Неточные совпадения
Он зажег свечу и осторожно встал и
пошел к зеркалу и стал смотреть свое лицо и
волосы.
На правой стороне теплой церкви, в толпе фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа,
волос, цветов, обнаженных плеч и рук и высоких перчаток,
шел сдержанный и оживленный говор, странно отдававшийся в высоком куполе.
Сзади Левина
шел молодой Мишка. Миловидное, молодое лицо его, обвязанное по
волосам жгутом свежей травы, всё работало от усилий; но как только взглядывали на него, он улыбался. Он, видимо, готов был умереть скорее, чем признаться, что ему трудно.
Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился совершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет;
волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и
пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.
Чтобы дело
шло беспрепятственней, он склонил и другого чиновника, своего товарища, который не устоял против соблазна, несмотря на то что
волосом был сед.
Шел он очень быстро, наклонив голову, держа руки в карманах, и его походка напомнила Самгину, что он уже видел этого человека в коридоре гостиницы, — видел сутулую спину его и круто стесанный затылок в черных, гладко наклеенных
волосах.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро
пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие
волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно
шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его
волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Варвара сидела у борта, держась руками за перила, упираясь на руки подбородком, голова ее дрожала мелкой дрожью, непокрытые
волосы шевелились. Клим стоял рядом с нею, вполголоса вспоминая стихи о море, говорить громко было неловко, хотя все пассажиры давно уже
пошли спать. Стихов он знал не много, они скоро иссякли, пришлось говорить прозой.
— Благодару вам! — откликнулся Депсамес, и было уже совершенно ясно, что он нарочито исказил слова, — еще раз это не согласовалось с его изуродованным лицом, седыми
волосами. — Господин Брагин знает сионизм как милую шутку: сионизм — это когда один еврей
посылает другого еврея в Палестину на деньги третьего еврея. Многие любят шутить больше, чем думать…
Она пригладила ладонью вставшие дыбом
волосы на голове больного, отерла платком слезоточивый глаз, мокрую щеку в белой щетине, и после этого все
пошло очень хорошо и просто.
Дуняша, всхлипывая, снимала шляпку с ее пышных
волос, и когда сняла — Алина встала на ноги, растрепанная так, как будто долго
шла против сильного ветра.
Затем лег животом на мостки поперек их, вымыл голову, лицо и медленно
пошел обратно к даче, вытирая на ходу
волосы, казалось, что он, обматывая полотенцем голову, хочет оторвать ее.
На желтой крышке больничного гроба лежали два листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных цветов; Алина — монументальная, в шубе, в тяжелой шали на плечах —
шла, упираясь подбородком в грудь; ветер трепал ее каштановые
волосы; она часто, резким жестом руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал, глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что учитель и мать
идут по дорожке сада; мама отмахивается от комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными
волосами, курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
Грузчики выпустили веревки из рук, несколько человек, по-звериному мягко, свалилось на палубу, другие
пошли на берег. Высокий, скуластый парень с длинными
волосами, подвязанными мочалом, поравнялся с Климом, — непочтительно осмотрел его с головы до ног и спросил...
Какие-то неприятные молоточки стучали изнутри черепа в кости висков. Дома он с минуту рассматривал в зеркале возбужденно блестевшие глаза, седые нити в поредевших
волосах, отметил, что щеки стали полнее, лицо — круглей и что к такому лицу бородка уже не
идет, лучше сбрить ее. Зеркало показывало, как в соседней комнате ставит на стол посуду пышнотелая, картинная девица, румянощекая, голубоглазая, с золотистой косой ниже пояса.
Потом
пошли один за другим, но все больше, гуще, нищеподобные люди, в лохмотьях, с растрепанными
волосами, с опухшими лицами;
шли они тихо, на вопросы встречных отвечали кратко и неохотно; многие хромали.
Желтые
волосы Лютова были причесаны à la капуль, это так не
шло к его длинному лицу, что казалось сделанным нарочно.
