Неточные совпадения
— Погоди. И ежели все люди"в раю"в песнях и плясках
время препровождать будут, то кто же, по твоему, Ионкину, разумению,
землю пахать станет? и вспахавши сеять? и посеявши жать? и, собравши плоды, оными господ дворян и прочих чинов людей довольствовать и питать?
Во
время его управления городом тридцать три философа были рассеяны по лицу
земли за то, что"нелепым обычаем говорили: трудящийся да яст; нетрудящийся же да вкусит от плодов безделия своего".
Таким образом взаимно разорили они свои
земли, взаимно надругались над своими женами и девами и в то же
время гордились тем, что радушны и гостеприимны.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на
землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на
время опять превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…
Еще во
времена Бородавкина летописец упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу о водворении на
земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
Полное гнева, оно неслось, буровя
землю, грохоча, гудя и стеня и по
временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки.
Слова, сказанные мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда не перестававших занимать его. Мысли эти незаметно для него самого занимали его и в то
время, когда он говорил об отдаче
земли.
Было то
время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая
землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
— Эх ты, Софрон! Разве нельзя быть в одно
время и на ярмарке и купить
землю? Ну, я был на ярмарке, а приказчик мой тут без меня и купил.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это
время к окну индейский петух — окно же было очень близко от
земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему дурака.
Во
время службы я прилично плакал, крестился и кланялся в
землю, но не молился в душе и был довольно хладнокровен; заботился о том, что новый полуфрачек, который на меня надели, очень жал мне под мышками, думал о том, как бы не запачкать слишком панталон на коленях, и украдкою делал наблюдения над всеми присутствовавшими.
Пусть же стоит на вечные
времена православная Русская
земля и будет ей вечная честь!» И зажмурил ослабшие свои очи, и вынеслась козацкая душа из сурового тела.
Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, — поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской
земле — за все, что копило и сугубило с давних
времен суровую ненависть козаков.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет
время, будет
время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской
земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно дорогому вину, которое несли в склянном сосуде из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили дорогую сулею: все разлилось на
землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай в жизни, чтобы если приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то чтобы помянуть бы вместе с ним прежнее, иное
время, когда иначе и лучше веселился человек…
Из Сечи пришла весть, что татары во
время отлучки козаков ограбили в ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под
землею, избили и забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными стадами и табунами направили путь прямо к Перекопу.
Тут втягивает; тут конец свету, якорь, тихое пристанище, пуп
земли, трехрыбное основание мира, эссенция блинов, жирных кулебяк, вечернего самовара, тихих воздыханий и теплых кацавеек, натопленных лежанок, — ну, вот точно ты умер, а в то же
время и жив, обе выгоды разом!
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего по другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в
землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое
время шел сзади; наконец поравнялся с ним и заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же заметил его, быстро оглядел, но опять опустил глаза, и так шли они с минуту, один подле другого и не говоря ни слова.
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть
время. Он шел и смотрел в
землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
В то
время, когда он, на Сенной, поклонился до
земли в другой раз, оборотившись влево, шагах в пятидесяти от себя он увидел Соню.
Она всегда протягивала ему свою руку робко, иногда даже не подавала совсем, как бы боялась, что он оттолкнет ее. Он всегда как бы с отвращением брал ее руку, всегда точно с досадой встречал ее, иногда упорно молчал во все
время ее посещения. Случалось, что она трепетала его и уходила в глубокой скорби. Но теперь их руки не разнимались; он мельком и быстро взглянул на нее, ничего не выговорил и опустил свои глаза в
землю. Они были одни, их никто не видел. Конвойный на ту пору отворотился.
— Да! На короткое
время… Хорошо. — Василий Иванович вынул платок и, сморкаясь, наклонился чуть не до
земли. — Что ж? это… все будет. Я было думал, что ты у нас… подольше. Три дня… Это, это, после трех лет, маловато; маловато, Евгений!
Присев на ступени паперти, протирая платком запыленные глаза и очки, Самгин вспомнил, что Борис Варавка мечтал выковырять
землю из пушек, достать пороха и во
время всенощной службы выстрелить из обеих пушек сразу.
В то же
время, наблюдая жизнь города, он убеждался, что процесс «успокоения», как туман, поднимается снизу, от
земли, и что туман этот становится все гуще, плотнее.
Самгин побежал, ощущая, что
земля подпрыгивает под ним, в то же
время быстро подвигая к нему разрушающееся здание.
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником на
земле. В то же
время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
— Ну да, я — преувеличенный! — согласился Депсамес, махнув на Брагина рукой. — Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши любят русскую литературу больше, чем вы. А вы любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это — неверно? Это — верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное
время. Вы — самый страшный народ на
земле…
Тон газеты «Новое
время» не совпадал с погодой, передовая по-весеннему ликовала, сообщая о росте вкладов в сберегательные кассы, далее рассказывалось, что количество деревенских домохозяев, укрепивших
землю в собственность, достигло почти шестисот тысяч.
