Катарина

Кристина Вуд, 2022

Деревню Свибло, где проживает Катерина, в июле сорок первого оккупировали немцы. В 18 лет ей пришлось напрямую столкнуться с ужасами войны – на ее глазах враги убивают мать. Весной сорок второго новая власть решает отправить оставшуюся молодежь на принудительные работы в Германию. В их числе оказалась и Катя со старшей сестрой Анной. В Германии Катерину выкупила немецкая помещица в качестве горничной. Сестре ее свезло меньше – Анну выкупил хозяин прачечной. Страх из-за потери сестры заставляет Катю пойти на отчаянный шаг – сбежать от строгой помещицы в прачечную, а после вместе с Анькой бежать из немецкого рабства. Благодаря помещице, Екатерине волей-неволей приходится вливаться в ряды немецкой элиты. Она осознает, что немецкий офицер, заведующий пленными русскими – частый гость в доме помещицы. У Катерины нет никаких сомнений, что он может помешать ее плану. Но каково же было ее удивление, когда под натиском обстоятельств, она узнает, кто на самом деле скрывается за немецкими погонами…

Глава 7

Единственное свободное время у меня было во время занятий мальчика с профессором Шмидтом. Два с половиной часа перед обедом, иногда и три. Это время я могла посвятить отдыху, лежа на кровати, и бесцельно смотреть в высокий белоснежный потолок с лепниной. Но это было скорее редким исключением. Меня, как и Аську, в это время звала Тата, чтобы помочь похлопотать на кухне или зачастую постирать, накрахмалить и развесить постельное белье.

В тот день Танька позвала на кухню не только меня, но и Лëльку с поля, чтобы начистить ведро картошки и помочь разделать две курицы, которые ребята зарубили еще утром. Мясо на нашем столе было редким исключением даже для хозяев и его наличие означало одно — скоро прибудут гости. За все десять месяцев, что я там жила, гости нас посещали лишь дважды, не считая парочки коротких визитов офицера Мюллера. Полноценные визиты были нанесены знакомыми помещиками фрау Шульц, и лишь при них я бежала переодеваться в красивые дамские платья и наспех сооружать изящную укладку. Но даже при всем параде ни разу не была участником застолья.

Гертруда — горбатая седовласая старушка — уже вовсю хлопотала: мыла большое количество кастрюль, фарфоровых тарелок и чашек после завтрака и приводила кухню в порядок, а помещении вовсю раздавались немецкие песни по радиоприемнику. Когда я вошла, Танька только-только надела поварской фартук и спрятала густые черные волосы за тоненьким платочком в красный горошек. За мной тут же подоспела Ася.

— Вы как раз вовремя, — в спешке проговорила она, вручая нам потрепанные фартуки. — Нам нужно управиться за пару часов.

— К чему такая спешка? — недоуменно спросила я, завязав поварской фартук на талии.

— Що я пропустила? — воскликнула Ольга с легкой отдышкой в груди, наспех забежав в кухню. Благодаря постоянному пребыванию на солнце, ее загорелое лицо было усыпано светлыми веснушками, а в прошлом рыжеватые волосы превратились в отголоски светлой ржавчины. Она тут же подвинула старушку за раковиной и принялась намывать черные от земли руки. — Кстати, девки, мне нужна будет допомога одной из вас. Как тильки закончим с готовкой, так сразу побигти в сарай.

— Генри сказала, что к обеду прибудут гости, — сообщила Тата, поставив увесистое ведро картошки на лавку. — Кто именно не уточнила, но строго на строго приказала помочь Гертруде накрыть на стол.

Мы с Аськой взяли по ножику и принялись чистить картофель, Танька в это время уже общипывала курицу.

— Тю, ну що ти будешь делать, опять этот картофан! Когда он уже закончится наконец! — Оля недовольно всплеснула влажными руками, небрежно вытерла их об фартук и принялась разделывать вторую более крупную курицу. — Надеюсь, що Сашка нас решил навестить наконец. А то уж как месяц не был… Нет! Даже больше, уж как шесть недель!

При упоминании офицера Мюллера все внутри сжалось. Я еще не забыла нашу первую встречу в городе, где Артур привлек ко мне внимание, и я была вынуждена подойти к немецким офицерам. Мне оставалось только надеяться, что Мюллер не доложит об этом фрау Шульц…

— Ой, а ти-то все дни считаешь до приезда свого коханого, — упрекнула Танька, подавив смешок. — Лучше бы работой голову заняла, больше проку было бы.

