— Никак нет. При береге бы остался… На сухой пути сподручнее, ваше благородие… А в море, сказывают ребята, и не приведи бог, как бывает страшно… В окияне, сказывают,
волна страсть какая… Небо, мол, с овчинку покажется…
Неточные совпадения
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал
волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с
волнамиКоснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв
страстейТак не терзал души моей!
Ему снилось все другое, противоположное. Никаких «
волн поэзии» не видал он, не била «
страсть пеной» через край, а очутился он в Петербурге, дома, один, в своей брошенной мастерской, и равнодушно глядел на начатые и неконченные работы.
— Да говорите же что-нибудь, рассказывайте, где были, что видели, помнили ли обо мне? А что
страсть? все мучает — да? Что это у вас, точно язык отнялся? куда девались эти «
волны поэзии», этот «рай и геенна»? давайте мне рая! Я счастья хочу, «жизни»!
Он стал писать дневник. Полились
волны поэзии, импровизации, полные то нежного умиления и поклонения, то живой, ревнивой
страсти и всех ее бурных и горячих воплей, песен, мук, счастья.
Чем океан угостит пловцов?..» Он был покоен: по нем едва шевелились легкими рядами
волны, как будто ряды тихих мыслей, пробегающих по лицу;
страсти и порывы молчали.
И я периодически чувствовал в себе эту
страсть, которая захлестывала меня бурной
волной.
— «Жития нашего время яко вода на борзе течет, дние лет наших яко дым в воздусе развеваются, вмале являются и вскоре погибают. Мнози борются
страсти со всяким человеком и колеблют душами. Яко же
волны морские — житейские сласти, и похоти, и желания восстают на душе… О человече! Что твориши несмысленне, погубляеши время свое спасительное, непрестанно весь век живота твоего, телу своему угождая? Что хощеши?..»
Погоди, товарищ! Снова
Время прежнее вернется,
И опять
волной широкой
Песня вольная польется.
Вновь широкой, полной грудью
Ты на родине задышишь.
Вновь чарующие звуки,
Звуки
страсти ты услышишь.
Вновь звездою лучезарной
Пред тобой любовь заблещет.
Сердце, счастье предвкушая,
Сладко бьется и трепещет.
Сгинет байронова дума
На челе твоем суровом,
И заря здоровой жизни
Загорится в блеске новом.
Князь и княгиня сумели уберечь мальчика от тлетворных примеров и знания жизни, бившей довольно нечистым ключом за воротами княжеского дома, и в шестнадцать лет юноша был совершенным ребенком, не зная многого из того, что передается друг другу подростками с краской волнения на лице, сдавленным шепотом и варьируется на разные лады и что затем служит надежным щитом, когда на грани зрелых лет юношу неизбежно захлестнет
волна пробудившейся
страсти.
Но тотчас же он вспомнил, как неожиданная молния осветила полураздетую Исанку. И откровенная, сосущая, до тоски жадная
страсть прибойною
волною всплеснулась в душе и смыла все самоупреки: сладко заныла душа и вся сжалась в одно узкое, острое, державное желание — владеть этим девичьим телом. Только бы это, а остальное все пустяки. И уже далеко от души, как легкие щепки на темных
волнах, бессильно трепались самоупреки, стыд, опасения за последствия.