Неточные совпадения
— Ты догадываешься? — отвечал Левин, не спуская со Степана Аркадьича своих
в глубине светящихся
глаз.
Глухой шум вечернего города достигал слуха из
глубины залива; иногда с ветром по чуткой воде влетала береговая фраза, сказанная как бы на палубе; ясно прозвучав, она гасла
в скрипе снастей; на баке вспыхнула спичка, осветив пальцы, круглые
глаза и усы.
— Хорошо, — продолжал непонятную речь старик, не сводя
глаз,
в глубине которых поблескивала усмешка дружелюбного расположения духа.
Он смотрел
в расширенные зрачки ее полубезумных
глаз, и они открывали ему
в глубине своей нечто, о чем он невольно подумал...
Он сам называл себя человеком «неблагоустроенным», но его лицо освещали очень красивые большие
глаза синеватого цвета с неопределимой усмешечкой
в глубине их.
Клим Самгин никак не мог понять свое отношение к Спивак, и это злило его. Порою ему казалось, что она осложняет смуту
в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее.
В глубине ее кошачьих
глаз,
в центре зрачка, он подметил холодноватую, светлую иголочку, она колола его как будто насмешливо, а может быть, зло. Он был уверен, что эта женщина с распухшим животом чего-то ищет
в нем, хочет от него.
Но если она заглушала даже всякий лукавый и льстивый шепот сердца, то не могла совладеть с грезами воображения: часто перед
глазами ее, против ее власти, становился и сиял образ этой другой любви; все обольстительнее, обольстительнее росла мечта роскошного счастья, не с Обломовым, не
в ленивой дремоте, а на широкой арене всесторонней жизни, со всей ее
глубиной, со всеми прелестями и скорбями — счастья с Штольцем…
«Да ведь это лучше всякой страсти! — приходило ему
в голову, — это доверие, эти тихие отношения, это заглядыванье не
в глаза красавицы, а
в глубину умной, нравственной девической души!»
Один только старый дом стоял
в глубине двора, как бельмо
в глазу, мрачный, почти всегда
в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились
в окна.
И теперь помню, как скорлупка-двойка вдруг пропадала из
глаз, будто проваливалась
в глубину между двух водяных гор, и долго не видно было ее, и потом всползала опять боком на гребень волны.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных
в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить, но его вели
в суд.
В глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть
в глаза людям, а между тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
В глубине,
в самой
глубине души он знал, что поступил так скверно, подло, жестоко, что ему, с сознанием этого поступка, нельзя не только самому осуждать кого-нибудь, но смотреть
в глаза людям, не говоря уже о том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым человеком, каким он считал себя. А ему нужно было считать себя таким для того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого было одно средство: не думать об этом. Так он и сделал.
Она показалась Привалову и выше и полнее. Но лицо оставалось таким же, с оттенком той строгой красоты, которая смягчалась только бахаревской улыбкой. Серые
глаза смотрели мягче и немного грустно, точно
в их
глубине залегла какая-то тень. Держала она себя по-прежнему просто, по-дружески, с той откровенностью, какая обезоруживает всякий дурной помысел, всякое дурное желание.
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце… поднял
глаза к небу — но и
в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке… но и там, и
в этой темной, холодной
глубине, тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Притаивши дух, не дрогнув и не спуская
глаз с пруда, он, казалось, переселился
в глубину его и видит: наперед белый локоть выставился
в окно, потом выглянула приветливая головка с блестящими очами, тихо светившими сквозь темно-русые волны волос, и оперлась на локоть.
Смотришь ли на звездное небо или
в глаза близкого существа, просыпаешься ли ночью, охваченный каким-то неизъяснимым космическим чувством, припадаешь ли к земле, погружаешься ли
в глубину своих неизреченных переживаний и испытываний, всегда знаешь, знаешь вопреки всей новой схоластике и формалистике, что бытие
в тебе и ты
в бытии, что дано каждому живому существу коснуться бытия безмерного и таинственного.