— А я и так пашу как проклятая! — обиженно воскликнула Лëлька. — Все дни считала, коли основний сезон врожаю закинчиться. Сил моих бильше не було! А за скотиною прибирати кому понравится?!

— Добре, добре, верим мы тебе. Фрау же сказала, что на зиму отстраняет тебя от полевых работ, за скотиною будешь тильки прибирати, — спокойно разъяснила Тата. — А ближе к весне опять вернешься к хлопцам.

— Ох, як я скучала за хлопотами по дому! — устало выдохнула Ольга. — Тута все-таки работенка-то не пыльная, по вуха в грязи не стоишь. Все бы отдала, щоб на месте Катруси очутиться! Ходи себе с малым туди-сюди, потакай его желаниям, та в город виводь. Красота!

— А ты не обесценивай чужой труд. Мы твой не обесцениваем. Видим тебя уставшую без задних ног и все прекрасно понимаем, — отозвалась я, согнувшись над мусорным ведром с картофельными очистками. — У соседа всегда трава зеленее, да яблоки слаще.

— Вот-вот, — уклончиво согласилась Татьяна, закончив общипывать наседку.

— Ой, да що вы опять умничать начинаете! — отмахнулась Оля. — Не это я имела в виду и вообще… Ай, да ну вас!

Она махнула рукой в нашу сторону и молча продолжила общипывать добротную курицу, а мы с Таней и Асей тихо хихикнули в ответ.

— Знаете що я заметила? — спустя какое-то время спросила Ольга, словив наши заинтересованные взгляды. — Як бы це кощунственно не звучало, но я считаю, що наш принудительный труд в Германии ничем не отличается от добровольного в Союзе. Тот же двенадцатичасовой рабочий день и та же пропаганда в свободное от работы время, как и у самих немцев… К тому же условия работы здесь для нас як рабов лучше, чем в Союзе для обычных свободных людей. Работа на ферме лично для мене легше, чем такий же, рабский труд в колхозах. Поверьте, мне есть с чем сравнивать, я на колхозе все життя пропрацювала.

— Лëлька, ти как що ляпнешь, так хоть стой, хоть падай! — рассердилась Танька.

— А що це не так? Я не права? — удивилась Оля, вскинув руки.

— Я в поле не пахала, а училась себе спокийно в педагогичний институте, получала стипендию в целых пятьдесят рубликов, даже родителям деньги умудрялась пересылать. Жила соби в Одессе и горя не знала! — восторженно сообщила Танька. — Так що говори за себя, Лëлька!

— Ну, не знаю, мне нравилось жить в нашей деревне, — призналась Ася, беззаботно пожав плечами. — Я со всеми с удовольствием дружила и общалась. Мы ходили на мероприятия, гуляли, вместе собирались поступать в институты…

— Вот именно! Тильки дружила, а пахать в колхозе, не пахала! — тут же отозвалась Лëлька.

— Мы с сестрой с четырнадцати лет пахали в поле, — сообщила я. — Помогали больной матери справляться с тяжелыми нагрузками, чтобы она не надорвала спину. Пахали и никто из нас не жаловался. А по поводу пропаганды, так она везде есть. На верхах должны быть уверены, что ты за родину до последнего биться будешь.

— Яка ти, Картуся, всегда знайдешь що сказати! — упрекнула Ольга, укоризненно взмахнув указательным пальцем. — Знаешь чому ви с сестрою не жаловались? Та тому що життя иншого не знали!

— Хочешь сказать, после войны здесь останешься? — с недоверием спросила я, с подозрением сощурив веки.

— Тю, а шо такого? — удивилась Лëля, прижав ладонь к груди. — Выйду замуж за немца, и буду жити-поживати, та горя не знати!

— Да тебе, простой советской девке, немцы жизни не дадут здесь! — воскликнула я.

Ольга раздраженно махнула рукой в мою сторону как от надоедливой мухи, и как ни в чем не бывало продолжила общипывать курицу.

— Катька, у тебя есть сестра? А що ти молчала? — удивилась Тата, оглянувшись в мою сторону. — Неужто вас разлучили?

Я опустила голову и громко выдохнула, стараясь не разреветься об одном упоминании Аньки.

— Нас привезли сюда вместе, но ее увели на работы в прачечную, — призналась я, молясь, чтобы голос не дрожал.

— Та ти що?! Господь с тобой! — воскликнула Татьяна, прикрыв губы ладонью. — Когда мы приехали сюда, родных не разделяли. Либо всей семьей на производство, либо по одному на фермы.

Я отстраненно пожала плечами, продолжив гипнотизировать взглядом картофельные очистки в металлическом ведре.