Люди
шли не торопясь, угрюмо оглядываясь назад, но некоторые бежали, толкая попутчиков, и у всех был такой растерянный вид, точно никто из них не знал, зачем и куда
идет он, Самгин тоже не знал этого. Впереди его шагала, пошатываясь, женщина, без шляпки, с растрепанными
волосами, она прижимала к щеке платок, смоченный кровью; когда Самгин обогнал ее, она спросила...
Заходила ли речь о мертвецах, поднимающихся в полночь из могил, или о жертвах, томящихся в неволе у чудовища, или о медведе с деревянной ногой, который
идет по селам и деревням отыскивать отрубленную у него натуральную ногу, —
волосы ребенка трещали на голове от ужаса; детское воображение то застывало, то кипело; он испытывал мучительный, сладко болезненный процесс; нервы напрягались, как струны.
Между тем сам как двадцать пять лет назад определился в какую-то канцелярию писцом, так в этой должности и дожил до седых
волос. Ни ему самому и никому другому и в голову не приходило, чтоб он
пошел выше.
Но дни
шли за днями, годы сменялись годами, пушок обратился в жесткую бороду, лучи глаз сменились двумя тусклыми точками, талия округлилась,
волосы стали немилосердно лезть, стукнуло тридцать лет, а он ни на шаг не подвинулся ни на каком поприще и все еще стоял у порога своей арены, там же, где был десять лет назад.
И он повелительно указывал ему рукой на лестницу. Мальчик постоял с минуту в каком-то недоумении, мигнул раза два, взглянул на лакея и, видя, что от него больше ждать нечего, кроме повторения того же самого, встряхнул
волосами и
пошел на лестницу, как встрепанный.
Она стригла седые
волосы и ходила дома по двору и по саду с открытой головой, а в праздник и при гостях надевала чепец; но чепец держался чуть-чуть на маковке, не
шел ей и как будто готов был каждую минуту слететь с головы. Она и сама, просидев пять минут с гостем, извинится и снимет.
Если Борис тронет ее за голову, она сейчас поправит
волосы, если поцелует, она тихонько оботрется. Схватит мячик, бросит его раза два, а если он укатится, она не
пойдет поднять его, а прыгнет, сорвет листок и старается щелкнуть.
У ней был прекрасный нос и грациозный рот, с хорошеньким подбородком. Особенно профиль был правилен, линия его строга и красива.
Волосы рыжеватые, немного потемнее на затылке, но чем
шли выше, тем светлее, и верхняя половина косы, лежавшая на маковке, была золотисто-красноватого цвета: от этого у ней на голове, на лбу, отчасти и на бровях, тоже немного рыжеватых, как будто постоянно горел луч солнца.
После каждого выстрела он прислушивался несколько минут, потом
шел по тропинке, приглядываясь к кустам, по-видимому ожидая Веру. И когда ожидания его не сбывались, он возвращался в беседку и начинал ходить под «чертову музыку», опять бросался на скамью, впуская пальцы в
волосы, или ложился на одну из скамей, кладя по-американски ноги на стол.
Она всматривалась в даль, указывала Райскому какое-нибудь плывущее судно, иногда
шла неровными, слабыми шагами, останавливалась, переводя дух и отряхивая пряди
волос от лица.
Райский
пошел опять туда, где оставил мальчишек. За ним
шел и Марк. Они прошли мимо того места, где купался Шарль. Райский хотел было пройти мимо, но из кустов, навстречу им, вышел француз, а с другой стороны, по тропинке, приближалась Ульяна Андреевна, с распущенными, мокрыми
волосами.
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина
шла было хороша, нельзя лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как
волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Мы
шли по деревне, видели в первый раз китайцев, сначала ребятишек с полуобритой головой, потом старух с целым стогом
волос на голове, поддерживаемых большою бронзовою булавкой.
— Сейчас
иду, — отвечал он, берясь за гребень, чтобы расчесать
волосы.
