Неточные совпадения
В то время дела такого рода считались между приказною челядью лакомым кусом. В Щучью-Заводь приехало целое временное отделение земского суда, под председательством самого исправника. Началось следствие. Улиту вырыли
из могилы, осмотрели рубцы на теле и нашли, что наказание не
выходило из ряду обыкновенных и что поломов костей и увечий не оказалось.
Через минуту подъехала коляска, все
вышли и, переступив через перелаз в плетне, пошли в леваду. Здесь в углу, заросшая травой и бурьяном, лежала широкая, почти вросшая в землю, каменная плита. Зеленые листья репейника с пламенно-розовыми головками цветов, широкий лопух, высокий куколь на тонких стеблях выделялись
из травы и тихо качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею
могилой.
— Заходи же, слышь! Я уж никуда
из дому не
выйду, кроме как в
могилу: она мне готова, в сторонке там, недалеко от твоих — от мачехи с солдатом. Приятно ты держишь
могилы ихние, аккуратно-хорошо! Часто ходишь?
Дни два ему нездоровилось, на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и прыгать на его
могилу, потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог
из него
выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Хотели было погребсти бабеньку в Грузине, но сообразили, что
из этого может
выйти революция, и потому вынуждены были отказаться от этого предположения. Окончательным местом успокоения было избрано кладбище при Новодевичьем монастыре. Место уединенное, тихое, и
могила — в уголку. Хорошо ей там будет, покойно, хотя, конечно, не так удобно, как в квартире, в Офицерской, где все было под руками: и Литовский рынок, и Литовский замок, и живорыбный садок, и Демидов сад.
Далее идти было невозможно. Дно канала занесено чуть не на сажень разными обломками, тиной, вязкой грязью, и далее двигаться приходилось ползком. Притом я так устал дышать зловонием реки, что захотелось поскорее
выйти из этой
могилы на свет божий.
Иногда у
могилы я застаю Анюту Благово. Мы здороваемся и стоим молча или говорим о Клеопатре, об ее девочке, о том, как грустно жить на этом свете. Потом,
выйдя из кладбища, мы идем молча, и она замедляет шаг — нарочно, чтобы подольше идти со мной рядом. Девочка, радостная, счастливая, жмурясь от яркого дневного света, смеясь, протягивает к ней ручки, и мы останавливаемся и вместе ласкаем эту милую девочку.
Живя уже несколько дней в Петербурге, князь почти не
выходил из своего номера и только в последнее утро съездил на
могилу к Марье Васильевне, недавно перед тем умершей и похороненной.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая
из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на
могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который,
выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Вдали одетые туманом курганы, может быть
могилы татарских наездников, подымались,
выходили из полосатой пашни: еловые, березовые рощи казались опрокинутыми в воде; и мрачный цвет первых приятно отделялся желтоватой зеленью и белыми корнями последних; летнее солнце с улыбкой золотило эту простую картину.
Ввечеру многочисленные стражи явились на стогнах и повелели гражданам удалиться, но любопытные украдкою
выходили из домов и видели, в глубокую полночь, Иоанна и Холмского, в тишине идущих к Софийскому храму; два воина освещали их путь факелом, остановились в ограде, и великий князь наклонился на
могилу юного Мирослава; казалось, что он изъявлял горесть и с жаром упрекал Холмского смертию сего храброго витязя…
Разверзлась роковая яма,
Как птицы, вольны
вышли мы
И, не сговариваясь, прямо
Пришли гурьбою
из тюрьмы
К одной
могиле одинокой.
Однажды в сумерки, когда Аксинья Захаровна, набродившись досыта, приустала и легла в боковуше посумерничать, Настя
вышла из душной, прокуренной ладаном моленной в большую горницу и там, стóя у окна, глядела на догоравшую в небе зарю. Было тихо, как в
могиле, только
из соседней комнаты раздавались мерные удары маятника.
Оно поднимается от зеленых
могил; им дышат угрюмые серые кресты; тонкими, удушающими струями оно
выходит из всех пор земли, насыщенной трупами.
Учимся также сценически верно воспроизводить плач, хохот, рыданье. Марусе Алсуфьевой особенно удается второе. Ее смех звенит, как серебряный бубенчик и хоть мертвого способен поднять
из могилы. У Бориса Коршунова так дивно
выходят сцены отчаяния, что становится жутко смотреть на него.
Несколько оправившись от брошенного на нее взгляда, княгиня Васса Семеновна пришла в себя. Когда она обдумывала это свидание с беглым дворецким ее мужа, она хотела переговорить с ним с глазу на глаз,
выслав Архипыча и Федосью, но теперь она на это не решилась. Остаться наедине с этим «выходцем
из могилы», как она мысленно продолжала называть Никиту, у ней не хватало духа…
По окончании обряда, после молебна, когда молодые приложились к местным образам, они оба, как бы побуждаемые одною мыслью,
вышедши из церкви, направились на кладбище к
могилам графа Владимира Петровича и Коры.
Духи поселялись в глаза, чтобы взглядом испортить кого, падали рассыпною звездою над женщиною, предавшеюся сладким полуночным грезам, тревожили недоброго человека в гробу или, проявляясь в лихом мертвеце, ночью
выходили из домовища пугать прохожих, если православные забывали вколотить добрый кол в их
могилу.
Выйдя из экипажа у главных ворот лавры, Наталья Федоровна быстро прошла на дорогую
могилу.
Уж с совершенно облегченным сердцем
вышел Карнеев
из кельи настоятеля, прошел снова на
могилу княжны и, сделав три земные поклона, направился к монастырским воротам.
— После трепки-то твоей я пораздумала, и вижу, действительно, что в
могилу его свожу я… Права ты, Фимушка… Кровь
из него я пью… Может и ненароком, а пью… Женщина я молодая, сильная, тоже жить хочу. Ну, да с нынешнего дня шабаш, и не пойду к нему…
Выходи его, голубушка, Фимушка, родная моя.
Выходи… Сними хоть этот грех с черной души душегубицы ненасытной, как ты меня обозвала, в ножки тебе поклонюсь.