Неточные совпадения
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме,
в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что
полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был
в комнате, он выходил
в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Через час времени жандарм воротился и сказал, что граф Апраксин велел отвести
комнату. Подождал я часа два, никто не приходил, и опять отправил жандарма. Он пришел с ответом, что
полковник Поль, которому генерал приказал отвести мне квартиру,
в дворянском клубе играет
в карты и что квартиры до завтра отвести нельзя.
Я выпил, он поднял меня и положил на постель; мне было очень дурно, окно было с двойной рамой и без форточки; солдат ходил
в канцелярию просить разрешения выйти на двор; дежурный офицер велел сказать, что ни
полковника, ни адъютанта нет налицо, а что он на свою ответственность взять не может. Пришлось оставаться
в угарной
комнате.
В это время
в комнату вошел очень осторожными шагами маленький, толстенький и довольно еще благообразный из себя артиллерийский
полковник.
После обеда, когда дамы вышли
в задние
комнаты поправить свой туалет и пораспустить несколько свои шнуровки,
полковник заметил сыну...
Вскоре после того Павел услышал, что
в комнатах завыла и заголосила скотница. Он вошел и увидел, что она стояла перед
полковником, вся промокшая, с лицом истощенным, с ногами, окровавленными от хождения по лесу.
Тот вдруг бросился к нему на шею, зарыдал на всю
комнату и произнес со стоном: «Папаша, друг мой, не покидай меня навеки!»
Полковник задрожал, зарыдал тоже: «Нет, не покину, не покину!» — бормотал он; потом, едва вырвавшись из объятий сына, сел
в экипаж: у него голова даже не держалась хорошенько на плечах, а как-то болталась.
У
полковника с год как раскрылись некоторые его раны и страшно болели, но когда ему сказали, что Павел Михайлович едет, у него и боль вся прошла; а потом, когда сын вошел
в комнату, он стал даже говорить какие-то глупости, точно тронулся немного.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного
полковника в это время так разболелись ноги, что он и из
комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды
полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
Там на крыльце ожидали их Михайло Поликарпыч и Анна Гавриловна. Та сейчас же, как вошли они
в комнаты, подала мороженого; потом садовник, из собственной оранжереи Еспера Иваныча, принес фруктов, из которых Еспер Иваныч отобрал самые лучшие и подал Павлу.
Полковник при этом немного нахмурился. Он не любил, когда Еспер Иваныч очень уж ласкал его сына.
Когда Павел возвратился
в комнаты,
полковник подозвал его к себе и погладил по голове.
Павел, наконец, вырвался из отцовских объятий, разрыдался и убежал к себе
в комнату.
Полковник, тоже всхлипывая, остался на своем месте.
Стол был отодвинут от стены и грязной скатертью накрыт
в той самой
комнате,
в которой вчера Володя являлся
полковнику. Батарейный командир нынче подал ему руку и расспрашивал про Петербург и про дорогу.
В зале, куда вышел он принять на этот раз Николая Всеволодовича (
в другие разы прогуливавшегося, на правах родственника, по всему дому невозбранно), воспитанный Алеша Телятников, чиновник, а вместе с тем и домашний у губернатора человек, распечатывал
в углу у стола пакеты; а
в следующей
комнате, у ближайшего к дверям залы окна, поместился один заезжий, толстый и здоровый
полковник, друг и бывший сослуживец Ивана Осиповича, и читал «Голос», разумеется не обращая никакого внимания на то, что происходило
в зале; даже и сидел спиной.
— Мои ли уши слышали такую угрозу,
полковник? — возопил Фома, входя
в комнату. — Так ли мне передано?
Минут через пятнадцать раздались
в следующих
комнатах правильные шаги, и вслед за тем показался и сам
полковник с височками, с небольшим хохолком, с нафабренными усами,
в стоячем галстуке и сюртуке, с георгиевским крестом
в петлице. По всему туалету его заметно было, что он только что прифрантился.
Первым вошел
в комнату, где происходило свидание, отец Сергея,
полковник в отставке, Николай Сергеевич Головин. Был он весь ровно белый, лицо, борода, волосы и руки, как будто снежную статую обрядили
в человеческое платье; и все тот же был сюртучок, старенький, но хорошо вычищенный, пахнущий бензином, с новенькими поперечными погонами; и вошел он твердо, парадно, крепкими, отчетливыми шагами. Протянул белую сухую руку и громко сказал...
Но вот, часу
в четвертом с полудня, пан
полковник и прочие гости, выспавшись, сходятся
в большую
комнату.
