Неточные совпадения
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни
в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять
в герои добродетельного человека, но… может быть,
в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное
богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде
в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
В торговом
мире богатство — это мыльный пузырь, который разлетается мгновенно радужными брызгами.
Так превращается первоначальное сознание греховности
в злобную обиду на
мир,
в претензию получать все
богатства бытия, не заслужив их,
в желание отделаться внешним образом от зла, не вырвав корней его.
Вся языческая полнота жизни, так соблазняющая многих и
в наше время, не есть зло и не подлежит уничтожению; все это
богатство бытия должно быть завоевано окончательно, и недостаточность и ложь язычества
в том и заключалась, что оно не могло отвоевать и утвердить бытие, что закон тления губил
мир и язычество беспомощно перед ним останавливалось.
«Каждое правительство содержит столько войска, сколько оно могло бы содержать, если бы его народу угрожало истребление, и люди называют
миром состояние напряжения всех противу всех. И потому Европа так разорена, что если бы частные люди были
в том положении,
в котором находятся правительства этой части света, то самым богатым из них было бы нечем жить. Мы бедны, имея
богатства и торговлю всего
мира».
Рабочий нашего времени, если бы даже работа его и была много легче работы древнего раба, если бы он даже добился восьмичасового дня и платы трех долларов за день, не перестанет страдать, потому что, работая вещи, которыми он не будет пользоваться, работая не для себя по своей охоте, а по нужде, для прихоти вообще роскошествующих и праздных людей и,
в частности, для наживы одного богача, владетеля фабрики или завода, он знает, что всё это происходит
в мире,
в котором признается не только научное положение о том, что только работа есть
богатство, что пользование чужими трудами есть несправедливость, незаконность, казнимая законами, но
в мире,
в котором исповедуется учение Христа, по которому мы все братья и достоинство и заслуга человека только
в служении ближнему, а не
в пользовании им.
Последний пункт осталось объяснить:
Ты любишь женщину… ты жертвуешь ей честью,
Богатством, дружбою и жизнью, может быть;
Ты окружил ее забавами и лестью,
Но ей за что тебя благодарить?
Ты это сделал всё из страсти
И самолюбия, отчасти, —
Чтоб ею обладать, пожертвовал ты все,
А не для счастия ее.
Да, — пораздумай-ка об этом хладнокровно
И скажешь сам, что
в мире всё условно.
И
в торжестве красоты,
в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как будто степь сознает, что она одинока, что
богатство ее и вдохновение гибнут даром для
мира, никем не воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышишь ее тоскливый, безнадежный призыв: певца! певца!
Рогожин не любил ничего говорить о себе и, вероятно, считал себя мелочью, но он, например, живообразно повествовал о честности князя Федора Юрьича Ромодановского, как тот страшные
богатства царя Алексея Михайловича, о которых никто не знал, спрятал и потом, во время турецкой войны, Петру отдал; как князю Ивану Андреевичу Хованскому-Тарарую с сыном головы рубили
в Воздвиженском; как у князя Василия Голицына роскошь шла до того, что дворец был медью крыт, а червонцы и серебро
в погребах были ссыпаны, а потом родной внук его, Михайло Алексеич, при Анне Ивановне шутом состоял, за ее собакой ходил и за то при Белгородском
мире тремя тысячами жалован, и
в посмеяние «Квасником» звался, и свадьба его с Авдотьей-калмычкой
в Ледяном доме справлялась…
Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской, превзошедшей всех женщин
в мире красотой, мудростью,
богатством и разнообразием искусства
в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата Адонию смерти от руки Ванеи, сына Иодаева.
Постигнув свою бесконечность, свое превосходство над природою, человек хотел пренебрегать ею, и индивидуальность, затерянная
в древнем
мире, получила беспредельные права; раскрылись
богатства души, о которых тот
мир и не подозревал.
Едва только кончилась беспримерная
в летописях
мира борьба,
в которой русская доблесть и верность стояла против соединенных усилий могущественных держав Запада, вспомоществуемых наукою, искусством,
богатством средств, опытностию на морях и всею их военного и гражданскою организацией, — едва кончилась эта внешняя борьба под русскою Троею — Севастополем, как началась новая борьба — внутренняя — с пороками и злоупотреблениями, скрывавшимися доселе под покровом тайны
в стенах канцелярий и во мраке судейских архивов.
Она бы составила неоцененный перл, весь
мир, весь рай, всё
богатство страстного супруга; она была бы прекрасной тихой звездой
в незаметном семейном кругу и одним движением прекрасных уст своих давала бы сладкие приказания.
Но где твой трон сияет
в мире?
Где, ветвь небесная, цветешь?
В Багдаде, Смирне, Кашемире?
Послушай, где ты ни живешь, —
Хвалы мои тебе приметя,
Не мни, чтоб шапки иль бешметя
За них я от тебя желал.
Почувствовать добра приятство
Такое есть души
богатство,
Какого Крез не собирал.
Уважать людей надо не по их званию и
богатству, а по той работе, которую они делают. Чем полезнее эта работа, тем почтеннее люди.
В мире же бывает напротив: уважают праздных, богатых людей, а не уважают тех, кто делает самые полезные всем дела: земледельцев, рабочих.