— А ти що за ней не пошла? — поинтересовалась Оля.

— Представитель прачечной сказал, что заплатил за определенное количество человек и больше ни одного брать не намерен, — сообщила Ася, спасая меня от участи пересказывать события того страшного дня.

Я благодарно кивнула ей, и подруга расплылась в добродушной улыбке. Спустя какое-то время молчаливой работы, я набралась смелости задать девчатам вопрос, который интересовал меня все эти месяцы.

— Девочки, кто-нибудь из вас в курсе что за болезнь такая загадочная у Áртура? Я все никак не решаюсь спросить у фрау.

— Мы и сами не знаем, — призналась Тата, пожав плечами. — Не наше это дело.

— Та шизофреник он обыкновенный! Еще и шибко избалованный! — коротко заключила Лëлька. — У нас в деревне була парочка таких мужиков дивакуватих, так от них все шарахалися. Один був уж очень агресивний, чуть що за топор хватался, а другий наоборот був блаженний какой-то. Черт разберет, що у них в голове творилося.

— Що ты несешь, Лëлька? — раздраженно отозвалась Тата. — Ты своих деревенских алкашей-то с дитиною не путай!

— А що це не так?!

— Та ни що! — воскликнула Татьяна, бросив в сторону подруги укоризненный взгляд. — Работай давай!

— Ася, можешь как-нибудь осторожно поинтересоваться у Амалии? — тихонько спросила я так, чтобы Тата и Оля не услышали мой голос. — И, если получится, разузнай, что произошло с его кузиной, отчего она умерла? Это не срочно, но все же…

Подруга неуверенно кивнула и поджала губы, чем дала мне призрачную надежду приоткрыть наконец эту завесу тайны.

Спустя пару часов фрау Шульц спустилась к нам на кухню и лично мне приказала побросать всю готовку и отправиться в спальню, чтобы переодеться в платье и сделать подобающую немецкому обществу прическу. На недоуменные взгляды девчонок я лишь слабо пожала плечами и молча вышла из кухни. На все у меня ушло не больше двадцати минут: я успела смыть следы земли с рук и лица, переодеться в синее платье с длинными рукавами, которое так подчеркивало мои голубые глаза, и соорудить на голове аккуратный высокий пучок, хоть и с третьего раза. Обув туфли, которые являлись постоянным виновником моих мозолей, я направилась к овальному зеркалу в нашей спальне.

Ну чем не истинная немка?

За дверью послышались неторопливые короткие шаги, сопровождаемые непрерывным счетом. Я до сих пор гадала зачем Артур считал каждый свой шаг на территории дома. Недоумевала и тому, почему и другие действия он сопровождал счетом: сколько раз возьмет в рот ложку, откусит яблоко, расчешет пшеничные волосы, сколько понадобится коротких вдохов, чтобы полноценно восстановить сбитое бегом дыхание…

Я громко выдохнула, наспех поправила платье и последовала к двери.

— Китти, Китти, Китти! — раздался ожидаемый звонкий голосок Артура. — Китти-Митти!

— Что случилось? — спросила я, выходя из спальни.

Мальчик уже был при полном параде: коричневый пиджак, поверх белоснежной рубашки, такие же коричневые шортики на подтяжках и белые гольфы с черными туфлями. Вероятно, об этом уже позаботилась фрау Шульц.

— Маменька сказала, что нам пора выходить встречать гостей! — воскликнул Артур, перепрыгнув через последнюю ступеньку на лестнице. В конце он трижды похлопал рукой по поручню. — Они прибудут с минуты на минуту!

— Ты сегодня очень красивый, Артур, — честно сказала я, мимолетно улыбнувшись.

Мы шли по длинному коридору усадьбы, а Артур, по обычаю, удерживал мою руку своей влажной прохладной ладонью и перешагивал через какие-то только ему видимые препятствия на старинном паркете. Я и вправду желала хоть чем-то приободрить мальчика, ведь уже тогда осознавала, что ожидала его совсем не легкая жизнь.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — пробормотал он и трижды кивнул, как наивный двухлетний мальчишка. — А ты всегда красивая, Китти-Митти. Я знаю, что ты многое из прошлого не помнишь, но ты всегда была такой.

Я искренне улыбнулась и слегка сжала его небольшую всегда прохладную и влажную ладошку. Было больно осознавать, что я выдавала себя за ту, кем не являлась, тем самым косвенно обманывая Артура. Но в то же время и вовсе недоумевала, как он узнал во мне ту самую горячо любимую кузину.

