Неточные совпадения
Молодой доктор, весь пропитанный карболовой кислотой, вышел к Нехлюдову
в коридор и строго спросил его, что ему нужно. Доктор этот делал всякие послабления арестантам и потому постоянно
входил в неприятные столкновения с начальством
тюрьмы и даже с старшим доктором. Опасаясь того, чтобы Нехлюдов не потребовал от него чего-нибудь незаконного, и, кроме того, желая показать, что он ни для каких лиц не делает исключений, он притворился сердитым.
«Да, единственное приличествующее место честному человеку
в России
в теперешнее время есть
тюрьма!» — думал он. И он даже непосредственно испытывал это, подъезжая к
тюрьме и
входя в ее стены.
— Да, еще вот что, — сказал Нехлюдов, не
входя в гостиную и останавливаясь у двери. — Мне говорили, что вчера
в тюрьме наказывали телесно людей. Правда ли это?
Не
входя в разбор обстоятельств, причиною которых было устройство
тюрьмы в столь несоответствующем месте и оставление ее вне всякой возможности непосредственного надзора, я, впредь до испрошения разрешения вовсе упразднить как Дуйскую, так равно и Воеводскую
тюрьмы и перевести их
в другие местности, должен хотя отчасти исправить существующие недостатки» и т. д. (приказ № 348, 1888 г.).]
«
В начале моей деятельности, когда мне еще было 25 лет, пришлось мне однажды напутствовать
в Воеводской
тюрьме двух приговоренных к повешению за убийство поселенца из-за рубля сорока копеек.
Вошел я к ним
в карцер и струсил с непривычки; велел не затворять за собой дверей и не уходить часовому. А они мне...
В Суздальской
тюрьме содержалось четырнадцать духовных лиц, всё преимущественно за отступление от православия; туда же был прислан и Исидор. Отец Михаил принял Исидора по бумаге и, не разговаривая с ним, велел поместить его
в отдельной камере, как важного преступника. На третьей неделе пребывания Исидора
в тюрьме отец Михаил обходил содержащихся.
Войдя к Исидору, он спросил: не нужно ли чего?
Известно давно, что у всех арестантов
в мире и во все века бывало два непобедимых влечения. Первое:
войти во что бы то ни стало
в сношение с соседями, друзьями по несчастью; и второе — оставить на стенах
тюрьмы память о своем заключении. И Александров, послушный общему закону, тщательно вырезал перочинным ножичком на деревянной стене: «26 июня 1889 г. здесь сидел обер-офицер Александров, по злой воле дикого Берди-Паши, чья глупость — достояние истории».
У многих из них появились слезы на глазах, но поспешивший
в коридор смотритель,
в отставном военном вицмундире и с сильно пьяной рожей, велел, во-первых, арестантам разойтись по своим местам, а потом,
войдя в нумер к Лябьеву, объявил последнему, что петь
в тюрьме не дозволяется.
Слово «вольноопределяющийся» еще не
вошло в обиход, и нас все звали по-старому юнкерами, а молодые офицеры даже подавали нам руку. С солдатами мы жили дружно, они нас берегли и любили, что проявлялось
в первые дни службы, когда юнкеров назначали начальниками унтер-офицерского караула
в какую-нибудь
тюрьму или
в какое-нибудь учреждение. Здесь солдаты учили нас, ничего не знавших, как поступать, и никогда не подводили.
Читаю я далее-с: один там из моих подрядчиков, мужичонко глупый, выругал, что ли, повариху свою, которая про артель ему стряпала и говядины у него украла, не всю сварила, — повариха
в обиду
вошла и к мировому его, и господин мировой судья приговаривает мужика на десять дней
в тюрьму.
Врешь, нагоню, уморю
в тюрьме! — говорил Мановский, ходя взад и вперед по комнате, потом вдруг
вошел в спальню, там попались ему на глаза приданые ширмы Анны Павловны; одним пинком повалил он их на пол,
в несколько минут исщипал на куски, а вслед за этим начал бить окна, не колотя по стеклам, а ударяя по переплету, так что от одного удара разлеталась вся рама.
