Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую
горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений,
в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал
в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся
в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из
горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду
в большой жилистой
горсти.
В кухне на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул
горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Его молча слушали человек десять, слушали, искоса поглядывая друг на друга, ожидая, кто первый решится возразить, а он непрерывно говорил, подскакивая, дергаясь, умоляюще складывая ладони, разводя руки, обнимая воздух, черпая его маленькими
горстями, и казалось, что черненькие его глазки прячутся
в бороду, перекатываясь до ушей, опускаясь к ноздрям.
— Не мной? Докажи! — кричал Дронов, шершавая кожа на лице его покраснела, как скорлупа вареного рака, на небритом подбородке шевелились рыжеватые иголки, он махал рукою пред лицом своим, точно черпая
горстью воздух и набивая его
в рот. Самгин попробовал шутить.
Открыл форточку
в окне и, шагая по комнате, с папиросой
в зубах, заметил на подзеркальнике золотые часы Варвары, взял их, взвесил на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы
в карман своих брюк. Затем, взглянув на отраженное
в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку.
В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая
горсть серебра.
Вскрикивая, он черпал
горстями воду, плескал ее
в сторону Марины,
в лицо свое и на седую голову. Люди вставали с пола, поднимая друг друга за руки, под мышки, снова становились
в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился на пол, —
в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Круг все чаще разрывался, люди падали, тащились по полу, увлекаемые вращением серой массы, отрывались, отползали
в сторону,
в сумрак; круг сокращался, — некоторые, черпая
горстями взволнованную воду
в чане, брызгали ею
в лицо друг другу и, сбитые с ног, падали. Упала и эта маленькая неестественно легкая старушка, — кто-то поднял ее на руки, вынес из круга и погрузил
в темноту, точно
в воду.
Когда раздался торопливый стук
в дверь, Самгин не сразу решил выйти
в прихожую, он взял
в руку подсвечник, прикрывая
горстью встревоженный огонек, дождался, когда постучат еще раз, и успел подумать, что его не за что арестовать и что стучит, вероятно, Дронов, больше — некому. Так и было.
Каждый из них тоже как будто обладал невидимым мешочком серой пыли, и все, подобно мальчишкам, играющим на немощеных улицах окраин города,
горстями бросали друг
в друга эту пыль.
— Неохота угодить тебе, Василь Васильич, — равнодушно ответил казак, швырнул опустошенную половину арбуза
в море, сполз к воде, наклонился, зачерпнул
горстями и вытер бородатое лицо свое водою, точно скатертью.
Она зачерпнула
горстью воды и брызнула ему
в лицо. Он зажмурился, вздрогнул, а она засмеялась.
На крыльце, вроде веранды, уставленной большими кадками с лимонными, померанцевыми деревьями, кактусами, алоэ и разными цветами, отгороженной от двора большой решеткой и обращенной к цветнику и саду, стояла девушка лет двадцати и с двух тарелок, которые держала перед ней девочка лет двенадцати, босая,
в выбойчатом платье, брала
горстями пшено и бросала птицам. У ног ее толпились куры, индейки, утки, голуби, наконец воробьи и галки.
Разочарованные насчет победы над неприятелем [
В это самое время, именно 16 августа, совершилось между тем, как узнали мы
в свое время, геройское, изумительное отражение многочиленного неприятеля
горстью русских по ту сторону моря,
в Камчатке.], мы продолжали плыть по курсу
в Аян.
А здесь —
в этом молодом крае, где все меры и действия правительства клонятся к тому, чтобы с огромным русским семейством слить
горсть иноплеменных детей, диких младенцев человечества, для которых пока правильный, систематический труд — мучительная, лишняя новизна, которые требуют осторожного и постепенного воспитания, — здесь вино погубило бы эту
горсть, как оно погубило диких
в Америке.
Щепки и осколки, как дождь, летели ему
в лицо и
в голову: он мигал мерно и ровно, не торопясь, всякий раз, когда
горсть щепок попадала
в глаза, и не думал отворотить головы, также не заботился вынимать осколков, которые попадали
в медвежью шерсть и там оставались.
Побежденного петуха брал какой-то запачканный тагал, сдирал у него с груди
горсть перьев и клал их
в большой мешок, а петуха отдавал хозяину.