— Артур, Китти, скорее! — свойственным строгим голосом скомандовала фрау Шульц, когда мы вышли на крыльцо дома. — Господа уже здесь!

Я коротко кивнула Амалии, которая стояла по правую руку от матери в прекрасном воздушном платье из белого хлопка. В подобном одеянии и элегантным высоким пучком из пшеничных волос она была похожа на ангела, спустившегося с небес, не хватало разве что крыльев за спиной. Амалия держала спину ровно как солдат, за счет чего казалась еще выше, хотя она и была относительно высокого для девушки роста. Она одарила меня дружелюбной улыбкой и тут же принялась разглядывать приближающиеся машины гостей.

Два автомобиля, которые спешили к усадьбе по главной дороге, приближались с каждой секундой. В одном из них справа от водителя я уловила мужчину в черной офицерской форме с ярко-красной повязкой со свастикой на левой руке. Я уже хотела было ужаснуться, как вдруг одна из машин подъехала к дому, и из нее вышел офицер Мюллер. Он поправил привычный серый китель и одним движением руки опустил на голову фуражку с козырьком, на которой был изображен враждебный серебристый орел.

При виде него я опешила. Во-первых, была практически уверена, что к фрау вновь пожалуют местные помещики, никак не офицеры. А, во-вторых, уже давненько не видела Мюллера и пыталась забыть о его существовании после нашей последней встречи. И, в-третьих, все еще опасалась, что он расскажет нашей фрау о том, как я непозволительно поступила тогда в Эрдинге — осмелилась заговорить с офицерами на немецком языке посреди оживленной улицы.

Но мои худшие опасения подкрепились еще больше, когда из второй машины вышел Кристоф Нойманн — тот самый офицер в черном одеянии, член партии НСДАП, который чуть было не рассекретил мое истинное происхождение.

— Фрау Шульц, рад встрече, — поприветствовал Кристоф, окинув всех присутствующих коротким взглядом.

— Добрый день, фрау Шульц, фройляйн Амалия, юнгер манн… фройляйн Китти, — Мюллер отдельно обозначил каждого члена семьи и напоследок остановил любопытный взгляд синих глаз на мне.

— Здравствуйте, господа! — добродушно воскликнула фрау. — Рада, что вы почтили нас визитом! Гер Нойманн… штурмбаннфюрер, хочу представить вам свою дочь — Амалия Шульц. Пару недель назад она закончила школу невест.

Амалия коротко кивнула, выдавив натянутую улыбку. Офицер окинул ее оценивающим взглядом с ног до головы и позволил себе короткую усмешку.

— Рад встрече, фройляйн Шульц, — он кивнул ей в ответ, продолжив испепелять ее хищным взглядом бледно-зеленых глаз.

— А это мой сын Артур и племянница Китти.

Фрау указала в нашу сторону и любопытный взгляд Кристофа поутих.

— Ваш сын и племянница не нуждаются в представлении, — высокомерно выдал он, вздернув подбородок, и пряча руки за спиной. — Мы познакомились, кажется, несколько месяцев назад, верно, Алекс?

Он обернулся в сторону товарища и тот коротко утвердительно кивнул. А я нервно сглотнула слюну, ощутив, как из-под ног уходила земля. Еще с минуту я мысленно переводила его слова, но все они сходились к одному. Фрау недоуменно оглянулась в мою сторону быстро-быстро моргая, а на устах ее играла нервозная улыбка. Но женщина все же тактично промолчала.

— Что ж, тогда пройдемте в дом!

Она указала в сторону двери и первой вошла в дом, за ней последовали Амалия и мы с Артуром, а затем и офицеры, как по команде поснимавшие головные уборы.

— Маменька сказала ты будешь обедать с нами, — по секрету шепнул мне Артур, когда мы зашли в столовую.

Я испуганно округлила глаза и хотела было отказаться, как вдруг встретилась с настойчивым взглядом фрау Шульц, которая слегка кивнула головой в сторону стула, соседствующего с Артуром. Затаив дыхание, я впервые присела за стол помещиков, выпрямив спину по примеру Амалии.

Меня одолевали смешанные чувства: во-первых, я ощущала себя не в своей тарелке, а, во-вторых, было дико непривычно и боязно сидеть напротив Алекса Мюллера и Кристофа Нойманна по левую руку. Было жутко страшно лишний раз взглянуть в их сторону, а в особенности словить любопытный и будто бы в чем-то подозревающий взгляд офицера Нойманна. Ко всему прибавлялось еще и незнание самых простых правил немецкого столового этикета, которое могло выдать меня с потрохами. Поэтому я мельком поглядывала за членами семьи и повторяла за ними каждое движение.

