Неточные совпадения
Захар тронулся окончательно последними жалкими словами. Он начал понемногу всхлипывать; сипенье и хрипенье слились
в этот раз
в одну, невозможную ни для какого инструмента ноту, разве только для какого-нибудь китайского гонга или
индийского тамтама.
Но богини нет: около нас ходит будто сам
индийский идол — эмблема обилия и плодородия, Вампоа. Неужели это он отдыхает под кисеей
в нише, на него веет прохладу веер, его закрывают ревнивые жалюзи и золоченые резные ширмы от жара? Будто? А зачем же
в доме три или четыре спальни? Чьи, вон это, крошечные туфли прячутся под постель? Чьи это мелочи, корзиночки? Кто тут садится около круглого стола, на котором разбросаны шелк, нитки и другие следы рукоделья?
Мы шли по 9-ти узлов, обогнали какое-то странное, не то китайское, не то
индийское, судно и часу
в десятом бросили якорь на Манильском рейде, верстах
в пяти от берега.
Я дня два не съезжал на берег. Больной, стоял я, облокотясь на сетки, и любовался на небо, на окрестные острова, на леса, на разбросанные по берегам хижины, на рейд, с движущеюся картиной джонок, лодок, вглядывался
в индийские, китайские физиономии, прислушивался к говору.
«Но это даром не проходит им, — сказал он, помолчав, — они крепки до времени, а
в известные лета силы вдруг изменяют, и вы увидите
в Англии многих
индийских героев, которые сидят по углам, не сходя с кресел, или таскаются с одних минеральных вод на другие».
Это дворец невидимой феи,
индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский диван, а рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится
в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
Индийский океан встретил нас еще хуже, нежели Атлантический: там дул хоть крепкий, но попутный ветер, а здесь и крепкий, и противный, обратившийся
в шторм, который на берегу называют бурей.
Все это сильно растворяется
в жарком
индийском воздухе и разносится всюду.
Я с большей отрадой смотрел на кафров и негров
в Африке, на малайцев по островам
Индийского океана, но с глубокой тоской следил
в китайских кварталах за общим потоком китайской жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих людей.
Перед одним кусок баранины, там телятина, и почти все au naturel, как и любят англичане, жаркое, рыба, зелень и еще карри, подаваемое ежедневно везде, начиная с мыса Доброй Надежды до Китая, особенно
в Индии; это говядина или другое мясо, иногда курица, дичь, наконец, даже раки и особенно шримсы, изрезанные мелкими кусочками и сваренные с едким соусом, который составляется из десяти или более
индийских перцев.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по
Индийскому океану было довольно однообразно. Начало мая не лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись
в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил
в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться
в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому,
индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные ряды домов
в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут
в мазанках.
Из буддийской кумирни мы поехали
в индийское капище, к поклонникам Брамы.
Я,
в ожидании съезда на берег, облокотившись на сетки, смотрел на
индийские лодки, на разнообразные группы разноцветных тел.
Кругом все заросло пальмами areca или кокосовыми; обработанных полей с хлебом немного: есть плантации кофе и сахара, и то мало: места нет; все болота и густые леса. Рис, главная пища южной Азии, привозится
в Сингапур с Малаккского и
Индийского полуостровов. Но зато сколько деревьев! хлебное, тутовое, мускатное, померанцы, бананы и другие.
Английское правительство молчит — одно, что остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления лица сами разводят мак на
индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют
в Янсекиян.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели
в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией
индийских деревень, прячущихся
в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
В одной —
в предместии Бинондо, за мостом, да
в другой — уже за городом, при въезде
в индийские деревни.
В одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал за границу, пошатался там по водам, пожил
в Париже, зачем-то съездил
в Египет и на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы,
в Pith India Helmet [
индийском шлеме (англ.).] на голове,
в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
Тигр, обитающий
в Уссурийском крае, крупнее своего
индийского собрата.
Настоящий Гегель был тот скромный профессор
в Иене, друг Гельдерлина, который спас под полой свою «Феноменологию», когда Наполеон входил
в город; тогда его философия не вела ни к
индийскому квиетизму, ни к оправданию существующих гражданских форм, ни к прусскому христианству; тогда он не читал своих лекций о философии религии, а писал гениальные вещи, вроде статьи «О палаче и о смертной казни», напечатанной
в Розенкранцевой биографии.