Китаец поднимал тряпицу, доставал из котла рукой
горсть рису, клал
в свой фартук, выжимал воду и, уже сухой, подавал покупателю.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей,
в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть
горсть рису и переменить место
в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
В последние недели плавания все средства истощились: по три раза
в день пили чай и ели по
горсти пшена — и только. Достали было однажды кусок сушеного оленьего мяса, но несвежего, с червями. Сначала поусумнились есть, но потом подумали хорошенько, вычистили его, вымыли и… «стали кушать», «для примера, между прочим, матросам», — прибавил К. Н. Посьет, рассказывавший мне об этом странствии. «Полно, так ли, — думал я, слушая, — для примера ли; не по пословице ли: голод не тетка?»
Все опять притихли. Павел бросил
горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо
в это отражение, пугливо повертелся на одном месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.
Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, — не
в городе,
в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд
в сорок
горстей — а вы знаете, что за
горсть и что за ладонь у русского человека, особенно, когда он «усердствует»!
Я думал, что он хочет его спалить, и начал отговаривать от этой затеи. Но вместо ответа он попросил у меня щепотку соли и
горсть рису. Меня заинтересовало, что он хочет с ними делать, и я приказал дать просимое. Гольд тщательно обернул берестой спички, отдельно
в бересту завернул соль и рис и повесил все это
в балагане. Затем он поправил снаружи корье и стал собираться.
Гроб опустили
в могилу, все присутствующие бросили
в нее по
горсти песку, яму засыпали, поклонились ей и разошлись.
На этой вере друг
в друга, на этой общей любви имеем право и мы поклониться их гробам и бросить нашу
горсть земли на их покойников с святым желанием, чтоб на могилах их, на могилах наших расцвела сильно и широко молодая Русь!». [«Колокол», 15 января 1861. (Прим. А. И. Герцена.)]
Против
горсти ученых, натуралистов, медиков, двух-трех мыслителей, поэтов — весь мир, от Пия IX «с незапятнанным зачатием» до Маццини с «республиканским iddio»; [богом (ит.).] от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, который, умирая, завещал профессору физиологии Вагнеру то, чего еще никому не приходило
в голову завещать, — бессмертие души и ее защиту; от американских заклинателей, вызывающих покойников, до английских полковников-миссионеров, проповедующих верхом перед фронтом слово божие индийцам.
Ну, сами знаете, что
в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, —
в одну
горсть можно было всех уложить.
Вдруг индейца нашли убитым
в квартире. Все было снаружи
в порядке: следов грабежа не видно.
В углу, на столике, стоял аршинный Будда литого золота; замки не взломаны. Явилась полиция для розысков преступников. Драгоценности целыми сундуками направили
в хранилище Сиротского суда: бриллианты, жемчуг, золото, бирюза — мерами! Напечатали объявление о вызове наследников. Заторговала Сухаревка! Бирюзу
горстями покупали, жемчуг… бриллианты…
Он спустил меня на пол, всыпал
в рот себе
горсть мелких гвоздей и стал натягивать, набивать на большую квадратную доску сырое полотнище черной материи.
Когда хлеба сожнут, перепелки продолжают кормиться по жниве, забиваясь нередко
в снопы, особенно под
горсти еще не связанного проса, и мне часто случалось, взворачивать их ногой, чтобы выгнать оттуда перепелок.
Перекрестясь, не успел он изрещи обыкновенного своего благословения подающему, отвлечен от того необыкновенностию ощущения лежащего
в его
горсти.
Он плакал, бросая
горсть земли
в ее могилу.
Она, напротив, только укреплялась
в своих убеждениях о необходимости радикального перелома и, не заходя
в вопрос глубоко и практически, ждала разрешения его
горстью людей, не похожих на все те личности, которые утомляли и
в провинции, и на те, которые сначала обошли ее либеральными фразами
в Москве, открыв всю внутреннюю пустоту и бессодержательность своих натур.
Вспомните это недавно прошедшее время, когда небольшая
горсть «людей, довременно растленных», проснулась, задумалась и зашаталась
в своем гражданском малолетстве.
Через пять минут
в деревне всем послышалось, как будто на стол их была брошена
горсть орехов, и тот же звук, хотя гораздо слабее, пронесся по озеру и тихо отозвался стонущим эхом на Рютли.
Крючники сходили к воде, становились на колени или ложились ничком на сходнях или на плотах и, зачерпывая
горстями воду, мыли мокрые разгоревшиеся лица и руки. Тут же на берегу,
в стороне, где еще осталось немного трави, расположились они к обеду: положили
в круг десяток самых спелых арбузов, черного хлеба и двадцать тараней. Гаврюшка Пуля уже бежал с полуведерной бутылкой
в кабак и пел на ходу солдатский сигнал к обеду...