Я старалась скрыть нервную дрожь рук, удерживая столовые приборы, и похоже, это заметила зоркая фрау. Об этом свидетельствовал ее строгий и хмурый взгляд в сочетании с едва заметным покачиванием головы. Она знала, что мне было страшно, но этот страх лишь выдавал мое истинное положение в немецком обществе.

Всю трапезу немцы молчали. В столовой раздавался лишь звон приборов и тихое тиканье напольных старинных часов позади. Я чувствовала себя настолько неуютно, что едва ли притронулась к запеченной в масле курице и жареному картофелю с небольшими кустиками брокколи. Подобная традиция немцев — молчать во время еды — никак не укладывалась в голове. Ведь во время завтраков, обедов и ужинов в нашей кухне стоял гул звонких голосов. Мы с ребятами делились анекдотами, рассказывали небылицы и просто приятно проводили время.

На протяжении всего обеда я ловила на себе хмурые и даже обеспокоенные взгляды офицера Мюллера. И хоть он взглянул на меня от силы раза три, мне было достаточно, чтобы провалиться сквозь землю от смущения. Нойманн также не отставал от товарища и поочередно оглядывал сначала Амалию, а затем и меня… словно какой-то товар на прилавке… И так на протяжении всего обеда. Сложно было пересилить себя и направить взгляд на белоснежную скатерть. А еще труднее было взять кусок мяса и тщательно прожевать его. В тот день я по-настоящему познала выражение «кусок в горло не идет».

Не обделял офицер вниманием и Артура, когда тот вытворял странные для неподготовленного человека вещи. К примеру, стучал кулаком три раза по столу перед едой, считал каждую ложку, которая отправлялась в рот, окружил себя шестью кусочками хлеба по три ломтика и ел поочередно каждый из них. Фрау тихо одергивала сына, оправдывая его поступки перед Нойманном обыкновенной детской шалостью.

Впервые Кристоф заговорил, когда Лëля унесла пустые тарелки, а Тата подоспела с чаем.

— Горничные у вас больно необычные, — подметил он, зорко наблюдая за Татьяной. — Остарбайтеры?

— Вы очень наблюдательны, гер Нойманн, — осторожно ответила фрау Шульц, убирая белоснежную салфетку с колен.

— Почему они не носят нашивки? — укоризненно спросил мужчина, прочистив горло. — Вы воспринимаете их за членов семьи, фрау Шульц, или хотите проблем?

Душа моя вмиг ушла в пятки после вопроса. Голос его звучал грубо и уверенно, от того он и производил впечатление человека, которому лучше не перечить.

Фрау тут же побледнела и смутилась, но виду старалась не подавать.

— Я подумала, что… что девочки работают не в городе, а на ферме и здесь…

— Вам не нужно думать, фрау Шульц, за вас уже все придумали. Правила на то и созданы, чтобы им подчиняться. А кто не подчиняется… сами знаете, что ожидает.

Женщина растерянно кивнула. Она опустила взгляд на стол и еще больше выпрямила спину. А спустя пару минут, решив сменить тему, тихо спросила:

— Как обстоят дела на Восточном фронте?

Кристоф показательно прокашлялся в кулак, и устремил твердый взгляд в сторону Генриетты.

— Давайте не будем терять время, фрау Шульц. В наши дни оно как-никогда ценно, — настойчиво объяснился офицер Нойманн. — Исходя из этого, предлагаю перейти сразу к делу. Как вам известно, мою дивизию могут в любой момент отправить на фронт, поэтому я намерен жениться на вашей дочери в самое ближайшее время. Амалия из хорошей семьи, подходит мне по статусу, внешне весьма недурна, да и, к тому же, благополучно закончила обучение в школе невест.

Лицо фрау озарила тревожная и растерянная улыбка. Она нервозно поправила идеально уложенные волосы и вновь натянула дежурную улыбку.

— Но как же… как же так быстро… Ведь нужно подготовиться…

— Об этом не беспокойтесь, мои люди обо всем позаботятся, и разрешение на брак от партии будет у меня на руках в ближайшие пару недель, — уверенно изрек мужчина. — От вас будет требоваться красивая невеста в подобающем виде. И позаботьтесь, чтобы свадебное платье выглядело достойно, на церемонии будут лучшие фотографы Мюнхена, и наши фотографии будут печататься во всех газетах Баварии, как минимум неделю. К слову, вступим в брак мы не в церкви, а на новых церемониях, возглавляемых членами партии. Я позвоню вам, чтобы сообщить о дате и месте проведения церемонии.