Полковник вышел уже
в сюртуке и гости за ним тоже — поверите ли? —
в сюртуках… Но какое нам дело, мы будто и не примечаем. Как вот, послушайте… Господин
полковник сказал:"Зовите же гг. офицеров"… и тут вошло из другой
комнаты человек семь офицеров и, не поклонясь никому, даже и нам, приезжим, сели прямо за стол. Можно сказать, учтиво с нами обращались! Может быть, они с господином
полковником виделись прежде, но мы же званые… Но хорошо — уселися.
Мы вошли
в дом. Солдат сказал, чтобы мы
в первой
комнате, пустой, ожидали его высокоблагородие. Что прикажете делать? Мы, Халявские, должны были ожидать; уж не без обеда же уехать, когда он нас звал: еще обиделся бы. Вот мы себе ходим либо стоим, а все одни. Как
в другой
комнате слышим
полковника, разговаривающего с гостями, и по временам слышим вспоминаемую нашу фамилию и большой хохот.
В сенях пана
полковника встретил весь мужской пол, стоя по чинам и отдавая честь поклонами; при входе же
в комнату весь женский пол встретил его у дверей, низко и почтительно кланяясь.
Осторожно ступая по полу, он прошёл мимо
комнаты,
в которой гудел храп
полковника, потом ещё мимо затворённой двери
в какую-то
комнату.
В окна смотрела тьма,
в комнате было душно, запах керосина трёх зажжённых ламп, смешиваясь с запахом
полковника, увеличивал духоту и нервное настроение Ипполита. Он смотрел на Вареньку и размышлял...
Она плачет, я это тоже с нею сижу, да так промеж себя и разговариваем, а
в комнату ко мне шасть вдруг этот
полковник… как его зовут-то?
Не успел еще он, по окончании письма, выпить предобеденную рюмку настойки да закусить свежею молодою редискою со сливочным маслом, как
в смежной
комнате раздалось знакомое бряцание сабли
полковника Пшецыньского, для которого ксендз-пробощ «всегда был дома».
Кроме яствий и карт, Хвалынцева немало удивило еще присутствие
в этой
комнате таких воинственных предметов, как, например, заряженный револьвер, лежавший на ломберном столе, у того места, на которое сел теперь
полковник Пшецыньский; черкесский кинжал на окошке;
в углу две охотничьи двухстволки, рядом с двумя саблями, из коих одна, очевидно, принадлежала
полковнику, а другая — стародавняя, заржавленная — составляла древнюю принадлежность помещичьего дома.
Через два часа они приехали.
Полковник поселился
в кабинете, адъютанты
в соседней
комнате. Обедали они
в столовой.
— Ах, господи, что же тут непонятного? — сказал
полковник с досадой и пожал плечами. — Ведь я, кажется, достаточно ясно выражался! Ехал я
в Шевелки с женой… Ночевала она
в пустом доме,
в соседней
комнате… Очень ясно!
Бекетов был произведен
в полковники, занял
комнаты во дворце и, казалось, брал решительный перевес над Шуваловым.
Полковник Манштейн бросился на герцога и держал его, пока не вошли
в комнату гренадеры. Они схватили его, а так как он,
в одном белье, вырываясь, бил их кулаками и кричал благим матом, то они принуждены были заткнуть ему рот носовым платком, а внеся
в приемную, связать. Регента посадили
в карету фельдмаршала Миниха с одним из караульных офицеров. Солдаты окружили карету. Таким образом, пленник был доставлен
в Зимний дворец. Другой отряд гренадер арестовал Бестужева.
Поляк с достоинством ответил ему поклоном и молча направился
в свою
комнату, а
полковник обратился к нам и сказал...
— Да
в чем дело-то… что делать-то далее? — стали приступать наши. —
Полковник ушел — вы пылите и батьку распекаете… Разве мы,
в самом деле, его внушений, что ли, стали бы слушать… А где теперь поляк? Черт знает, были ли у него деньги, — что он один теперь у себя
в комнате делает? Говорите, пожалуйста, — что решено? Кто же обидчик, кто злодей?
Там, запершись на ключ, находились теперь наш полковой командир, наш ротмистр и виновник всех наших сегодняшних бед, Август Матвеич. Они вошли
в эту
комнату по приглашению
полковника, и о чем они там хотели говорить — никому не было известно. Три офицера и батюшка заняли ближайшую к
комнате позицию сами — по собственному побуждению и по собственной предусмотрительности, из опасения, чтобы не оставить своих беспомощными
в случае, если объяснения примут острый характер.
Не поражала своим убожеством грязная, пустая
комната; не замечалось и того, что сам он стал нечистоплотен и ленив: по неделям не меняет белья, ленится чистить ногти, а когда и замечалось, то тут же опровергалось резонным соображением: «Ведь мне за барышнями не ухаживать!» Легче было и дело делать спустя рукава; не так обидно казалось и то, что он
в пятьдесят лет штабс-капитан, тогда как иные товарищи его по выпуску уже
полковники, а то и генералы.