Неточные совпадения
А вообще Самгин жил в тихом умилении пред обилием и разнообразием
вещей, товаров, созданных руками вот этих, разнообразно простеньких человечков, которые не спеша ходят по дорожкам, посыпанным чистеньким песком, скромно рассматривают продукты трудов своих, негромко похваливают
видимое, а больше того вдумчиво молчат.
В пустяках, в разговорах о будничных
вещах будет сквозить никому, кроме их, не
видимая любовь. И никто не посмеет оскорбить их взглядом…
11 декабря, в 10 часов утра (рассказывал адмирал), он и другие, бывшие в каютах, заметили, что столы, стулья и прочие предметы несколько колеблются, посуда и другие
вещи прискакивают, и поспешили выйти наверх. Все, по-видимому, было еще покойно. Волнения в бухте не замечалось, но вода как будто бурлила или клокотала.
Более с отцом не считают нужным объясняться. Впрочем, он, по-видимому, только для проформы спросил, а в сущности, его лишь в слабой степени интересует происходящее. Он раз навсегда сказал себе, что в доме царствует невежество и что этого порядка
вещей никакие силы небесные изменить не могут, и потому заботится лишь о том, чтоб домашняя сутолока как можно менее затрогивала его лично.
Разгадки двойственности мира этого и мира иного,
вещей видимых и
вещей невидимых нужно искать в тайне нашей умопостигаемой воли.
Для обличения мира невидимых
вещей нужна активность всей человеческой природы, общее ее напряжение, а не активность одного лишь интеллекта, как то мы находим в знании мира
видимого.
В противоположность этому знание может быть определено как обличение
вещей видимых.
Лишь новым актом избрания, лишь новым актом любви можно сделать невидимые
вещи видимыми и узнать их.
Знание безопасно, оно обличает
вещи видимые, принуждающие.
Но волевые корни позитивизма и гностицизма те же — отрицание свободного акта веры, требование, чтобы все
вещи стали
видимыми и тогда лишь опознанными.
Невидимые
вещи не насилуют нас, не принуждают, подобно
вещам видимым.
Для данного мира действительности, мира
видимого, объекта знания, волевой акт свободного избрания, т. е. акт веры, уже совершен, совершен в таинственной глубине бытия; для мира же иного, мира невидимых
вещей, мы вновь должны совершить акт свободного волевого избрания, избрания того мира предметом своей любви, т. е. акт веры.
Для того же, кто не верит, свободного избрания не совершает, кто только знает
видимые, принуждающие
вещи, для того Христос погиб на кресте и больше ничего.
Видимые, т. е. принудительно данные
вещи — область знания, невидимые, т. е. не данные принудительно
вещи,
вещи, которые должно еще стяжать, — область веры.
Видимая ли
вещь социализм, или прогресс, или всеобъемлющая наука, и могут ли эти
вещи быть предметами знания?
Христианство есть религия распятой правды, правды, поруганной миром
видимых, насилующих
вещей.
Разумеется, первою моею мыслью по приезде к К. была мысль о женщине, cet etre indicible et mysterieux, [существе таинственном и неизъяснимом (франц.)] к которому мужчина фаталистически осужден стремиться. Ты знаешь, что две
вещи: l'honneur et le culte de la beaute [честь и культ красоты (франц.)] — всегда были краеугольными камнями моего воспитания. Поэтому ты без труда поймешь, как должно было заботить меня это дело. Но и в этом отношении все, по-видимому, благоприятствует мне.
Петр Степанович всё как будто смеялся ему в глаза, даже разговаривая, по-видимому, серьезно, а при людях говорил ему самые неожиданные
вещи.
«Успокойтесь, gnadige Frau, шпаги эти только
видимым образом устремлены к вам и пока еще они за вас; но горе вам, если вы нарушите вашу клятву и молчаливость, — мы всюду имеем глаза и всюду уши: при недостойных поступках ваших, все эти мечи будут направлены для наказания вас», — и что он дальше говорил, я не поняла даже и очень рада была, когда мне повязку опять спустили на глаза; когда же ее совсем сняли, ложа была освещена множеством свечей, и мне стали дарить разные масонские
вещи.
По острогу я уже расхаживал как у себя дома, знал свое место на нарах и даже, по-видимому, привык к таким
вещам, к которым думал и в жизнь не привыкнуть.
На корабле меня, по-видимому, ждали. Из дверей кухни выглянула голова в колпаке, скрылась, и немедленно явился расторопный мулат, который взял мои
вещи, поместив их в приготовленную каюту.
Среди экипажей, родственников, носильщиков, негров, китайцев, пассажиров, комиссионеров и попрошаек, гор багажа и треска колес я увидел акт величайшей неторопливости, верности себе до последней мелочи, спокойствие — принимая во внимание обстоятельства — почти развратное, так неподражаемо, безупречно и картинно произошло сошествие по трапу неизвестной молодой девушки, по-видимому небогатой, но, казалось, одаренной тайнами подчинять себе место, людей и
вещи.
Некоторые из старых любили самый процесс умывания и с
видимым наслаждением доставали из своих сундуков тканые полотенца, присланные из деревни, и утирались. Штрафованный солдатик Пономарев, пропивавший всегда все, кроме казенных
вещей, утирался полой шинели или суконным башлыком. Полотенца у него никогда не было…
Она удивительно изменилась. Это бледное лицо приобрело какой-то отпечаток достоинства, совершенно не идущий к ее общественному положению. Она скромна и в то же время как будто бы горда. Чем ей гордиться?! Пристально вглядываясь в лицо Лопатина, я думал прочесть на нем историю его отношений к ней. Ничего особенного: он несколько возбужден, но, по-видимому, только своей картиной. Это будет превосходная
вещь. Она стоит в холсте как живая.