В эту минуту блестящий метеор, сорвавшись откуда-то из
глубины темной лазури, пронесся яркою полосой по небу, оставив за собой фосфорический след, угасший медленно и незаметно. Все подняли
глаза. Мать, сидевшая об руку с Петриком, почувствовала, как он встрепенулся и вздрогнул.
Порой это ощущение определялось: к нему присоединялся голос Эвелины и матери, «у которых
глаза, как небо»; тогда возникающий образ, выплывший из далекой
глубины воображения и слишком определившийся, вдруг исчезал, переходя
в другую область.
Казалось, спокойствие поздней любви родителей отразилось
в характере дочери этою недетскою рассудительностью, плавным спокойствием движений, задумчивостью и
глубиной голубых
глаз.
Хотя я много читал и еще больше слыхал, что люди то и дело умирают, знал, что все умрут, знал, что
в сражениях солдаты погибают тысячами, очень живо помнил смерть дедушки, случившуюся возле меня,
в другой комнате того же дома; но смерть мельника Болтуненка, который перед моими
глазами шел, пел, говорил и вдруг пропал навсегда, — произвела на меня особенное, гораздо сильнейшее впечатление, и утонуть
в канавке показалось мне гораздо страшнее, чем погибнуть при каком-нибудь кораблекрушении на беспредельных морях, на бездонной
глубине (о кораблекрушениях я много читал).
Приближалась весна, таял снег, обнажая грязь и копоть, скрытую
в его
глубине. С каждым днем грязь настойчивее лезла
в глаза, вся слободка казалась одетой
в лохмотья, неумытой. Днем капало с крыш, устало и потно дымились серые стены домов, а к ночи везде смутно белели ледяные сосульки. Все чаще на небе являлось солнце. И нерешительно, тихо начинали журчать ручьи, сбегая к болоту.
— Да я уже и жду! — спокойно сказал длинный человек. Его спокойствие, мягкий голос и простота лица ободряли мать. Человек смотрел на нее открыто, доброжелательно,
в глубине его прозрачных
глаз играла веселая искра, а во всей фигуре, угловатой, сутулой, с длинными ногами, было что-то забавное и располагающее к нему. Одет он был
в синюю рубашку и черные шаровары, сунутые
в сапоги. Ей захотелось спросить его — кто он, откуда, давно ли знает ее сына, но вдруг он весь покачнулся и сам спросил ее...
Вчера лег — и тотчас же канул на сонное дно, как перевернувшийся, слишком загруженный корабль. Толща глухой колыхающейся зеленой воды. И вот медленно всплываю со дна вверх и где-то на средине
глубины открываю
глаза: моя комната, еще зеленое, застывшее утро. На зеркальной двери шкафа — осколок солнца —
в глаза мне. Это мешает
в точности выполнить установленные Скрижалью часы сна. Лучше бы всего — открыть шкаф. Но я весь — как
в паутине, и паутина на
глазах, нет сил встать…
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом пришел
в себя. По его спине, по рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные пальцы, волосы на голове шевелились,
глаза резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек
в глубине сада.
— Милый, милый, не надо!.. — Она взяла обе его руки и крепко сжимала их, глядя ему прямо
в глаза.
В этом взгляде было опять что-то совершенно незнакомое Ромашову — какая-то ласкающая нежность, и пристальность, и беспокойство, а еще дальше,
в загадочной
глубине синих зрачков, таилось что-то странное, недоступное пониманию, говорящее на самом скрытом, темном языке души…
Тут он прочел стихотворение Пушкина: «Художник варвар кистью сонной» и т. д., отер влажные
глаза и спрятался
в глубину кареты.
Но все эти недостатки и странности Мартына Степаныча сторицею выкупались развитым почти до сократовских размеров лбом и при этом необыкновенно мечтательными серыми
глазами, которым соответствовал мягкий, убеждающий голос, так что, кто бы ни слушал Мартына Степаныча, никогда никто не мог усомниться
в том, что говоримое им идет из
глубины его сердечного убеждения.