Бедняжка Амалия была так бледна. На мгновение мне показалось, что она вот-вот лишиться чувств. Генриетта же старалась стойко держаться, как и подобает немецкой женщине. Воздух в помещении сгущался и накалялся каждую секунду. От напряжения он был такой плотный, что его можно было потрогать руками. От волнения я сжимала вилку в ладони с такой силой, что кулак тотчас же побелел, а мышцы руки изнывали от боли и напряжения.

— Полагаю, ваше молчание означает полное согласие, — заключил Кристоф, встав из-за стола и поправив черный офицерский китель. Вслед за ним встали и все присутствующие, включая меня. — Фройляйн Шульц, могу ли я надеяться на прогулку с вами по вашей чудной ферме? Я хотел бы поближе познакомиться и с вами, и с вашими владениями.

Бледная как лист бумаги, Амалия покорно кивнула и приняла руку офицера Нойманна. Вскоре они покинули столовую и фройляйн Шульц с громким вздохом сожаления обессиленно уселась на стул.

— Не думала, что так скоро буду выдавать дочь замуж, — сдавленно произнесла она. — Алекс, я очень надеюсь, что он достойная партия для нашей Амалии.

– Не сомневайтесь, фрау Шульц, — одобрительно кивнул Мюллер. — Кристоф он… один из самых влиятельных людей Баварии. К тому же, имеет хорошую репутацию в партии. С ним Амалия не пропадет.

— Маменька, ты обещала мне сегодня прогулку по Мюнхену! — вдруг спохватился Артур, который все это время не проронил ни слова.

— Ох, я и совсем забыла, — Генриетта обессиленно опустила голову на руки. — Алекс, дорогой, не мог бы ты сопроводить Артура и Китти в Мюнхен?

По спине пробежали неприятные мурашки, и я замерла в томительном ожидании.

— У меня сегодня внеочередной выходной, так что вполне могу отвезти их в город и привезти обратно, — произнес офицер так, словно отдал очередной приказ.

— Ура! Ура! Ура! — торжественно воскликнул Артур, подпрыгнув на месте. — Китти-Митти, мы едем в Мюнхен!

Я слегка потрепала мальчика по пшеничным волосам и выдавила слабую улыбку.

— Благодарю тебя, — выдохнула фрау, по-матерински погладив мужчину по спине. — Не знаю, что бы я делала, не будь тебя рядом.

— Вам нельзя думать о плохом, — отозвался Мюллер со слабой улыбкой на устах. — И чтобы хоть как-то приподнять вам настроение, хочу оповестить, что со дня на день ожидается корреспонденция с фронта.

— Бог мой, какая радость! Я буду с нетерпением ждать писем от Фридриха и Áльберта с хорошими вестями! — женщина одарила офицера сдержанной улыбкой, а затем приобняла меня и сына. — Пойдемте я провожу вас до машины.

Я едва успела поправить миниатюрную шляпку и надеть длинное серое пальто, как Артур тут же потянул меня за руку к выходу из дома. Мюллер помог залезть мальчику в закрытый автомобиль на заднее сиденье, и тут же протянул мне руку с раскрытой ладонью. Я гордо вздернула подбородок, схватилась за дверцу машины, и без чьей-либо помощи села рядом с Артуром.

— Китти, впредь не будь так безрассудна, особенно в городе! — упрекнула фрау. — У нас не принято отказывать в помощи, особенно в мужской! И надень перчатки, на дворе декабрь, женщины ходят в них еще с октября… И пальто не вздумай снимать, а то тело больно худощавое у тебя, много лишних глаз привлечешь!

Я послушно кивнула, достав из сумочки черные кожаные перчатки и, надев их, уловила короткую усмешку со стороны Алекса Мюллера. Нахмурившись, я отвела взгляд в сторону, и офицер сел за руль машины, на этот раз разъезжая без личного шофера.

— Будьте осторожны! — обеспокоенно крикнула фрау Шульц, когда в воздухе загремел рев мотора. — Мюнхен довольно большой город, не привлекайте к себе внимание! И Артур, не смей отходить от Китти и Алекса ни на шаг!

— Не беспокойтесь, фрау Шульц, я за всем прослежу, — убедительно изрек офицер.

Дорога до города заняла не больше получаса. Все это время я была как на иголках, а Артур не сводил восхищенного взгляда с местных окрестностей. Он продолжал удерживать мою руку, время от времени сжимая ее своей влажной ладонью. Мальчик то и дело восторженно тыкал пальцем в сторону красивых домов, конюшен, резвящихся в поле детей или мычащих коров. Я же натянуто улыбалась и дежурно кивала, с ужасом ожидая совместной прогулки с офицером полиции. Неизвестность поглощала с каждой секундой, проведенной в машине, и не оставляла никаких шансов на непоколебимое спокойствие.

