Неточные совпадения
— Но как же вы устроились?.. — начала было Долли
вопрос о том, какое имя будет носить
девочка; но, заметив вдруг нахмурившееся лицо Анны, она переменила смысл
вопроса. — Как же вы устроили? отняли ее уже?
— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих
вопросов, преступлений, среды,
девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
«Да — что вы озорничаете?» — звучал в памяти возмущенный
вопрос горбатой
девочки, и шумел в голове рыдающий шепоток деревенских баб.
Клим Самгин смотрел, слушал и чувствовал, что в нем нарастает негодование, как будто его нарочно привели сюда, чтоб наполнить голову тяжелой и отравляющей мутью. Все вокруг было непримиримо чуждо, но, заталкивая в какой-то темный угол, насиловало, заставляя думать о горбатой
девочке, о словах Алины и
вопросе слепой старухи...
Клим взглянул на некрасивую
девочку неодобрительно, он стал замечать, что Люба умнеет, и это было почему-то неприятно. Но ему очень нравилось наблюдать, что Дронов становится менее самонадеян и уныние выступает на его исхудавшем, озабоченном лице. К его взвизгивающим
вопросам примешивалась теперь нота раздражения, и он слишком долго и громко хохотал, когда Макаров, объясняя ему что-то, пошутил...
Он смущался и досадовал, видя, что
девочка возвращает его к детскому, глупенькому, но он не мог, не умел убедить ее в своей значительности; это было уже потому трудно, что Лида могла говорить непрерывно целый час, но не слушала его и не отвечала на
вопросы.
Ни отец ни мать не дали ни
девочке ни мальчику объяснения того, что они видели. Так что дети должны были сами разрешить
вопрос о значении этого зрелища.
Девочка, сообразив выражение лица отца и матери, разрешила
вопрос так, что это были люди совсем другие, чем ее родители и их знакомые, что это были дурные люди, и что потому с ними именно так и надо поступать, как поступлено с ними. И потому
девочке было только страшно, и она рада была, когда этих людей перестало быть видно.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными
вопросами, сюжетом для которых служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая
девочка, которую все боятся за ее злой язык.
— Конечно, конечно… Виноват, у вас является сам собой
вопрос, для чего я хлопочу? Очень просто. Мне не хочется, чтобы моя дочь росла в одиночестве. У детей свой маленький мир, свои маленькие интересы, радости и огорчения. По возрасту наши
девочки как раз подходят, потом они будут дополнять одна другую, как представительницы племенных разновидностей.
Ему не приходилось еще никогда говорить с кем-нибудь о своей слепоте, и простодушный тон
девочки, предлагавшей с наивною настойчивостью этот
вопрос, отозвался в нем опять тупою болью.
Этот простой
вопрос больно отозвался в сердце слепого. Он ничего не ответил, и только его руки, которыми он упирался в землю, как-то судорожно схватились за траву. Но разговор уже начался, и
девочка, все стоя на том же месте и занимаясь своим букетом, опять спросила...
В Нюрочке проснулось какое-то страстное чувство к красивой послушнице, как это бывает с
девочками в переходном возрасте, и она ходила за ней, как тень. Зачем на ней все черное? Зачем глаза у ней такие печальные? Зачем на нее ворчит походя эта сердитая Енафа? Десятки подобных
вопросов носились в голове Нюрочки и не получали ответа.
Давно они склонялись на сторону разъединения этой смешной и жалкой пары, но еще останавливались перед
вопросом о
девочке, которую Розанов, как отец, имел право требовать.
— Да, и Азорка тоже умер, — отвечал я, и мне показался странным ее
вопрос: точно и она была уверена, что Азорка непременно должен был умереть вместе с стариком. Выслушав мой ответ,
девочка неслышно вышла из комнаты, осторожно притворив за собою дверь.
Девочка не отвечала на мои скорые и беспорядочные
вопросы. Молча отвернулась она и тихо пошла из комнаты. Я был так поражен, что уж и не удерживал и не расспрашивал ее более. Она остановилась еще раз на пороге и, полуоборотившись ко мне, спросила...
Сердобольная Наталья Николаевна, сберегая покой мужа, ухаживала за ним, боясь каким бы то ни было
вопросом нарушить его строгие думы. Она шепотом велела
девочке набить жуковским вакштафом и поставить в угол на подносике обе трубки мужа и, подпершись ручкой под подбородок, ждала, когда протоиерей выкушает свой стакан и попросит второй.