Отец мой спросил: сколько людей на десятине? не тяжело ли им? и, получив
в ответ, что «тяжеленько, да как же быть, рожь сильна, прихватим вечера…» — сказал: «Так жните с богом…» — и
в одну минуту засверкали серпы,
горсти ржи замелькали над головами работников, и шум от резки жесткой соломы еще звучнее, сильнее разнесся по всему полю.
Когда мы проезжали между хлебов по широким межам, заросшим вишенником с красноватыми ягодами и бобовником с зеленоватыми бобами, то я упросил отца остановиться и своими руками нарвал целую
горсть диких вишен, мелких и жестких, как крупный горох; отец не позволил мне их отведать, говоря, что они кислы, потому что не поспели; бобов же дикого персика, называемого крестьянами бобовником, я нащипал себе целый карман; я хотел и ягоды положить
в другой карман и отвезти маменьке, но отец сказал, что «мать на такую дрянь и смотреть не станет, что ягоды
в кармане раздавятся и перепачкают мое платье и что их надо кинуть».
Долго мы ехали межами, и вот начал слышаться издалека какой-то странный шум и говор людей; чем ближе мы подъезжали, тем становился он слышнее, и, наконец, сквозь несжатую рожь стали мелькать блестящие серпы и колосья
горстей срезанной ржи, которыми кто-то взмахивал
в воздухе; вскоре показались плечи и спины согнувшихся крестьян и крестьянок.
Шум начал стихать, и дождь хлынул ровной полосой, как из открытой души, но потом все стихло, и редкие капли дождя падали на мокрую листву деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу с таким звуком, точно кто бросал дробь
в воду
горстями.
Этакая досада; я его и
в горстях-то грел и дышал на него, все оживить хотел; нет, пропал да и полно!
Знает ли он, наконец, что этот песок, который сию минуту хрустнул у него на зубах, составляет часть
горсти земли, взятой рьяным бонапартистом с могилы Лулу и составлявшей предмет пламенных тостов на вчерашнем банкете
в Hotel Continental?
Сродного сословия людей
в курортах почти нет, ибо нельзя же считать таковыми ту незаметную
горсть туземных и иноземных негоциантов, которые торгуют (и бог весть, одним ли тем, что у них на полках лежит?)
в бараках и колоннадах вдоль променад, или тех антрепренеров лакейских послуг, которые тем только и отличаются (разумеется, я не говорю о мошне) от обыкновенных лакеев и кнехтов, что имеют право громче произносить: pst! pst!
Подумайте! миллионы людей изнемогают, прикованные к земле и к труду, не справляясь ни о почках, ни о легких и зная только одно: что они повинны работе, — и вдруг из этого беспредельного кабального моря выделяется
горсть празднолюбцев, которые самовластно декретируют, что для кого-то и для чего-то нужно, чтоб почки действовали у них
в исправности!
Другая непременно требовала, чтоб маленький князек взял от нее красненькое яичко. Тот не брал, но княжна разрешила ему и подала за это старухе несколько
горстей пряников. Та ухватила своей костлявою и загорелою рукою кончики беленьких ее пальчиков и начала целовать. Сильно страдало при этом чувство брезгливости
в княжне, но она перенесла.
— Он презрительно махнул рукой и начал читать: «Любить не тою фальшивою, робкою дружбою, которая живет
в наших раззолоченных палатах, которая не устоит перед
горстью золота, которая боится двусмысленного слова, но тою могучею дружбою, которая отдает кровь за кровь, которая докажет себя
в битве и кровопролитии, при громе пушек, под ревом бурь, когда друзья лобзаются прокопченными порохом устами, обнимаются окровавленными объятиями…
Тревожно провели нищие эту ночь
в ожидании подаяния,
в ожидании
горсти серебра на каждого. Еще затемно толпы их хлынули на Рождественский бульвар, но решетчатые железные ворота были заперты. Стучались, просили, дрожали на морозе, стоя полубосыми ногами на льду тротуара и на снегу мостовой. А народ с каждой минутой прибывал.
В.М. Лавров насыпал
горстями на стол овса, конопли, проса и возвращался
в столовую.
Слово за слово, и житье-бытье зулусов открылось перед нами как на ладони. И финансы, и полиция, и юстиция, и пути сообщения, и народное просвещение — все у них есть
в изобилии, но только все не настоящее, а лучше, чем настоящее. Оставалось, стало быть, разрешить вопрос: каким же образом страна, столь благоустроенная и цветущая, и притом имея такого полководца, как Редедя, так легко поддалась
горсти англичан? Но и на этот вопрос Редедя ответил вполне удовлетворительно.