Белинский — самая деятельная, порывистая, диалектически страстная натура бойца, проповедовал тогда
индийский покой созерцания и теоретическое изучение вместо борьбы. Он веровал
в это воззрение и не бледнел ни перед каким последствием, не останавливался ни перед моральным приличием, ни перед мнением других, которого так страшатся люди слабые и не самобытные,
в нем не было робости, потому что он был силен и искренен; его совесть была чиста.
Человечество должно было пройти все стадии первоначального, естественного откровения, пережить языческий политеизм,
индийское мироотрицание и иудейское единобожие, должно было достигнуть высших ступеней философского самосознания
в Греции и совершить полные предчувствий греческие мистерии, должно было устроиться римское всемирное царство, объединяющее человечество
в мировой культуре, чтобы мир созрел для явления Христа, чтобы тоскующее, жаждущее человечество увидело Логос во плоти.
Индийская идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества,
в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог
в конкретном образе человека,
в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
В трансцендентальном идеализме сказалось
индийское отношение к бытию.
В индийской мистике все достижения являются результатом бесповоротного отсечения от плоти мира, от истории мира, а не преосуществления плоти, не преображения, завоеванного историей.
Ясно, что множественность и повторяемость
в индийской философии и религии, отрицание смысла конкретной истории, допущение скитания душ по разным краям бытия, по темным коридорам и индивидуального спасения этих душ путем превращения
в новые и новые формы — все это несовместимо с принятием Христа и с надеждой на спасительный конец истории мира.
— Помилуйте, Нина Леонтьевна, да зачем же я сюда и приехал?.. О, я всей душой и всегда был предан интересам горной русской промышленности, о которой думал
в степях Северной Америки,
в Индийском океане, на Ниле: это моя idee fixe [Навязчивая мысль (фр.).]. Ведь мы живем с вами
в железный век; железо — это душа нашего времени, мы чуть не дышим железом…
Несмотря на свое безобразие, Янгуржеев заметно франтил и молодился, и
в настоящее время, например, он, чистейшим образом выбритый,
в сюртуке цвета
индийской бронзы,
в жилете из рытого бархата и
в серых брюках, сидел, как бы несколько рисуясь,
в кресле и имел при этом на губах постоянную усмешку.
— Если вы знакомы с историей религий, сект, философских систем, политических и государственных устройств, то можете заметить, что эти прирожденные человечеству великие идеи только изменяются
в своих сочетаниях, но число их остается одинаким, и ни единого нового камешка не прибавляется, и эти камешки являются то
в фигурах мрачных и таинственных, — какова религия
индийская, — то
в ясных и красивых, — как вера греков, — то
в нескладных и исковерканных представлениях разных наших иноверцев.
Для большинства научных людей, рассматривающих жизненное нравственное учение Христа с низшей точки зрения общественного жизнепонимания, учение это есть только весьма неопределенное, нескладное соединение
индийского аскетизма, стоического и неоплатонического учения и утопических антисоциальных мечтаний, не имеющих никакого серьезного значения для нашего времени, и всё значение его сосредоточивается для них
в его внешних проявлениях:
в католичестве, протестантстве, догматах, борьбе с светской властью.
Венецианское зеркало
в массивной раме из серебра; небольшие диваны, обитые дорогим серо-зеленым шелком; палисандровая отделка стен; карнизы, штофные портьеры,
индийский ковер и три электрические лампы с матовыми колпаками
в фигурной бронзовой сетке — были предметами подлинной роскоши —
в том виде, как это технически уместно на корабле.
Напрасно я истощал все доступные пониманию Олеси доводы, напрасно говорил
в простой форме о гипнотизме, о внушении, о докторах-психиатрах и об
индийских факирах, напрасно старался объяснить ей физиологическим путем некоторые из ее опытов, хотя бы, например, заговаривание крови, которое так просто достигается искусным нажатием на вену, — Олеся, такая доверчивая ко мне во всем остальном, с упрямой настойчивостью опровергала все мои доказательства и объяснения… «Ну, хорошо, хорошо, про заговор крови я вам, так и быть, подарю, — говорила она, возвышая голос
в увлечении спора, — а откуда же другое берется?
На диване сидела Глафира Львовна; перед нею стоял стол, и на столе огромный самовар возвышался, как какой-нибудь памятник
в индийском вкусе.
Такая леса (из
индийского ли она растения, или из сырца) сначала очень крепка, и с помощью хорошего удилища и осторожности можно на нее выудить рыбу
в четыре и даже
в пять фунтов; но она скоро мшарится, то есть делается шероховатою, местами тонеет; высыхая на солнце,
в сгибах трескается
в длину и для уженья хорошей рыбы делается неблагонадежною, даже опасною.
