Неточные совпадения
Но изменяет пеной шумной
Оно желудку моему,
И я Бордо благоразумный
Уж нынче предпочел ему.
К Au я больше не способен;
Au любовнице подобен
Блестящей, ветреной, живой,
И своенравной, и пустой…
Но ты, Бордо, подобен
другу,
Который,
в горе и
в беде,
Товарищ завсегда, везде,
Готов нам оказать услугу
Иль тихий разделить досуг.
Да здравствует Бордо, наш
друг!
Тарас видел еще издали, что
беда будет всему Незамайковскому и Стебликивскому куреню, и вскрикнул зычно: «Выбирайтесь скорей из-за возов, и садись всякий на коня!» Но не поспели бы сделать то и
другое козаки, если бы Остап не ударил
в самую середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четырех только не мог выбить: отогнали его назад ляхи.
— Батюшки! — причитал кучер, — как тут усмотреть! Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все видели: люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не поставит — известно!.. Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, — крикнул одноважды, да
в другой, да
в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал! Уж нарочно, что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они пуще… вот и
беда.
Илья. Пополам перегнуло набок, coвсeм углом, так глаголем и ходит…
другая неделя… ах,
беда! Теперь
в хоре всякий лишний человек дорого стоит, а без тенора как быть! К дохтору ходил, дохтор и говорит: «Через неделю, через две отпустит, опять прямой будешь». А нам теперь его надо.
— Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика
беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас
в рыло, а вы его
в ухо,
в другое,
в третье — и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет
в дураках, смею спросить?
Одни требовали расчета или прибавки,
другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести;
другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых
в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся
беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
— Пророками — и надолго! — будут двое: Леонид Андреев и Сологуб, а за ними пойдут и
другие, вот увидишь! Андреев — писатель, небывалый у нас по смелости, а что он грубоват — это не
беда! От этого он только понятнее для всех. Ты, Клим Иванович, напрасно морщишься, — Андреев очень самобытен и силен. Разумеется, попроще Достоевского
в мыслях, но, может быть, это потому, что он — цельнее. Читать его всегда очень любопытно, хотя заранее знаешь, что он скажет еще одно — нет! — Усмехаясь, она подмигнула...
Все
другие муки глубоко хоронились у ней
в душе. На очереди стояла страшная битва насмерть с новой
бедой: что бабушка? Райский успел шепнуть ей, что будет говорить с Татьяной Марковной вечером, когда никого не будет, чтоб и из людей никто не заметил впечатления, какое может произвести на нее эта откровенность.
С такою же силой скорби шли
в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и
другие и которую они, как золото
в огне, закаляли
в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям — князьям и неся и их, и свою «
беду».
Сознание всего
другого, кроме «
беды», умерло
в лице; она точно лунатик или покойница.
Плохо, когда
друг проводит
в путь, встретит или выручит из
беды по обязанности, а не по влечению.
Другое дело «опасные» минуты: они нечасты, и даже иногда вовсе незаметны, пока опасность не превратится
в прямую
беду. И мне случалось забывать или, по неведению, прозевать испугаться там, где бы к этому было больше повода, нежели при падении посуды из шкафа, иногда самого шкафа или дивана.
Русский священник
в Лондоне посетил нас перед отходом из Портсмута и после обедни сказал речь,
в которой остерегал от этих страхов. Он исчислил опасности, какие можем мы встретить на море, — и, напугав сначала порядком, заключил тем, что «и жизнь на берегу кишит страхами, опасностями, огорчениями и
бедами, — следовательно, мы меняем только одни
беды и страхи на
другие».
—
Друг,
друг,
в унижении,
в унижении и теперь. Страшно много человеку на земле терпеть, страшно много ему
бед! Не думай, что я всего только хам
в офицерском чине, который пьет коньяк и развратничает. Я, брат, почти только об этом и думаю, об этом униженном человеке, если только не вру. Дай Бог мне теперь не врать и себя не хвалить. Потому мыслю об этом человеке, что я сам такой человек.