Старшая
девочка как будто остолбенела при этом
вопросе и начала всё более и более открывать глаза, ничего не отвечая; меньшая же открыла рот и собиралась плакать. Небольшая старушонка, в изорванной клетчатой панёве, низко подпоясанной стареньким, красноватым кушаком, выглядывала из-за двери и тоже ничего не отвечала. Нехлюдов подошел к сеням и повторил
вопрос.
Это заключение возникло у меня вследствие того, что
девочка при каждом относящемся к ней
вопросе поворачивалась к говорящему всем телом, выдвигала несколько вперед головку и мило щурила свои глазки, чтобы лучше разглядеть того, кто говорил с нею.
— Mais aussi vous lui faites des questions… Cette pauvre fille! [Но и
вопросы же вы ей задаете… Бедная
девочка! (франц.).] — отвечала супруга.
— Фрумэ-э… Ком а ги-ир… [Фрума… Иди сюда (евр.)] — Кричавшая прибавила что-то еще по-еврейски. Можно было понять, что прислуга Баси получила какие-то решительные инструкции и готова пуститься тотчас же на поиски. Фрума вздрогнула и двинулась было на зов. Но Аня обняла ее за талию и нежно удержала на месте.
Девочка прижалась к ней, и ее круглые глаза опять посмотрели на всех с испугом и
вопросом.
Одним словом, эта
девочка спасла меня, потому что я
вопросами отдалил выстрел.
Так живет бедная семья, страдая от неуместно поднятых и беззаконно разросшихся
вопросов и требований
девочки.
Пошли бы себе от нее, куда захотели: что она сделает?» Старушка тетка, разумеется, не могла удовлетворить Машу, и
девочка должна была сама доходить до разрешения своих
вопросов.
Эта неизвестность беспокоит ее, выводит из терпения. Бедная
девочка не отвечает на
вопросы, хмурится, готова заплакать.
Этого не спросил, спросил — другое. Первым его
вопросом, первым
вопросом моей исповеди было: «Ты чертыхаешься?» Не поняв и сильно уязвленная в своем самолюбии признанно умной
девочки, я, не без заносчивости: «Да, всегда». — «Ай-ай-ай, как стыдно! — сказал батюшка, соболезнующе качая головой. — А еще дочь таких хороших богобоязненных родителей. Ведь это только мальчишки — на улице…»
Стало быть, красна она была не потому, что в церкви душно и тесно. Ее маленькую головку мучил
вопрос местничества! Я внял мольбам суетной
девочки и, осторожно расталкивая народ, провел ее до самого амвона, где был уже в сборе весь цвет нашего уездного бомонда. Поставив Оленьку на подобающее ее аристократическим поползновениям место, я стал позади бомонда и занялся наблюдениями.
Подняв во время второго блюда на нее глаза, я был поражен до боли в сердце. Бедная
девочка, отвечая на какой-то пустой
вопрос графа, делала усиленные глотательные движения: в ее горле накипали рыдания. Она не отрывала платка от своего рта и робко, как испуганный зверек, поглядывала на нас: не замечаем ли мы, что ей хочется плакать?
— Слушай, Перская, — не отвечая на ее
вопрос, обратилась я к
девочке, — не знаешь ли ты, что означает «публичное внушение», которым мне пригрозила Арно?
Я не ожидала
вопроса и растерялась, когда ко мне обратилась эта гордая, независимая
девочка.
Но ни на кого не произвело такого впечатления посещение свахи, как на Марусю. Бедную
девочку бросило в сильнейшую лихорадку. Дрожа всеми членами, она упала в постель, спрятала пылающую голову под подушку и начала, насколько хватало сил, решать
вопрос...
Что-то произошло и со всеми остальными
девочками, находившимися в этот час в классной. Все они ринулись к стулу, на котором сидела обычно суровая, недолюбливаемая ими надзирательница, осторожно прижимавшая к себе плачущую Дуню, засыпавшую ее
вопросами...
Девочка, испуганная, ошалевшая, недоумевающая, не успевала открыть рта, а
вопросы все сыпались и сыпались на нее градом. Девушки и дети все теснее и теснее окружали ее.
Столкнутся две
девочки или две группы, и сейчас же зазвучат
вопросы: «Который билет учите?» — «А вы?» — «Ты Ветхий прошла?» — «А ты?» — «Начала молитвы!» Более сильные ученицы взяли на свое попечение слабых и, окруженные целыми группами, внятно и толково рассказывали священную историю или поясняли молитвы.
— Учились чему-нибудь из географии? — повторил свой
вопрос учитель, с удивлением разглядывая черноглазую
девочку, не умевшую ответить ему.
