Неточные совпадения
Закурив очень
вонючую папиросу, он посмотрел в синий дым ее, сунул
руку за голенище сапога и положил на стол какую-то медную вещь, похожую на ручку двери.
Умывание, прелесть золотого и синего южного неба и наивное, отчасти покорное, отчасти недовольное лицо Любки и сознание того, что он все-таки мужчина и что ему, а не ей надо отвечать за кашу, которую он заварил, — все это вместе взбудоражило его нервы и заставило взять себя в
руки. Он отворил дверь и рявкнул во тьму
вонючего коридора...
Нынче о постоялых дворах и в помине нигде нет, а место их заняли сырые, на скорую
руку выстроенные,
вонючие, исполненные гама и толкотни трактиры.
С протяжным, звериным воем кинулся он на Николаева, и они оба грохнулись вниз, сплелись
руками и ногами и покатились по полу, роняя стулья и глотая грязную,
вонючую пыль.
— Таков мой жребий. Я расскажу о том подлом рабе, о том
вонючем и развратном лакее, который первый взмостится на лестницу с ножницами в
руках и раздерет божественный лик великого идеала, во имя равенства, зависти и… пищеварения. Пусть прогремит мое проклятие, и тогда, тогда…
За этими воспоминаниями начинался ряд других. В них выдающуюся роль играл постоялый двор, уже совсем
вонючий, с промерзающими зимой стенами, с колеблющимися полами, с дощатою перегородкой, из щелей которой выглядывали глянцевитые животы клопов. Пьяные и драчливые ночи; проезжие помещики, торопливо вынимающие из тощих бумажников зелененькую; хваты-купцы, подбадривающие «актерок» чуть не с нагайкой в
руках. А наутро головная боль, тошнота и тоска, тоска без конца. В заключение — Головлево…
Когда я встаю, то чувствую, что у меня и лицо, и
руки, и белоснежный китель, только что надетый в это утро, — все покрыто сплошным слоем коричневой, вязкой и
вонючей грязи.
Козел продолжал ползать на коленях от одного мужика к другому. От ужаса близкой и жестокой смерти он уже перешел к блаженной радости, но нарочно из угодливости притворялся непонимающим. Слезы бежали по его безобразно кривившемуся лицу. Он хватал, не разбирая, чьи-то жесткие мозолистые
руки, чьи-то
вонючие сапоги и взасос, жадно целовал их. Василь стоял, бледный и неподвижный, с горящими глазами. Он не отрывался от страшного лица Бузыги, ища и боясь его взгляда.
Старшой. Да как же ты смеешь с пустыми
руками ко мне ворочаться? Да еще краюшку какую-то
вонючую принес; что ты надо мной смеяться вздумал? А? Что ты в аду даром хлеб есть хочешь? Другие стараются, хлопочут. Вот ведь они (показывает на чертенят), кто 10000, кто 20000, кто вон 200000 доставил. Из монахов — и то 112 привел. А ты с пустыми
руками пришел да еще какую-то краюшку принес. Да мне басни рассказываешь! Болтаешься ты, не работаешь. Вот они у тебя и отбились от
рук. Погоди ж, брат, я тебя выучу.
Сидит Жилин за татарином, покачивается, тычется лицом в
вонючую татарскую спину. Только и видит перед собой здоровенную татарскую спину, да шею жилистую, да бритый затылок из-под шапки синеется. Голова у Жилина разбита, кровь запеклась над глазами. И нельзя ему ни поправиться на лошади, ни кровь обтереть.
Руки так закручены, что в ключице ломит.
Хотел он подняться, а уж на нем два татарина
вонючие сидят, крутят ему назад
руки.
Облокотясь на стол и припав
рукою к щеке, тихими слезами плакала Пелагея Филиппьевна, когда, исправивши свои дела, воротился в избу Герасим. Трое большеньких мальчиков молча стояли у печки, в грустном молчанье глядя на грустную мать. Четвертый забился в углу коника за наваленный там всякого рода подранный и поломанный хлам. Младший сынок с двумя крошечными сестренками возился под лавкой. Приукутанный в грязные отрепья, грудной ребенок спал в лубочной
вонючей зыбке, подвешенной к оцепу.
Я сейчас человек, как и ты, от Меня пахнет не
вонючим козлом, а недурными духами, и ты спокойно можешь пожать мою
руку, нисколько не боясь оцарапаться о когти...
Чухонец чему-то удивлялся, идиотски-широко улыбался, когда восклицал «га!», и то и дело продувал свою
вонючую трубку. Климов, которому нездоровилось и тяжело было отвечать на вопросы, ненавидел его всей душой. Он мечтал о том, что хорошо бы вырвать из его
рук сипевшую трубку и швырнуть ее под диван, а самого чухонца прогнать куда-нибудь в другой вагон.
Люди эти видят только ткани, камни, дерево, обделанное людским трудом, и то не при свете солнца, а при искусственном свете; слышат они только звуки машин, экипажей, пушек, музыкальных инструментов; обоняют они спиртовые духи и табачный дым; под ногами и
руками у них только ткани, камень и дерево; едят они по слабости своих желудков большей частью несвежее и
вонючее.