— Эти у нас луга Святоегорьевскими прозываются, — обратился он ко мне. — А за ними — так Великокняжеские пойдут;
других таких лугов по всей Расеи нету… Уж на что красиво! — Коренник фыркнул и встряхнулся… — Господь с тобою!.. — промолвил Филофей степенно и вполголоса. — На что красиво! — повторил он и вздохнул, а потом протяжно крякнул. — Вот скоро сенокосы начнутся, и что тут этого самого сена нагребут —
беда! А
в заводях рыбы тоже много. Лещи такие! — прибавил он нараспев. — Одно слово: умирать не надо.
Словно пьяные столкнулись оба — и барин, и единственный его слуга — посреди двора; словно угорелые, завертелись они
друг перед
другом. Ни барин не мог растолковать,
в чем было дело, ни слуга не мог понять, чего требовалось от него. «
Беда!
беда!» — лепетал Чертопханов. «
Беда!
беда!» — повторял за ним казачок. «Фонарь! Подай, зажги фонарь! Огня! Огня!» — вырвалось наконец из замиравшей груди Чертопханова. Перфишка бросился
в дом.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я
в твоей
беде не виновата, и ты, мой
друг,
в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
— Знаю, знаю, — перебил меня Гагин. — Я не имею никакого права требовать от вас ответа, и вопрос мой — верх неприличия… Но что прикажете делать? С огнем шутить нельзя. Вы не знаете Асю; она
в состоянии занемочь, убежать, свиданье вам назначить…
Другая умела бы все скрыть и выждать — но не она. С нею это
в первый раз, — вот что
беда! Если б вы видели, как она сегодня рыдала у ног моих, вы бы поняли мои опасения.
Прудон унывал менее
других, пугался менее, потому что предвидел; тогда его обвинили не только
в бесчувственности, но и
в том, что он накликал
беду.
— Нет, это что! — прерывает Петя Корочкин, — вот у нас кучер так молодец! Прошлого года зимой попал со всей тройкой и с санями
в прорубь, видит —
беда неминучая, взял да и разогнал подо льдом лошадей… И вдруг выскочил из
другой проруби!
Странно, что все эти переговоры и пересуды не доходили только до самого Полуянова. Он, заручившись благодарностью Шахмы, вел теперь сильную игру
в клубе. На
беду, ему везло счастье, как никогда. Игра шла
в клубе
в двух комнатах старинного мезонина. Полуянов заложил сам банк
в три тысячи и метал. Понтировали Стабровский, Ечкин, Огибенин и Шахма.
В числе публики находились Мышников и доктор Кочетов. Игра шла крупная, и Полуянов загребал куши один за
другим.
Этот визит все-таки обеспокоил Галактиона. Дыму без огня не бывает. По городу благодаря полуяновскому делу ходили всевозможные слухи о разных
других назревавших делах, а
в том числе и о бубновской опеке. Как на
беду, и всеведущий Штофф куда-то провалился. Впрочем, он скоро вернулся из какой-то таинственной поездки и приехал к Галактиону ночью, на огонек.
Он припоминал своих раскольничьих старцев, спасавшихся
в пустыне, печальные раскольничьи «стихи», сложенные вот по таким дебрям, и ему начинал казаться этот лес бесконечно родным, тем старым
другом, к которому можно прийти с
бедой и найти утешение.
Другая беда была
в том, что близилась зима, а зимой или ставь теплую казарму, или бросай все дело до следующей весны.
В Ялуторовском женском училище
в средней комнате упал с одной стороны потолок — счастие, что не было
беды. Никого не ушибло. Пишет мне Балакшин. Я ему послал 25 целковых, да, кроме этого, из артели 50. Пишу, что если недостаточно на починку потолка и
других поправок, то чтоб уведомил. Надобно поддержать ланкастерию нашу сибирскую…
Одни говорили, что
беды никакой не будет, что только выкупаются, что холодная вода выгонит хмель, что везде мелко, что только около кухни
в стари́це будет по горло, но что они мастера плавать; а
другие утверждали, что, стоя на берегу, хорошо растабарывать, что глубоких мест много, а
в стари́це и с руками уйдешь; что одежа на них намокла, что этак и трезвый не выплывет, а пьяные пойдут как ключ ко дну.