В этот таинственный угол он и уставился
глазами, точно
в первый раз его поразило нечто
в этой
глубине.
В песке много кусочков слюды, она тускло блестела
в лунном свете, и это напомнило мне, как однажды я, лежа на плотах на Оке, смотрел
в воду, — вдруг, почти к самому лицу моему всплыл подлещик, повернулся боком и стал похож на человечью щеку, потом взглянул на меня круглым птичьим
глазом, нырнул и пошел
в глубину, колеблясь, как падающий лист клена.
На ней было белое платье с голубыми подковками, старенькое, но чистое, гладко причесанные волосы лежали на груди толстой, короткой косой.
Глаза у нее — большие, серьезные,
в их спокойной
глубине горел голубой огонек, освещая худенькое, остроносое лицо. Она приятно улыбалась, но — не понравилась мне. Вся ее болезненная фигура как будто говорила...
В ушах шумит, перед
глазами зеленая
глубина, таинственная и страшная.
То, что его
глаз смотрел
в тайну морской
глубины и что он чувствовал ее
в душе и думал о ней и об этих чужих людях, и о себе, когда он приедет к ним, — все это делало его как будто другим человеком.
Кожемякину показалось, что кривой верно говорит: люди были нарочито крикливы, слишком веселы, вызывающе со́вки. Они всё обнюхивали, пробовали, до всего дотрагивались смело, но эта смелость была лишена уверенности, и
в глубине дерзко усмехавшихся
глаз,
в их озорных криках чувствовался испытующий вопрос...
Вдоль большого лба лежали глубокие морщины, красные
в глубине, они были похожи на царапины, весь череп его, большой, гладко вытертый сверху, лохматый снизу и боков, заставлял думать, что человек этот несокрушимо упрям, но маленькие бойкие
глаза блестели мягко, весело и несогласно с мыслью об упрямстве.
Надежда Петровна вздыхала и мысленно сравнивала себя с Изабеллой Испанскою. Что ей теперь «
глаза целого края»! что
в них, когда они устремлялись на нее лишь для измерения
глубины ее горести! Утративши своего помпадура, она утратила все… даже способность быть патриоткою!..
В самом же деле старик, не знаю почему, во
глубине души своей опять предался уверенности, что у него родится внук, опять приказал отцу Василью отслужить молебен о здравии плодоносящей рабы Софьи; опять вытащил сосланную с
глаз долой, спрятанную родословную и положил ее поближе к себе.
— Друг, я погибаю… — трагически прошептал Пепко, порываясь идти за ней. — О ты, которая цветка весеннего свежей и которой черных
глаз глубина превратила меня
в чернила… «Гафиз убит, а что его сгубило? Дитя, свой черный
глаз бы ты спросила»… Я теперь
в положении священной римской империи, которая мало-помалу, не вдруг, постепенно, шаг за шагом падала, падала и, наконец, совсем разрушилась. О, моя юность, о, мое неопытное сердце…
Наконец откос кончился, и Бобров сразу узнал железнодорожную насыпь. С этого места фотограф снимал накануне, во время молебна, группу инженеров и рабочих. Совершенно обессиленный, он сел на шпалу, и
в ту же минуту с ним произошло что-то странное: ноги его вдруг болезненно ослабли,
в груди и
в брюшной полости появилось тягучее, щемящее, отвратительное раздражение, лоб и щеки сразу похолодели. Потом все повернулось перед его
глазами и вихрем понеслось мимо, куда-то
в беспредельную
глубину.
Они не отрывали
глаз от «луча», который ярко горел посреди ночи и так отчетливо повторялся
в воде, окутанной темнотою наравне с лугами и ближним берегом, что издали казалось, будто два огненных
глаза смотрели из
глубины реки.
