Неточные совпадения
Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть
высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о
потолок.
Но комнаты были светлые, окнами на улицу,
потолки высокие, паркетный пол, газовая кухня, и Самгин присоединил себя к демократии рыжего дома.
— Простите, не встану, — сказал он, подняв руку, протягивая ее. Самгин, осторожно пожав длинные сухие пальцы, увидал лысоватый череп, как бы приклеенный к спинке кресла, серое, костлявое лицо, поднятое к
потолку, украшенное такой же бородкой, как у него, Самгина, и под
высоким лбом — очень яркие глаза.
Его посадили в грязную камеру с покатыми нарами для троих, со сводчатым
потолком и недосягаемо
высоким окошком; стекло в окне было разбито, и сквозь железную решетку втекал воздух марта, был виден очень синий кусок неба.
«Боже мой! кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, — едешь четвертый месяц, только и видишь серое небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это вы!» — сказал я, увидя, что в каюте стоит, держась рукой за
потолок, самый
высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно на самом дне?» На ропот мой как тут явился и дед.
Небесными кругами украшают
Подписчики в палатах
потолкиВысокие; в простенках узких пишут,
Утеху глаз, лазоревы цветы
Меж травами зелеными; а турьи
Могучие и жилистые ноги
На притолках дверных, припечных турах,
Подножиях прямых столбов, на коих
Покоится тяжелых матиц груз.
Высокий храбрец в непобедимом страхе подскочил под
потолок и ударился головою об перекладину; доски посунулись, и попович с громом и треском полетел на землю.
— Конечно, летаю, — ответил он. — Но только с каждым годом все ниже и ниже. Прежде, в детстве, я летал под
потолком. Ужасно смешно было глядеть на людей сверху: как будто они ходят вверх ногами. Они меня старались достать половой щеткой, но не могли. А я все летаю и все смеюсь. Теперь уже этого нет, теперь я только прыгаю, — сказал Ромашов со вздохом. — Оттолкнусь ногами и лечу над землей. Так, шагов двадцать — и низко, не
выше аршина.
Всё вокруг зыбко качалось, кружась в медленном хороводе, а у печи, как часовой, молча стояла
высокая Анка, скрестив руки на груди, глядя в
потолок; стояла она, точно каменная, а глаза её были тусклы, как у мертвеца.
Тебя давит
потолок — мечтай о
высоких палатах; тебе мало свету — воображай залитую солнцем страну; тебя пробирает цыганская дрожь — лети на благословенный юг; ты заключен в четырех стенах, как мышь в мышеловке, — мечтай о свободе, и так далее.
Высокий кабинет с лепными работами и росписью на
потолке.
Глядя на
потолок, как бы припоминая, он с чудесным выражением сыграл две пьесы Чайковского, так тепло, так умно! Лицо у него было такое, как всегда — не умное и не глупое, и мне казалось просто чудом, что человек, которого я привык видеть среди самой низменной, нечистой обстановки, был способен на такой
высокий и недосягаемый для меня подъем чувства, на такую чистоту. Зинаида Федоровна раскраснелась и в волнении стала ходить по гостиной.
Это была большая,
высокая комната, с обвалившимися остатками лепной работы на почерневшем
потолке, с грязными, оборванными обоями. По стенам стояли самодельные кровати — доски на деревянных козлах.
Дворник повел ее сначала двором, где действительно привязанная на цепи собака не то что лаяла на них, а от злости уж храпела и шипела; затем дворник повел Елену задним ходом, через какой-то чулан, через какую-то кухню и прачечную даже и, наконец, ввел ее в
высокую и небольшую комнату, но с огромною божницей в одном углу и с каким-то глупо и ярко расписанным
потолком.