Над героем моим, только что выпорхнувшим на литературную арену, тоже разразилась
беда: напечатанная повесть его наделала шуму,
другой рассказ его остановили
в корректуре и к кому-то и куда-то отправили; за ним самим, говорят, послан был фельдъегерь, чтобы привезти его
в Петербург.
По случаю войны здесь все
в ужасной агитации — и ты знаешь, вероятно, из газет, что нашему бедному Севастополю угрожает сильная
беда; войска наши, одно за
другим, шлют туда; мужа моего тоже посылают на очень важный пост — и поэтому к нему очень благосклонен министр и даже спрашивал его, не желает ли он что-нибудь поручить ему или о чем-нибудь попросить его; муж, разумеется, сначала отказался; но я решилась воспользоваться этим — и моему милому Евгению Петровичу вдула
в уши, чтобы он попросил за тебя.
Оставив у них записку,
в которой извещал их о новой
беде, и прося, если к ним придет Нелли, немедленно дать мне знать, я пошел к доктору; того тоже не было дома, служанка объявила мне, что, кроме давешнего посещения,
другого не было.
Стороны взаимно наблюдали
друг друга, и Родиона Антоныча повергло
в немалое смущение то обстоятельство, что Раиса Павловна, даже ввиду таких критических обстоятельств, решительно ничего не делает, а проводит все время с Лушей, которую баловала и за которой ухаживала с необыкновенным приливом нежности. К довершению всех
бед черные тараканы поползли из дома Родиона Антоныча, точно эта тварь предчувствовала надвигавшуюся грозу.
Она не торопясь подошла к лавке и села, осторожно, медленно, точно боясь что-то порвать
в себе. Память, разбуженная острым предчувствием
беды, дважды поставила перед нею этого человека — один раз
в поле, за городом после побега Рыбина,
другой —
в суде. Там рядом с ним стоял тот околодочный, которому она ложно указала путь Рыбина. Ее знали, за нею следили — это было ясно.
А потом вдруг
в голосе совсем
другая перемена, обращение к звезде: «Золотая, дорогая, предвещательница дня, при тебе
беда зеленая недоступна до меня».
Но ведь с
другой стороны, если б мы вздумали подражать немецким образцам, то есть начали бы солидничать и
в молчании ждать своей участи, то не вышло бы из этого
другой, еще горшей
беды?
— Отчего? Что же, — начал он потом, — может разрушить этот мир нашего счастья — кому нужда до нас? Мы всегда будем одни, станем удаляться от
других; что нам до них за дело? и что за дело им до нас? нас не вспомнят, забудут, и тогда нас не потревожат и слухи о горе и
бедах, точно так, как и теперь, здесь,
в саду, никакой звук не тревожит этой торжественной тишины…
— Я вас не виню, дядюшка, напротив, я умею ценить ваши намерения и от души благодарю за них. Что делать, что они не удались? Не вините же и меня. Мы не поняли
друг друга — вот
в чем наша
беда! Что может нравиться и годиться вам,
другому, третьему — не нравится мне…
Володя, который тоже не видел
в моей
беде ничего ужасного, говорил, что на
другом факультете мне, по крайней мере, не будет совестно перед новыми товарищами.
— На
беду это! Не будет проку
в этом царствовании! — самое яркое, что я слышал от старика наборщика. Никто не ответил на его слова, все испуганно замолчали… и перешли на
другой разговор.
Помню,
в день, когда тираж «Русского слова» перевалил за сто тысяч —
в первый раз
в Москве, даже и
в России, кажется, — меня угощала редакция обедом за мой фельетон «Ураган». Это было 19 июня 1904 года, на
другой день после пронесшегося над Москвой небывалого до сего урагана, натворившего
бед. Незабвенный и памятный день для москвичей, переживших его!
Если хотите, тут именно через этот контраст и вышла
беда; если бы несчастная была
в другой обстановке, то, может быть, и не дошла бы до такой умоисступленной мечты.