Изредка посреди страшного смешения крутившихся туч появлялись как словно бледно-молочные пятна; изредка хребты туч, разорванные ветром, пропускали край серебрившегося облака, и вслед за тем
в неизмеримой
глубине воздушных пропастей показывался месяц, глядевший испуганными какими-то
глазами.
Когда приехали домой, Нина Федоровна сидела обложенная подушками, со свечой
в руке. Лицо потемнело, и
глаза были уже закрыты.
В спальне стояли, столпившись у двери, няня, кухарка, горничная, мужик Прокофий и еще какие-то незнакомые простые люди. Няня что-то приказывала шепотом, и ее не понимали.
В глубине комнаты у окна стояла Лида, бледная, заспанная, и сурово глядела оттуда на мать.
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые уходят
в неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все
глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть
в изменчивые
глубины и не верить им, а
в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
В трепете Сириуса такое напряжение, точно гордая звезда хочет затмить блеск всех светил. Море осеяно золотой пылью, и это почти незаметное отражение небес немного оживляет черную, немую пустыню, сообщая ей переливчатый, призрачный блеск. Как будто из
глубин морских смотрят
в небо тысячи фосфорически сияющих
глаз…
Безногая жена Перфишки тоже вылезла на двор и, закутавшись
в какие-то лохмотья, сидела на своём месте у входа
в подвал. Руки её неподвижно лежали на коленях; она, подняв голову, смотрела чёрными
глазами на небо. Губы её были плотно сжаты, уголки их опустились. Илья тоже стал смотреть то
в глаза женщины, то
в глубину неба, и ему подумалось, что, может быть, Перфишкина жена видит бога и молча просит его о чём-то.
Вместо Гаврика ему ставила самовар и носила обед кухарка домохозяина, женщина угрюмая, худая, с красным лицом.
Глаза у неё были бесцветные, неподвижные. Иногда, взглянув на нее, Лунёв ощущал где-то
в глубине души возмущение...
С быстротой метеора мелькнуло мимо нас стадо… Грянули выстрелы почти залпом, а потом еще четыре из наших винчестеров поодиночке, чтобы добить двух подранков. Остальные исчезли за углом скалы быстрее выстрелов магазинки. Охота была великолепная: четыре красавца козла лежали на камнях. Пятый, раненный, должно быть, слетел
в пропасть и исчез из
глаз в густом кустарнике на страшной
глубине… Доставать его — и думать нечего.
Объединенные восторгом, молчаливо и внимательно ожидающие возвращения из
глубины неба птиц, мальчики, плотно прижавшись друг к другу, далеко — как их голуби от земли — ушли от веяния жизни;
в этот час они просто — дети, не могут ни завидовать, ни сердиться; чуждые всему, они близки друг к другу, без слов, по блеску
глаз, понимают свое чувство, и — хорошо им, как птицам
в небе.
Во многих окнах стоял желтый свет, но одно во втором этаже вдруг закраснело и замутилось, замигало, как
глаз спросонья, и вдруг широко по-праздничному засветилось. Забелели крашенные
в белую краску стволы яблонь и побежали
в глубину сада; на клумбах нерешительно глянули белые цветы, другие ждали еще очереди
в строгом порядке огня. Но помаячило окно с крестовым четким переплетом и — сгасло.
Саша поднял
глаза; и твердо приняли эти жуткие, обведенные самой смертью
глаза суровый и жестокий взгляд круглых, почти безумно горящих
глаз Колесникова. И уже говоря прямо
в чистую
глубину юношеского взора, забыв о побледневшей Елене Петровне, он исступленно продолжал...
Казалось, что бледные звезды плывут ей навстречу, и воздух, которым она дышит глубоко, идет к ней из тех синих, прозрачно-тающих
глубин, где бесконечность переходит
в сияющий праздник бессмертия; и уже начинала кружиться голова. Линочка опустила голову, скользнув
глазами по желтому уличному фонарю, ласково покосилась на Сашу и со вздохом промолвила...