило
в сторону, схватившись руками за голову, точно хохол. Мать уронила
ребенка на
пол, под ноги людей, они обегали его стороной, боязливо оглядываясь на голое тельце, а она встала на колени и кричала им...
На
поле дети играли
в мяч, было их много, и мяч был красный.
Он не просто читает, но и вникает; не только вникает, но и истолковывает каждое слово, пестрит
поля страниц вопросительными знаками и заметками,
в которых заранее произносит над писателем суд, сообщает о вынесенных из чтения впечатлениях друзьям, жене,
детям, брызжет, по поводу их, слюною
в департаментах и канцеляриях, наполняет воплями кабинеты и салоны, убеждает, грозит, доказывает существование вулкана, витийствует на тему о потрясении основ и т. д.
Ввел ее князь, взял на руки и посадил, как
дитя, с ногами
в угол на широкий мягкий диван; одну бархатную подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки на струны поклал. Потом сел сам на
полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
И тут же рядом, налево — веселый Тюльерийский сад, с веселыми группами
детей; направо — веселая масса зелени,
в которой, как
в мягком ложе из мха, нежится квартал Елисейских
полей.
Но я почему-то не решился сказать ему прямо свои предположения о том, как будет хорошо, когда я, женившись на Сонечке, буду жить
в деревне, как у меня будут маленькие
дети, которые, ползая по
полу, будут называть меня папой, и как я обрадуюсь, когда он с своей женой, Любовью Сергеевной, приедет ко мне
в дорожном платье… а сказал вместо всего этого, указывая на заходящее солнце: «Дмитрий, посмотри, какая прелесть!»
— Нет, тевтон, германец из Герлица, и главным образом
в нем великого удивления достойно то, что он, будучи простым крестьянином и пася
в поле стада отца своего, почти еще
ребенком имел видения.
В поле, за кладбищем, рдеет вечерняя заря, по улице, как по реке, плывут ярко одетые большие куски тела, вихрем вьются
дети, теплый воздух ласков и пьян.
Она уложила их, как малых
детей, одного — на
полу, другого на койке, и, когда они захрапели, вышла
в сени.
— Ну, какой там «социалист»! Святые апостолы, говорю вам, проходя
полем, класы исторгали и ели. Вы, разумеется, городские иерейские
дети, этого не знаете, а мы,
дети дьячковские,
в училище, бывало, сами съестное часто воровали. Нет, отпустите его, Христа ради, а то я его все равно вам не дам.
«Собираться стадами
в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь
в нечистотах, ночуя
в грязи, живя как скот,
в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать
поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже,
в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши
дети умирают с голоду — это называется не впадать
в самый грубый материализм.
В доме у городского головы пахло недавно натертыми паркетными
полами и еще чем-то, еле заметно, приятно-сьестным. Было тихо и скучно.
Дети хозяиновы, сын-гимназист и девочка-подросток, — «она у меня под гувернанткой ходит», говорил отец, — чинно пребывали
в своих покоях. Там было уютно, покойно и весело, окна смотрели
в сад, мебель стояла удобная, игры разнообразные
в горницах и
в саду, детские звенели голоса.
Дети, как и взрослые, производили впечатление людей, которые поселились
в этом месте временно, — они ничего не любят тут, им ничего не жалко. Город был застроен тесно, но было много пустырей; почти везде на дворах густо росли сорные травы, ветер заносил
в огороды их семена, гряды овощей приходилось
полоть по два, по три раза; все плодовые деревья
в садах были покрыты лишаями, росли коряво, медленно и давали плохой урожай.
«Смотрит бог на
детей своих и спрашивает себя: где же я? Нет
в людях духа моего, потерян я и забыт, заветы мои — медь звенящая, и слова моя без души и без огня, только пепел один, пепел, падающий на камни и снег
в поле пустынном».
По дороге храбро прыгают лощёные галки, не боясь человечьих голосов, влетают на заборы и кричат о чём-то. Далеко
в поле бьёт коростель,
в слободе играют на гармонике, где-то плачет
ребёнок, идёт пьяный слесарь Коптев, шаркая плечом о заборы, горестно всхлипывает и бормочет...
На улице весело кричали
дети, далеко
в поле играл пастух, а
в монастыре копали гряды и звонкий голос высоко вёл благодарную песнь...
В те времена
в Уфимском наместничестве было самым обыкновенным делом покупать киргизят и калмычат обоего
пола у их родителей или родственников; покупаемые
дети делались крепостными слугами покупателя.
Она не выезжала из Белого
Поля; мальчик был совершенно один и, как все одинокие
дети, развился не по летам; впрочем, и помимо внешних влияний,
в ребенке были видимы несомненные признаки редких способностей и энергического характера.