Рассердился. Вышел на улицу, стал
в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного — приведет
в изумление, вытащит
другого — тоже
в изумление приведет. Но тут опять
беда. Не успеет до крайней норы дойти — смотрит, ан прежние опять
в норы уползли…
Но едва успела она утонуть
в пуховиках, как приходит
другая беда: сон, который целый вечер так и манил, так и ломал, вдруг совсем исчез.
Шибко скакал Варнава по пустой улице, а с ним вместе скакали, прыгали и разлетались
в разные стороны кости, уложенные на его плоских ночвах; но все-таки они не столько уходили от одной
беды, сколько спешили навстречу
другой, несравненно более опасной: на ближайшем перекрестке улицы испуганным и полным страха глазам учителя Варнавы предстал
в гораздо большей против обыкновенного величине своей грозный дьякон Ахилла.
«Если бы Колумб так рассуждал, он никогда не снялся бы с якоря. Сумасшествие ехать по океану, не зная дороги, по океану, по которому никто не ездил, плыть
в страну, существование которой — вопрос. Этим сумасшествием он открыл новый мир. Конечно, если бы народы переезжали из одного готового hotel garni
в другой, еще лучший, — было бы легче, да
беда в том, что некому заготовлять новых квартир.
В будущем хуже, нежели
в океане — ничего нет, — оно будет таким, каким его сделают обстоятельства и люди.
Уничтожение чужой жизни для соблюдения справедливости подобно тому, что бы сделал человек, когда для того, чтобы поправить
беду, состоящую
в том, что он лишился одной руки, он для справедливости отрубил бы себе и
другую.
«А впрочем, ровно бы из пустого
в порожнее переливаем.
Беда с этими учеными, — думал он, — не поймешь, чего он хочет.
В книгах-то ему все ясно, ученому человеку, а вот как из книги нос вытащит, так и завязнет и
других завязит».
Да, несомненно, она — пиковая или червонная дама. Может быть, она прячется и
в другой колоде или за
другими картами, а какая она — неизвестно.
Беда в том, что Передонов никогда ее не видел. Спросить у Варвары не стоит — соврет.
Мало-помалу стали распространяться и усиливаться слухи, что майор не только строгонек, как говорили прежде, но и жесток, что забравшись
в свои деревни, особенно
в Уфимскую, он пьет и развратничает, что там у него набрана уже своя компания, пьянствуя с которой, он доходит до неистовств всякого рода, что главная
беда:
в пьяном виде немилосердно дерется безо всякого резону и что уже два-три человека пошли на тот свет от его побоев, что исправники и судьи обоих уездов, где находились его новые деревни, все на его стороне, что одних он задарил,
других запоил, а всех запугал; что мелкие чиновники и дворяне перед ним дрожкой дрожат, потому что он всякого, кто осмеливался делать и говорить не по нем, хватал середи бела дня, сажал
в погреба или овинные ямы и морил холодом и голодом на хлебе да на воде, а некоторых без церемонии дирал немилосердно какими-то кошками.
Беда в том, что одни те и не думают, что такое брак, которые вступают
в него, то есть после-то и раздумают на досуге, да поздненько: это все — febris erotica; где человеку обсудить такой шаг, когда у него пульс бьется, как у вас, любезный
друг мой?
Пепко почувствовал, что стряслась какая-то
беда, и
в качестве истинного
друга тайно торжествовал. Фрей хмурился и старался не смотреть на меня. Это было скверным знаком… Наконец, он отвел меня
в сторону и конфиденциально сообщил...
— Да некогда, милый
друг, у нас нынче своею службой почти никто не занимается; мы все нынче завалены сторонними занятиями; каждый сидит
в двадцати комитетах по разным вопросам, а тут благотворительствовать… Мы ведь нынче все благотворим… да: благотворим и сами, и жены наши все этим заняты, и ни нам некогда служить, ни женам нашим некогда хозяйничать… Просто
беда от благотворения! А кто
в военных чинах, так еще стараются быть на разводах, на парадах, на церемониях… вечный кипяток.