Неточные совпадения
—
Пушка — инструмент, кто его в руки
возьмет, тому он и служит, — поучительно сказал Яков, закусив губу и натягивая
на ногу сапог; он встал и, выставив ногу вперед, критически посмотрел
на нее. — Значит, против нас двинули царскую гвардию, при-виле-ги-ро-ванное войско, — разломив длинное слово, он усмешливо взглянул
на Клима. — Так что… — тут Яков какое-то слово проглотил, — так что, любезный хозяин, спасибо и не беспокойтесь: сегодня мы отсюда уйдем.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя
взять: напал
на деньги и съежился весь. Из
пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не
возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
Но Михельсон ударил
на мятежников со всею своею конницею, рассеял их в одно мгновение,
взял назад свои
пушки, а с ними и последнюю, оставшуюся у Пугачева после его разбития под Троицкой, положил
на месте до шестисот человек, в плен
взял до пятисот и гнал остальных несколько верст.
Пугачев повесил атамана, три дня праздновал победу и,
взяв с собою всех илецких казаков и городские
пушки, пошел
на крепость Рассыпную.
— А вот как: мой родной брат из сержантов в одну кампанию сделался капитаном — правда, он отнял два знамя и три
пушки у неприятеля; но разве я не могу
взять дюжины знамен и отбить целую батарею: следовательно, буду по крайней мере полковником, а там генералом, а там маршалом, а там — при первом производстве — и в короли; а если
на ту пору вакансия случится у вас…
Далее объяснили Петру, что Шереметев жаловался
на недостаток «ломовых
пушек», то есть осадной артиллерии, и что те
пушки велено ему дать из Киева, но он пишет, «что
взять их неколи, время испоздалось».
— Известно что, — отвечал Артемий. — Зачал из золотой
пушки палить да вещбу говорить — бусурманское царство ему и покорилось. Молодцы-есаулы крещеный полон
на Русь вывезли, а всякого добра бусурманского столько набрали, что в лодках и положить было некуда: много в воду его пометали. Самого царя бусурманского Стенька Разин
на кол посадил, а дочь его, царевну, в полюбовницы
взял. Дошлый казак был, до девок охоч.
*
И
пушки бьют,
И колокола плачут.
Вы, конечно, понимаете,
Что это значит?
Много было роз,
Много было маков.
Схоронили Петра,
Тяжело оплакав.
И с того ль, что там
Всякий сволок был,
Кто всерьез рыдал,
А кто глаза слюнил.
Но с того вот дня
Да
на двести лет
Дуракам-царям
Прямо счету нет.
И все двести лет
Шел подземный гуд:
«Мы придем, придем!
Мы
возьмем свой труд.
Мы сгребем дворян
Да по плеши им,
На фонарных столбах
Перевешаем...
Вот почему я зарядил револьвер. Вечером мне передали письмо от Магнуса: он извиняется, объясняет все нервностью и уверяет, что искренно и горячо хочет моей дружбы и доверия. Соглашается, что его сотрудники действительно невоспитанные люди. Я долго всматривался в эти неразборчивые, торопливые строки,
на подчеркнутое слово «доверия» — и мне захотелось
взять с собою не револьвер для беседы с этим другом, а скорострельную
пушку.
Теркин сел, и коляска со звоном ржавых гаек и шарнир покатила книзу. Он не стерпел —
взял извозчика, испытывая беспокойство ожидания: чем пахнет
на него жизнь в этих священных стенах,
на которых в смутные времена иноки защищали мощи преподобного от польских полчищ и бросали под ноги вражьих коней град железных крючковатых гвоздей, среди грохота
пушек и пищалей.
Браницкий принял
на себя наблюдение и оборону от конфедератских шаек с той стороны Вислы, а Александр Васильевич — осаду замка. Мы уже знаем выгодное положение последнего и невозможность
взять его без сильного обстреливания и пробития бреши. У Суворова между тем не было ни одного осадного орудия. Но по его приказанию втащили с чрезвычайными усилиями несколько полевых
пушек в верхние этажи наиболее высоких домов и оттуда открыли по замку огонь, а королевско-польский военный инженер повел две минные галереи.