Затем голос Бел_и_чки полился еще ровнее, точно струя масла. Совершенно незаметно, постепенными взмахами закругленных периодов, он подымался все
выше, оставляя к концу лекции частные факты и переходя к широким обобщениям. Он действительно, кажется, любил науку, много работал и теперь сам увлекся своим изложением. Глаза его уже не сходили с
потолка, обороты стали еще плавнее, в голосе все чаще проглядывали эти особенные, вкусные ноты.
И такие же
высокие в орденах груди у его друзей или подчиненных: кланяются, звякая шпорами, блестят золотом шитья, точно поднимают
потолки в комнатах и раздвигают стены, — в мрачном великолепии и важности застыла холодная пустота.
Выше, до самого
потолка, стены так же, как и колонны, пестрели резными и раскрашенными изображениями с символами богов обоих Египтов.
Среди большой, с низким
потолком, комнаты стояло массивное кресло, а в него было втиснуто большое рыхлое тело с красным дряблым лицом, поросшим седым мхом. Верхняя часть этой массы тяжело ворочалась, издавая удушливый храп. За креслом возвышались плечи какой-то
высокой и дородной женщины, смотревшей в лицо Ипполита Сергеевича тусклыми глазами.
Двора у Спирькиной избы не было, а отдельно стоял завалившийся сеновал. Даже сеней и крыльца не полагалось, а просто с улицы бревно с зарубинами было приставлено ко входной двери — и вся недолга. Изба было
высокая, как все старинные постройки, с подклетью, где у Спирьки металась на цепи голодная собака. Мы по бревну кое-как поднялись в избу, которая даже не имела трубы, а дым из печи шел прямо в широкую дыру в
потолке. Стены и
потолок были покрыты настоящим ковром из сажи.
Посредине кубрика, на длинном обеденном столе, покрытом ковром, лежал капитан Пэд. Упорно не закрывавшиеся глаза его были обращены к
потолку, словно там, в просмоленных пазах, скрывалось объяснение столь неожиданной смерти. Лицо стало еще чернее, распухло, лишилось всякого выражения. Труп был одет в парадный морской мундир, с галунами и блестящими пуговицами; прямая американская сабля, добытая с китоловного судна, лежала между ног Пэда. Вспухшие кисти рук скрещивались на
высокой груди.
И вдруг мое появление перенесло его в Иркутск, в низкую комнату, где голова хорунжего далеко не достигала
потолка и не поднималась
выше десятков других, самых обыкновенных голов.
Пропотей. Не бойся. Не страшись. (Гудит.) Все тлен, все пройдет! Жил Гриша, лез
выше, стукнулся в
потолок, — черт его и уволок.
Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до
потолка, и светлым пятном ложился на его
высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины.
Пришлось поэтому пуститься на хитрости, и вот губернская архитектура кое-как приляпала к
высоким камерам новые
потолки, значительно их понизившие и послужившие полом для «малого верха».
Цирельман поднял кверху руки, отчего рукава лапсердака сползли вниз и обнажили худые, костлявые, красные кисти, закинул назад голову и возвел глаза к закопченному
потолку. Из груди его вылетел сиплый, но
высокий и дрожащий звук, который долго и жалобно вибрировал под низкими сводами, и когда он, постепенно слабея, замер, то слышно было, как в погребе быстро затихали, подобно убегающей волне, последние разговоры. И тотчас же в сыром, тяжелом воздухе наступила чуткая тишина.
Я очутилась в небольшой комнате, устланной циновками и коврами с разбросанными на них мутаками и выделанными шкурами диких коз. В углу стоял очаг с дымящеюся жаровней. Стены украшали развешанные оловянные блюда, тарелки, железные таганцы и кастрюли — словом, полная коллекция домашней утвари горского обихода. Еще
выше, под самым
потолком, на железных крючьях, висели вяленые бараньи окорока, перетянутые веревками.
—
Выше самой
высокой горы в мире! — прошептала ей в тон Наташа. И ее клубок взвился и полетел как воздушный шар к
потолку.
«Ох, братцы, такая радость, что, если бы не
потолок, то хватил бы
выше звезд небесных!» — восклицал в пылу экстатической пляски один русский хлыст.