Но палата отменила решение суда, и в то же
время ‹иск› о праве на владение частью спорной
земли по дарственной записи Левашевой предъявил монастырь, доказывая, что крестьяне в продолжение трех лет арендовали
землю у него.
И мужья, преклоняя колена перед этой новой для них красотой, мужественнее несли кару. Обожженные, изможденные трудом и горем, они хранили величие духа и сияли, среди испытания, нетленной красотой, как великие статуи, пролежавшие тысячелетия в
земле, выходили с язвами
времени на теле, но сияющие вечной красотой великого мастера.
Бабушка только было расположилась объяснять ему, чем засевается у ней
земля и что выгоднее всего возделывать по нынешнему
времени, как внучек стал зевать.
Да зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не увижу, которое обо мне знать не будет и которое в свою очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (
время тут ничего не значит), когда
Земля обратится в свою очередь в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней, то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!
Наконец и те, и другие утомились: европейцы — потерей людей,
времени и денег, кафры теряли свои места, их оттесняли от их деревень, которые были выжигаемы, и потому обе стороны, в сентябре 1835 г., вступили в переговоры и заключили мир, вследствие которого кафры должны были возвратить весь угнанный ими скот и уступить белым значительный участок
земли.
А нечего делать японцам против кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и ходят только у берегов. Кемпфер говорит, что в его
время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили в чужие
земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Я все
время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с водой,
земля с небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
— Послушайте, Дмитрий Иванович, ведь это совершенное безумие! Разве возможно в наше
время уничтожение собственности
земли? Я знаю, это ваш давнишний dada. [конек.] Но позвольте мне сказать вам прямо… — И Игнатий Никифорович побледнел, и голос его задрожал: очевидно, этот вопрос близко трогал его. — Я бы советовал вам обдумать этот вопрос хорошенько, прежде чем приступить к практическому разрешению его.
Но мало того, что Нехлюдов знал это, он знал и то, что это было несправедливо и жестоко, и знал это со
времен студенчества, когда он исповедывал и проповедывал учение Генри Джорджа и на основании этого учения отдал отцовскую
землю крестьянам, считая владение
землею таким же грехом в наше
время, каким было владение крепостными пятьдесят лет тому назад.
— Да, это верно, но владельцы сторицей получили за свои хлопоты, а вы забываете башкир, на
земле которых построены заводы. Забываете приписных к заводам крестьян. [Имеются в виду крестьяне, жившие во
время крепостного права на государственных
землях и прикрепленные царским правительством к заводам и фабрикам в качестве рабочей силы.]
С этой точки зрения русские горные заводы, выстроенные на даровой
земле крепостным трудом, в настоящее
время являются просто язвой в экономической жизни государства, потому что могут существовать только благодаря высоким тарифам, гарантиям, субсидиям и всяким другим льготам, которые приносят громадный вред народу и обогащают одних заводчиков.
Все
время, пока ее спрашивали, Митя молчал, как бы окаменев, опустив глаза в
землю.
— Вся мысль моей статьи в том, что в древние
времена, первых трех веков христианства, христианство на
земле являлось лишь церковью и было лишь церковь.
Ревнивец чрезвычайно скоро (разумеется, после страшной сцены вначале) может и способен простить, например, уже доказанную почти измену, уже виденные им самим объятия и поцелуи, если бы, например, он в то же
время мог как-нибудь увериться, что это было «в последний раз» и что соперник его с этого часа уже исчезнет, уедет на край
земли, или что сам он увезет ее куда-нибудь в такое место, куда уж больше не придет этот страшный соперник.
Опять-таки и то взямши, что никто в наше
время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей
земле, много двух, да и то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, — то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие, то неужели же всех сих остальных, то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал в ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до
земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во
время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил, то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам: «Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею воды живой (то есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной) прохладить пламень жажды любви духовной, которою пламенею теперь, на
земле ее пренебрегши; нет уже жизни, и
времени более не будет!
Раз, в бесконечном бытии, не измеримом ни
временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на
земле, способность сказать себе: «Я есмь, и я люблю».
Если же не хочет того и сопротивляется, то отводится ей в государстве за то как бы некоторый лишь угол, да и то под надзором, — и это повсеместно в наше
время в современных европейских
землях.
Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на
землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, — в то же
время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.
О, ты знал, что подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины
времен и последних пределов
земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и человек останется с Богом, не нуждаясь в чуде.
Часов в 9 утра мы снялись с бивака и пошли вверх по реке Билимбе. Погода не изменилась к лучшему. Деревья словно плакали: с ветвей их на
землю все
время падали крупные капли, даже стволы были мокрые.