Привалов вздохнул свободнее, когда вышел наконец из буфета. В соседней комнате через отворенную дверь видны были зеленые столы с игроками. Привалов заметил Ивана Яковлича, который сдавал карты. Напротив него сидел знаменитый Ломтев, крепкий и красивый старик с длинной седой бородой, и какой-то господин с зеленым лицом и взъерошенными
волосами. По бледному лицу Ивана Яковлича и по крупным каплям пота, которые выступали на его выпуклом облизанном лбу, можно было заключить, что
шла очень серьезная игра.
Этот разговор был прерван появлением Павлы Ивановны и Верочки. Чай был кончен, и оставалось только
идти домой. Во дворе им встретился высокий сгорбленный старик с желтыми
волосами.
«Я вам скажу, почему мне не хочется умереть, я вам скажу, я вам скажу… теперь мы одни; только вы, пожалуйста, никому… послушайте…» Я нагнулся; придвинула она губы к самому моему уху,
волосами щеку мою трогает, — признаюсь, у меня самого кругом
пошла голова, — и начала шептать…
И рассказывается это больше полчаса, и при конце рассказывания Вера Павловна уж может сказать, что, действительно, это хорошо, и уж может привести в порядок
волосы и
идти обедать.
В двенадцать приходил военный губернатор; не обращая никакого внимания на советников, он
шел прямо в угол и там ставил свою саблю, потом, посмотревши в окно и поправив
волосы, он подходил к своим креслам и кланялся присутствующим.
А Гумбольдту хотелось потолковать о наблюдениях над магнитной стрелкой, сличить свои метеорологические заметки на Урале с московскими — вместо этого ректор
пошел ему показывать что-то сплетенное из высочайших
волос Петра I…; насилу Эренберг и Розе нашли случай кой-что рассказать о своих открытиях.
Я дал ей мелкую серебряную монету; она захохотала, увидя ее, но, вместо того чтоб
идти прочь, влезла на облучок кибитки, повернулась ко мне и стала бормотать полусвязные речи, глядя мне прямо в лицо; ее взгляд был мутен, жалок, пряди
волос падали на лицо.
— Государь, — ответил Стааль, — пощадите мои седые
волосы, я дожил до них без малейшего пятна. Мое усердие известно вашему величеству, кровь моя, остаток дней принадлежат вам. Но тут дело
идет о моей чести — моя совесть восстает против того, что делается в комиссии.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из
волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и
пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
— А однажды вот какое истинное происшествие со мной было. Зазвал меня один купец вместе купаться, да и заставил нырять. Вцепился в меня посередь реки, взял за
волосы, да и пригибает. Раз окунул, другой, третий… у меня даже зеленые круги в глазах
пошли… Спасибо, однако, синюю бумажку потом выкинул!
— Что вы, братцы! — говорил винокур. —
Слава богу,
волосы у вас чуть не в снегу, а до сих пор ума не нажили: от простого огня ведьма не загорится! Только огонь из люльки может зажечь оборотня. Постойте, я сейчас все улажу!
Расцвет парикмахерского дела начался с восьмидесятых годов, когда
пошли прически с фальшивыми
волосами, передними накладками, затем «трансформатионы» из вьющихся
волос кругом головы, — все это из лучших, настоящих
волос.
Потом
шли разные притирания, вплоть до мытья головы керосином для рощения
волос.
В один из последних вечеров, когда я прогуливался по шоссе, все время нося с собой новое ощущение свободы, — из сумеречной и пыльной мглы, в которой двигались гуляющие обыватели, передо мною вынырнули две фигуры: один из моих товарищей, Леонтович,
шел под руку с высоким молодым человеком в синих очках и мягкой широкополой шляпе на длинных
волосах. Фигура была, очевидно, не ровенская.
Он
шел под руку с каким-то молодым человеком, несколько старше меня, с южным профилем и черными кудрявыми
волосами.
Любовь Андреевна. Вы были тогда совсем мальчиком, милым студентиком, а теперь
волосы не густые, очки. Неужели вы все еще студент? (
Идет к двери.)
Вот и
пошел дядя Михайло в сени за нужным делом, вдруг — бежит назад,
волосы дыбом, глаза выкатились, горло перехвачено — ничего не может сказать.