Мюллер остановился на специальном участке, где стояли множество автомобилей, зачастую принадлежащих старшим офицерам. Артур выскочил из машины, как только мужчина едва затормозил, и офицер открыл дверь, протянув мне раскрытую ладонь с язвительной усмешкой на устах. В его глазах глубокого синего оттенка стоял некий вызов, ведь он прекрасно осознавал, что у меня не было иного выбора, и я буду вынуждена принять его помощь. Поэтому не упускал возможности подколоть моей бесправностью. Одной рукой я захватила длинное пальто, чтобы оно не мельтешило под ногами, а вторую, скрипя зубами, вложила в протянутую теплую ладонь Мюллера. Все то время, пока я спускалась, он не сводил с меня любопытных глаз с небольшой долей злорадства. Поэтому, едва ощутив землю под ногами, я показательно вырвала ладонь и поправила воротник пальто, чем только позабавила немца.

— Артур, возьми платок, у тебя текут слезы, — сказала я и заботливо вытащила из сумочки привычный хлопковый белоснежный платок с красной окантовкой.

— Китти, Китти, Китти! — воскликнул Артур. Он принял платок из моих рук, наспех вытер слезы и восхищенно оглянулся по сторонам. — Куда мы пойдем?

— На Одеонсплац, — тут же ответил Мюллер, поправив головной убор. — Заодно прогуляемся по историческим улицам.

В течение всего времени я наблюдала удивительные различия от привычных прогулок по небольшому и уютному Эрдингу. И тут же принималась скучать по нашим с Артуром беззаботным гуляниям.

Для меня тогда это была не увлекательная прогулка по красивому городу со старинными постройками, а самая настоящая пытка. Унизительной пыткой было идти рука об руку с офицером, который мог наказать меня за любую провинность. Я боялась его, ведь никогда не знаешь, чего ожидать от человека, в руках которого находились оружие, власть и судьбы сотни остарбайтеров.

Но похоже, опасалась его лишь я одна. Полицейские, патрулирующие улицы, мгновенно отдавали ему честь, некоторые подходили и о чем-то докладывали, простые граждане вежливо приветствовали, интересовались здравием его матушки и обстановкой на фронте, а некоторые дамы и вовсе позволяли себе загадочно улыбаться и строить глазки офицеру. Все то время, пока мы шли до Одеонсплац, я отчаянно желала раствориться в воздухе, слиться со зданиями или превратиться в незаметного и никому не нужного жучка, который ползал под ногами. Сделать все, чтобы не замечать тех любопытных, а зачастую оценивающих взглядов в мою сторону. И не будь по правую руку офицера Мюллера, я практически наверняка не стала бы объектом всеобщего внимания, в особенности женского. Зажиточные немки разглядывали мое одеяние с головы до ног, кто-то от праздного любопытства, а кто-то же с целью оценить мое положение в обществе или же попытаться узнать в моем лице кото-то из числа знакомых.

Я старалась держаться, ни коим образом не показывая, что меня вообще волнуют чужие взгляды. По наставлениям фрау Шульц, удерживала осанку с гордо вздернутым подбородком, и смотрела прямо перед собой, стараясь не замечать любопытных взглядов. Как выяснилось позже, очень даже зря я не позволяла себе разглядывать старинные улочки, где каждое здание несло в себе удивительную историю.

На дворе стояла середина декабря, и вся Германия потихоньку готовилась к празднованию католического Рождества. Его дух был в длинных гирляндах с разноцветными лампочками, в снежинках, вырезанных из различных бумаг, в красных носочках с белой каймой на дверях жилых домов. Повсюду красовался еловый венок, украшенный шишками и хвоей — его вывешивали на двери домов, магазинчиков и булочных. А на главной площади города, куда мы пришли, на наших глазах немцы старательно украшали ель — высокую красавицу и главный признак приближавшегося праздника. На той же площади чуть поодаль расположилась внушительная рождественская ярмарка с украшенными яркими палатками, продавцами, переодетыми в персонажей, чем-то схожими с нашим Дедом Морозом и настоящий парк развлечений для детей. Артур с восторгом смотрел на вертящиеся и крутящиеся карусели, а я, благодаря царящему духу Рождества, и вовсе позабыла, что находилась рядом с немецким офицером.