Мистическое самоуглубление, как и расширение научного или оккультного познания, само
в себе также не содержит ключа к религиозному постижению
мира, — и оно нуждается
в религиозных аксиомах откровения, лишь чрез них живым светом загораются его
богатства.
Ездили наши путешественники и
в Бютензорг — роскошную резиденцию генерал-губернатора, чтобы побывать
в знаменитом ботаническом саду, считающемся по
богатству в нем экземпляров тропических растений и по группировке их первым
в мире.
А когда и его отуманила мирская слава, когда и он охладел к святоотеческой вере и поступил на неправду
в торговых делах, тогда хоть и с самыми великими людьми
мира сего водился, но исчез, яко дым, и
богатства его, как песок, бурей вздымаемый, рассеялись…
И вот человек гасит
в своей душе последние проблески надежды на счастье и уходит
в темное подполье жизни. Пусть даже случайный луч не напоминает о
мире, где солнце и радость. Не нужен ему этот
мир, вечно дразнящий и обманывающий. У человека свое
богатство — страдание.
Власть женщины с ее любовью к
богатству и роскоши
в современном буржуазном
мире создается этой похотью.
Гордый уход духа от
мира и людей
в горние высоты и скупость, нежелание разделить с другими свои
богатства есть нехристианская настроенность, недостаток любви и,
в конце концов, недостаток творчества, ибо творчество щедро и отдает.
В полном составе были, конечно, все наличные члены редакции «Русского
богатства». Была издательница «
Мира божьего» А. А. Давыдова, вдова известного виолончелиста, со следами былой замечательной красоты. Много было других.
А оно просачивалось повсюду. И даже молодежь «Русского
богатства» оказалась зараженною. Помню встречу нового 1896 года
в редакции «Русского
богатства». Было весело и хорошо. Певец
Миров чудесно пел. Часто воспоминания неразрывно связываются с каким-нибудь мотивом. У меня тот вечер связан
в памяти с романсом, который он, между прочим, пел...
В основе русского нигилизма, взятого
в чистоте и глубине, лежит православное мироотрицание, ощущение
мира лежащим во зле, признание греховности всякого
богатства и роскоши жизни, всякого творческого избытка
в искусстве,
в мысли.
Достаточно ей было побыть
в покоях полчаса, как ей начинало казаться, что она тоже робка и скромна, что и от нее пахнет кипарисом; прошлое уходило куда-то
в даль, теряло свою цену, и княгиня начинала думать, что, несмотря на свои 29 лет, она очень похожа на старого архимандрита и так же, как он, рождена не для
богатства, не для земного величия и любви, а для жизни тихой, скрытой от
мира, сумеречной, как покои…
Победила мораль буржуазная, мораль условных ценностей положения
в мире сем, ценностей
богатства, власти, славы, наслаждения сексуального, наслаждения роскошью и комфортом.
— Боже мой! Неужели найдется хотя бы один человек
в мире, который за обладание вами не положил бы к вашим ногам себя самого, свои средства, свое
богатство, не окружил бы вас комфортом, не сделал бы вашу жизнь — жизнью полновластной царицы?
— Нет, нет, у меня предчувствие, что скоро умру, не поцеловав своей дочери, не благословив ее ребенка. Как прекрасен Божий
мир, и как мрачно на душе моей! У меня несметное
богатство, а я найду один покой
в могиле…
В чьи руки попадет, Иннокентий, после нашей смерти это
богатство, добытое, большей частью, твоим трудом?
Социализм не сомневается
в ценности мирского
богатства и хорошей, довольной жизни
в этом
мире.
Счастливее был бы я
в тысячу раз, если бы вместо
богатства пришла она без придачи
в мою бедную мызу — наследство бедного отца; я принял бы ее тогда, как божество, которое одним словом может дать мне все сокровища
мира.
— Уедем,
Мира, отсюда! Уедем сейчас обратно к отцу! Умчимся
в родное наше королевство! Что тебе чужой народ,
Мира! Не хочет он подчиняться поставленным тобою сановникам, так уйди от него. У нашего царя-батюшки достаточно
богатства, достаточно дворцов, и там ты так же весело жить будешь, как и здесь.
По одежде он не солдат, не офицер, хотя и
в мундире; наружность его, пошлую, оклейменную с ног до головы штемпелями нижайшего раба, вы не согласились бы взять за все
богатства мира.
Мне и
в голову не приходило получить с рукой Агнесы его
богатство, для меня она одна, своим лицом, была сокровище дороже всех сокровищ
в мире.
По обоим Евангелиям, после слова, страшного для каждого верующего
в личную жизнь и полагающего благо
в богатстве мира, после слов о том, что богатый не войдет
в царство бога, и после еще более страшных для людей, верующих только
в личную жизнь, слов о том, что кто не оставит всего и жизни своей ради учения Христа, тот не спасется, — Петр спрашивает: что же будет нам, последовавшим за тобой и оставившим всё?
Ведь как бы ты ни был затуманен, одурен своим царством, властью,
богатством, как бы ты ни был измучен, озлоблен своей нуждой и обидой, ты так же, как и мы все, обладатель или скорее проявитель того же духа божья, который живет во всех нас и который
в наше время ясно, понятно говорит тебе: зачем, для чего ты мучаешь себя и всех, с кем имеешь общение
в этом
мире?