Девочки недоумевающе поглядывали на Стогунцеву, но на все
вопросы — в чем заключалась её выдумка — Тася не отвечала им ни слова.
Он успокаивал меня как умел, этот глухо кашляющий и поминутно хватающийся за грудь больной мальчик. Он забывал свои страданья, стараясь умиротворить злое сердечко большой
девочки. А между тем предсмертные тени уже ложились вокруг его глаз, ставших больше и глубже, благодаря худобе и бледности истощенного личика. Он раздавал свои платья и воротнички прислуге и на
вопрос бабушки: зачем он это делает? — заявил убежденно...
А тут еще любопытные, безжалостные
девочки забрасывают тебя
вопросами, от которых тебе, может быть, делается еще холоднее и печальнее на душе…
Опять поднялся шум, визг, беснование. Толпа
девочек окружила меня со всех сторон, смеясь и забрасывая
вопросами: «Кто ты? откуда? кто твои родители?»
Пугливыми, робкими глазками окидывала она окружавшую ее толпу
девочек, пристававших к ней с одними и теми же праздными
вопросами, с какими приставали еще так недавно ко мне.
Связующим звеном явилась всего больше Лиза, или"Лизок", как ее звали. Эта слишком рано развившаяся
девочка привыкла с детства постоянно обходиться с большими. Про ее жаргон ходило много анекдотов, вроде того, что она садилась в Лондоне в приемные дни А.И. на диван и задавала гостю
вопросы, вроде...
Когда Гольтяков пьян, его охватывает буйная одержимость, он зверски колотит Прасковью. Она — худенькая, стройная, как
девочка, с дикими, огромными глазами. У меня и у Алеши жалостливая влюбленность в нее. Мучают и волнуют душу ее прекрасные, прячущие страдание глаза. Горда она безмерно. Все на дворе знают, что с нею делает муж, а она смотрит с суровым недоумением и резко обрывает сочувственные
вопросы.
— Пожалуйста, будьте с ними построже, — говорил он через минуту, — мать и предшественницы ваши себе на голову избаловали
девочек. Они ничего не знают, ничем не интересуются, кроме платьев, выездов в театры и танцевальных вечеринок. Я не знаю даже, умеют ли они читать как следует по-русски, не говоря уже о другом. К сожалению, моя служба не позволяет мне заняться этим
вопросом лично, a моя жена весьма слабая мать, обожающая детей. Так уж вы, mademoiselle, простите, не знаю вашего имени отчества.
Оказывается теперь, что кривизна ногтя осталась и, быть может, была единственным отличием Тани Берестовой от княжны Людмилы Васильевны Полторацкой. Эта мелочь из детской жизни
девочки, конечно, была забыта всеми. Она могла только случайно сохраниться в памяти горячо принявших
вопрос о ногте Тани своим детским сердцем княжны Людмилы и Оси.
За что наказал муж жену так жестоко? — этот
вопрос, на который они, конечно, не получали ответа от взрослых, не раз возникал в их маленьких головках. С летами
девочки стали обдумывать этот
вопрос и решили, что жена согрешила против мужа, нарушила клятву, данную перед алтарем, виделась без позволения с чужим мужчиною. На этом и остановилось разрешение
вопроса. Оно успокоило княжну Людмилу.
Наутро первый
вопрос его, обращенный к Агафье, был о найденной им
девочке.
— Я должен вам сказать, князь, — продолжал между тем Зиновьев, — что я год тому назад слышал об этом и не придал особенного значения, хотя потом, видя поведение племянницы, не раз задумывался над
вопросом, не справедлив ли этот слух… Между ею и княжной Людмилой, как, по крайней мере, я помню ее маленькой
девочкой, нет ни малейшего нравственного сходства.
Признайтесь, дорогой князь, — продолжала она, обращаясь к Сергею Сергеевичу, все время хранившему молчание — мужчины не решались задавать ему
вопросы при виде его надменно-холодного, презрительного взгляда, — признайтесь, что с вашей стороны было далеко не великодушно выставить напоказ
девочку.
— Тебя наказала мисс Молль? — спросил я
девочку, наклонившись, но не смея повернуть ее к себе лицом: так почему-то неприкосновенна и страшна показалась мне печаль самой маленькой. Три или четыре раза я должен был повторить
вопрос, пока не услышал тихого ответа...
Тотчас после ухода начальства
девочки высыпали на середину класса, окружили Крестовоздвиженскую и закидали ее целым потоком
вопросов.