Что же касается до лесы из
индийского растения, тонкой, как конский волос, то вся ее выгода состоит
в прозрачности и легкости; если насадка также легка (например, мухи, кузнечики и проч.), то она стоит на всех глубинах воды и долго плавает на поверхности, не погружаясь; но зыблемости шелковых и нитяных лес она не имеет и более пригодна для уженья некрупной рыбы без наплавка, особенно
в водах прозрачных, около полудня, когда рыба гуляет на поверхности воды.
Для них также должен я сказать, что
в том же году я выудил щуку
в три с половиною фунта на один волос из
индийского растения, или сырца.
— Англия! — вскричал француз. — Да что такое Англия? И можно ли назвать европейским государством этот ничтожный остров, населенный торгашами? Этот христианской Алжир, который скоро не будет иметь никакого сообщения с Европою. Нет, милостивый государь! Англия не
в Европе: она
в Азии; но и там владычество ее скоро прекратится. Индия ждет своего освободителя, и при первом появлении французских орлов на берегах Гангеса раздастся крик свободы на всем
Индийском полуострове.
Разумеется, специалисты, споря о том,
в XI или
в XII веке жил монах Иаков, представляют дело
в таком виде, как будто бы от него зависела развязка
индийского восстания, вопрос аболиционистов или отвращение кометы, которая снова, кажется, намерена угрожать Земле
в этом году.
Живое и неподдельное понятие о судьбе было у старинных греков (т. е. у греков до появления у них философии) и до сих пор живет у многих восточных народов; оно господствует
в рассказах Геродота,
в греческих мифах,
в индийских поэмах, сказках «Тысячи и одной ночи» и проч.
Буддисты
индийские стремятся ценою бытия купить свободу
в Будде.
Наука покорила человеку мир, больше — покорила историю не для того, чтоб он мог отдыхать Всеобщность, удерживаемая
в своей отвлеченности, всегда ведет к сонному уничтожению деятельности — таков
индийский квиетизм.
В это самое время милосердая Катерина Михайловна была
в исключительно филантропическом расположении духа вследствие того, что ей принесли оброка до полуторы тысячи ассигнациями и неизвестно откуда явился кочующий по помещикам разносчик с красным товаром, и потому старуха придумывала, кому из горничных, которых было у ней до двух десятков, и что именно купить на новое платье, глубоко соображая
в то же время, какой бы подарок сделать и милому m-r Мишо, для которого все предлагаемые
в безграмотном реестре материи, начиная от английского трико до
индийского кашемира, казались ей недостойными.
Гораздо более заслуживают его внимания, с одной стороны, — права рабочих классов, а с другой — дармоедство во всех его видах, —
в печальном ли табу океанийских дикарей,
в индийском ли браминстве,
в персидском ли сатрапстве, римском патрицианстве, средневековой десятине и феодализме; или
в современных откупах, взяточничестве, казнокрадстве, прихлебательстве, служебном бездельничестве, крепостном праве, денежных браках, дамах-камелиях и других подобных явлениях, которых еще не касалась даже сатира.
Образец проявления его можно указать, например,
в англичанах, которые, едва только утих взрыв первого негодования на
индийскую резню, принялись доказывать, что они сами виноваты, что нужно изменить систему управления
в Индии, и, наконец, решились покончить с Ост-Индскою компанией.
Без
индийской и персидской поэзии не было бы
в человечестве сознания о борении двух начал, добра и зла, во всем мире; без Гомера не было бы Троянской войны, без Вергилия Эней не странствовал бы
в Италию, без Мильтона не было бы «Потерянного рая», без Данте — живых представлений ада, чистилища и рая».
В подтверждение своих взглядов они указывают на великие поэмы первых веков человечества, на поэзию
индийскую, еврейскую, греческую и на продолжение их
в творениях величайших гениев новых времен.
Чтоб подробно их исчислить,
Коротка вся жизнь моя;
Без восторга и помыслить
Не могу об этом я.
Персияне и китайцы,
Кашемирцы и бухарцы
Приплывут
в Одессу к нам;
Мы соболью бросим ловлю,
А
индийскую торговлю
Приберем тогда к рукам.
— Но — таково несовершенство человеческой природы! — и
индийское учение и устройство рушилось, и если теперь остается еще, то лишь
в жалких подражаниях и переделках, далеких от совершенств первоначального образца.
Последние исследования показывают нам, что и
в старинные годы, рядом с благочестивыми поучениями и житиями святых, списывались у нас и ходили по рукам романические сказания — и об
индийских царях, и о походах Александра Македонского, и о рыцарских подвигах средних веков.