Палатки изобиловали аппетитными рождественскими блюдами, множеством сувениров и поделок на праздничную тематику. У меня разбегались глаза от ярких завлекающих вывесок, изобилия всего красного и зеленого, необычных каруселей, от которых захватывало дух, и от аппетитного аромата близлежащих крендельков и булочек. Народу было много, но не да такой степени, что нам было некуда вступить. В основном, это были резвящиеся дети и их матери, не спеша прогуливающиеся по площади.

В какой-то момент я тряхнула головой и вспомнила, где находилась.

Со стороны преддверие немецкого Рождества было похоже на пир во время чумы. Как они могли спокойно праздновать, когда в это время тысячи женщин, детей гибли от рук немецких офицеров? Как эти красные, зеленые побрякушки, аппетитные булочки и еловые веночки так просто могли закрыть им рты? Как так получилось, что они были полностью одурманены речами своего фюрера, поклонялись ему и воспринимали чуть ли не как Господа-бога?!

— Китти, Китти, Китти! — звонкий голос Артура возвратил к действительности. Он тянул меня за руку куда-то в сторону. — Китти-Митти, я хочу на карусели, пойдем со мной!

Я кинула беглый взгляд в сторону аттракциона, куда хотел усадить меня Артур, и ужаснулась. Мальчики и девочки лет десяти с визгами радости катались на непонятной железной конструкции, вскидывая руки вверх навстречу прохладному ветру. Их сиденья медленно вертелись вокруг своей оси и параллельно этому они крутились против часовой стрелки на довольно большом расстоянии, а время от времени взлетали и опускались словно птицы.

Офицер Мюллер, заметив мое побледневшее лицо, взъерошил мальчику пшеничные волосы и сказал ему что-то тихое и мне непонятное. Мало того, что он понизил голос, вокруг раздавались визги детей, а также бесконечный гул продавцов и покупателей с ярмарки, поэтому у меня не оставалось ни единого шанса распознать хотя бы слово.

Мальчик с офицером подошли к карусели, я тут же последовала за ними. Они терпеливо дождались, когда работник остановит конструкцию на положенной минуте, и только потом мужчина посадил Артура рядом с девочкой лет десяти. Плату за столь странный аттракцион, как оказалось, не взимали, и сей праздник был исключительно за счет администрации города. Артур помахал нам, как только карусель загудела, и улыбнулся самой искренней и довольной улыбкой, на которую был способен.

Мюллер вдруг встал в трех метрах от меня, продолжив с невозмутимым лицом наблюдать за восторгом Артура Шульца. А я вновь съежилась то ли от страха, то ли от смущения, что мы за все полгода не обмолвились даже парочкой слов. По этикету мы были обязаны перекинуться двумя бестолковыми словами о погоде, о здравии родителей или о ситуации в мире целом. Но Алекс Мюллер был ярым немцем до мозга костей, тем более являлся ярчайшим представителем СС, черная слава о которых ходила по Союзу еще с начала войны. А надо ли мне было с ним разговаривать? Только если бесчувственный немец с помощью оружия и угроз не попытается достать из меня хоть слово. Ведь с представителями немецкой «элиты», как и с остальными немцами, я не желала иметь ничего общего.

Пока Артур наслаждался попутным ветром и в буквальном смысле захлебывался новыми впечатлениями, на время позабыв обо мне, я решилась незаметно увильнуть от Мюллера. Всего в нескольких шагах от нас находился крайний ряд ярмарки, и я, не теряя времени, направилась посмотреть, что же продают и покупают немцы. Именно так это выглядело со стороны, но по-настоящему мой план был предельно прост — под видом молодой хозяйки, которая безгранично сочувствует остарбайтерам, я намеревалась расспросить местных дам в какой стороне находилась прачечная.

Я готовилась к этому долгие месяцы: изучала язык, манеру общения женщин, как себя нужно преподнести, чтобы не словить косые взгляды и что нужно сказать, если вдруг они расспросят меня про русский акцент.

Сначала я попыталась затеряться в толпе, что было довольно-таки непросто, учитывая небольшое количество людей. Затем приглядела парочку молодых женщин в элегантных пальто, которые некоторое время выбирали сувениры. Пару минут я прислушивалась к их разговору, и как только решилась сделать шаг в их сторону, меня в буквальном смысле парализовал низкий мужской голос, раздавшийся над ухом.

С каждым его словом приходило страшное осознание.

— А вы не так просты, как кажетесь, Катарина… — тихим хриплым голосом произнес Мюллер на чистейшем русском. — Все еще не упускаете шанс разыскать сестру?