— А к тому и говорю, что племянник-то ваш, я вижу, сытенький мальчик, и притом с отцом, с матерью. Поставят его на дорогу, научат, и пойдет он себе жить благородно, по-божьему. А вот Мишка, с которым вы сейчас шли, с малых лет все по
тюрьмам да на поселении. Так же и я вот: с самых с тех пор, как пошел за отцом да как мать померла, я, может, и человека хорошего не видал и слова хорошего не слыхал. Откуда мне было
в понятие
войти? Верно ли я говорю?
Без отвращенья, без боязни
Я шел
в тюрьму и к месту казни,
В суды,
в больницы я
входил.
Он сдает университетские экзамены только для того, чтобы уметь судить человека и приговаривать его к
тюрьме и ссылке; поступив на службу и получая жалованье, он только судит и приговаривает, а куда идет преступник после суда и зачем, что такое
тюрьма и что такое Сибирь, ему неизвестно, неинтересно и не
входит в круг его компетенции: это уж дело конвойных и тюремных смотрителей с красными носами!
И
в самом деле,
в продолжение трех-четырех лет ее похождений по Европе, одни, очарованные красотой ее,
входят из угождения красавице
в неоплатные долги и попадают за то
в тюрьму, другие, принадлежа к хорошим фамилиям, поступают к ней
в услужение; сорокалетний князь Римской империи хочет на ней жениться, вопреки всем политическим расчетам, и хотя узнает об ее неверности, однако же намеревается бросить германские свои владения и бежать с прекрасною очаровательницей
в Персию.
В женскую камеру городской
тюрьмы, позвякивая шпорами,
вошли два офицера, за ними — начальник
тюрьмы и солдаты. Молодой офицер выкликнул по списку!
— По моей страшной вине, сын ваш был оторван от вас, — обратился Корнилий Потапович к Сиротининой, — мне самому и хотелось вам возвратить его… Честным человеком
вошел он
в тюрьму и еще честнее вышел оттуда… У меня нет сына, но позвольте мне
в нем видеть другого.
После подачи этого прошения прошло с неделю, и заключенный уже терял всякую надежду на какой-нибудь результат, как
в одно прекрасное — если
в тюрьме может быть что-нибудь прекрасное — утро дверь его камеры отворилась, и к нему
вошел помощник смотрителя с каким-то господином, одетым
в штатское платье.
Подъехав к железным воротам
тюрьмы, Николай Герасимович со спутниками вышли из кареты,
вошли через ворота во двор и прошли через него к большому подъезду, ведущему
в контору
тюрьмы.
— Простите, сударыня, но цветы не
входят в систему нашей
тюрьмы. Я очень ценю ваше великодушное внимание, — целую ваши ручки, сударыня! — но от цветов я принужден отказаться. Идя тернистым путем подвига и самоотречения, я не должен ласкать свой взгляд эфемерной и призрачной красотой этих очаровательных лилий и роз.
В нашей
тюрьме все цветы гибнут, сударыня.
И только
в красноярской
тюрьме ему
в первый раз удалось
войти в общение с другими политическими преступниками, тоже ссылавшимися на каторгу; их было шесть человек — две женщины и четверо мужчин.
Константин Ионыч вышел из
тюрьмы такой же спокойный, как и
вошел в нее. Одинокие дети его были взяты, во время его заключения, бабушкой Роховной, и запустелая хибара его стояла необитаемою среди заглохшей бакши.
Я не
в силах передать того радостного волнения, которое охватило меня при мысли, что и
в эту темную голову
вошло наконец сознание долга, и что теперь если бы даже я пожелал, поддавшись слабости, уйти из моей
тюрьмы — мой добросовестный тюремщик не допустит меня до этого.