Ведь это больше ничего, кроме достоинство; не какая-нибудь
вещь видимая, которую бы можно взять в руки.
M-lle George так механически играла свои роли, что, слушая иногда, по-видимому с благоговеньем или сильным наружным волнением, она бранилась шепотом с своими товарищами за поданные не вовремя реплики, или с своей прислужницей, стоявшей недалеко от нее за кулисами, забывшею подать ей какую-нибудь нужную
вещь при выходе на сцену.
— Красивая
вещь, — сказала дама, которой стало жаль изящной и, по-видимому, дорогой игрушки. — Кто это повесил ее сюда? Ну, послушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с нею делать?.. Вон там книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле отдать, он так просил, — солгала она.
— Послушайте, щуренька, — сказал я. — По-видимому, вам хочется мне что-то сказать, и вы словно не решаетесь… Говорите… Мне приятно вас слушать даже тогда, когда вы говорите неприятные
вещи…
«Ибо все
вещи произошли от вечного духа, как образ вечного; невидимая сущность, которая есть Бог и вечность, в своем собственном вожделении ввела себя в
видимую сущность и открылась чрез (mit) время таким образом, что она есть во времени как жизнь, а время в ней как бы немо».
Также, раз Он есть все, и все во всем, Он не может иметь имени, Он, который есть субстанция, сущность и жизнь для всех
видимых и невидимых
вещей; да и всех
вещей, которые можно назвать и по знать, — их
вещь и сущность.
Вера поэтому не враждует с знанием, напротив, сплошь и рядом сливается с ним, переходит в него: хотя она есть «уповаемых извещение,
вещей обличение невидимых» (Евр. 11:1), но уповаемое становится, наконец, действительностью, невидимое
видимым.
Жизнь, как таковая, мир сам по себе начинают представляться человеку отягченными какою-то великою виною. Анаксимандр Милетский в своей натур-философской системе учит, что
видимый наш мир, выделяясь из Беспредельного, совершает как бы прегрешение. «Из чего произошли все
вещи, в это они, погибая, превращаются по требованию правды, ибо им приходится в определенном порядке времени претерпеть за неправду кару и возмездие».
Дорогая
вещь эта находится в
видимом противоречии с прочим гардеробом майора.
По-видимому, всему виной граница, которая отделяет нас: как ты не знаешь Моего и не можешь произнести такой пустой
вещи, как Мое истинное Имя, так и Я не знал твоего, Моя земная тень, и лишь теперь с восторгом разбираюсь в твоем огромном богатстве.
Генеральша, по-видимому, желает поддерживать со мною знакомство, но так вежлива, что старается говорить всегда о таких
вещах, которые мне неинтересны.
Последний касался не только случившегося, но и таких
вещей, совершенно, по-видимому, не относящихся к делу, как-то о средствах арестованного, его положении во Франции и России, его знакомствах и деловых отношениях с разными лицами, о его имениях в России, их стоимости и доходности.
Гуслист, почерпнув, казалось, на груди друга новые силы и утешения, просил его исполнить только две
вещи: приискать, во-первых, местечко под окнами Луизы, где он и слепец могли бы, не
видимые никем, поздравить новорожденную, как просила их девица Рабе, и, во-вторых, дать гостеприимный угол старцу на два дня, на которые Вольдемар должен был с ним расстаться.
София благословляет меня на это злодеяние, снабжает меня золотом, драгоценными
вещами, письмом, советами, и я, с десятью, по-видимому, преданными мне стрельцами, в следующую ночь у стен монастыря.
— Видно,
вещая птица, господине! — отвечал хитрый царедворец, подставляя к окну скамейку, а потом под ноги великого князя колодку, обитую золотом, и ковер. Все это исполнялось по движению глаз и посоха властителя, столь быстрому, что едва можно было за ним следовать. Но дворецкий и тут не плошал. Откуда взялась прыть у хилого старика, в котором, по-видимому, едва душа держалась.
Есть возражения против художественной стороны рассказа: указывают, быть может, справедливо на его искусственность, манерность,
видимое желание сгустить ощущение ужаса, наконец, на слабую психологическую разработку конца, — этой стороны
вещи касаться не стану, не чувствую себя компетентным.
По-видимому, слово «писатель» было для нее бранным, и вкладывала она в него свой особенный, определенный смысл. И уже с совершенным, с полным презрением, не считаясь с ним, как с
вещью, как с безнадежным идиотом или пьяным, свободно прошлась по комнате и кинула вскользь...
И станете ли вы удивляться, что такие по-видимому малые
вещи производят большие последствия?
По-видимому, смешно было бы и думать, чтобы подобные
вещи, как свищи и пивные пробки, попавшие в баллотировочные ящики, могли иметь серьезное значение в церковном деле, однако случилось именно так.
Видимым делом целые села пристают к нему; церковные на дух ходят ради близира, „страха ради иерейского“ (сие говорится в насмешку), и во многих начинается забота открыто просить о дозволении принять старую веру, с объяснением притом, что новая была содержима не искренно, а противодействия сему никакого, да еще сие и за лучшее разуметь должно, ибо, как станут опять противодействовать вере полициею, то будет последняя
вещь горче первой.