Милица молча пожала плечами. Её глаза беспокойно оглядывали внутренность избушки. Разумеется, здесь хозяйничал неприятель: об этом ясно свидетельствовали выдвинутые, пустые ящики комода и взломанный сундук, зиявший своей опустошенной, как и комод, внутренностью и опрокинутые кринки из-под молока, валявшиеся на полу, посреди горницы. Каким-то чудом только не было унесено тряпье с
высоких нар, находившихся под
потолком, или, вернее, под тем местом, где должен был быть
потолок, теперь отсутствующий.
Он торопливо вышел в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты смотрели на блестящий паркет, на большой черный рояль.
Высокий подошел к двери налево и открыл ее. За ним оба другие пошли. На
потолке висел розовый фонарь. Девушка, с обнаженными руками и плечами, приподнявшись на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась одеялом. Из темноты соседней комнаты женский голос спросил...
В маленькой чердачной комнате, с косым
потолком и окошечком сбоку было чисто и девически-уютно. По карнизам шли красиво вырезанные фестончики из белой бумаги, на
высокой постели лежали две большие, обшитые кружевами, несмятые подушки. Подушки эти клались только на день, для красоты, а спала Таня на другой подушке, маленькой и жесткой.
Был девятый час вечера. Наверху, за
потолком, во втором этаже кто-то ходил из угла в угол, а еще
выше, на третьем этаже, четыре руки играли гаммы. Шаганье человека, который, судя по нервной походке, о чем-то мучительно думал или же страдал зубною болью, и монотонные гаммы придавали тишине вечера что-то дремотное, располагающее к ленивым думам. Через две комнаты в детской разговаривали гувернантка и Сережа.
В пустой,
высокой каморке с побеленными стенами я цеплялся за карниз под
потолком, а в каморку на корточках впрыгнул студент, и на голове он держал огромный четырехугольный каравай ситного хлеба.
Грозный рыцарь, по просьбе его товарищей, Семирамида, из уважения к ее
высокому сану и полу, и Тредьяковский, который уже храпел на стуле в углу комнаты, обняв крепко свою «Телемахиду», одни избавились от торжественного возношения под
потолок.
В
высоком доме все спали. Не спала только Софья. Она отперла дверь и дрожала, как осиновый лист, сидя на постели в комнате, отделенной от кухни недостигавшей до
потолка перегородкой.
И он уже выкрикнул первый слог этого слова, но вдруг весь этот
высокий, красивый коридор с полом, устланным прекрасным ковром, со спускавшимися с
потолка изящными газовыми лампами и, наконец, появившиеся на его повороте двое изящных молодых людей — это были гости Николая Герасимовича — сомкнули уста Мардарьева и выкрикнутое лишь «кар» замерло в воздухе, как зловещее карканье ворона около помещения, занимаемого Николаем Герасимовичем.
Он лишился чувств, очнулся он в узкой
высокой комнате со сводчатым
потолком и одним глубоким небольшим окном с железною решеткою; яркие солнечные лучи освещали скромную обстановку этого незнакомого ему жилища: деревянную скамью, несколько табуретов, стол, аналой, стоявший в переднем углу под иконостасом со множеством образов, озаренных едва заметным при дневном свете огоньком лампады, и, наконец, деревянную жесткую кровать, на которой он лежал.
Карниз
потолка был лепной и изображал русское село: углом вперед стояла хата, каких никогда не бывает в действительности; рядом застыл мужик с приподнятой ногою, и палка в руках была
выше его, а он сам был
выше хаты; дальше кривилась малорослая церковь, а возле нее выпирала вперед огромная телега с такой маленькой лошадью, как будто это была не лошадь, а гончая собака.
Это была очень большая и
высокая квадратная комната без окон; мягкий свет проникал в нее через
потолок, сквозь фиолетовую слюду, отчего все вещи казались обвитыми как будто эфирною дымкой.