Неточные совпадения
«Разве я не
знаю, что звезды не ходят? — спросил он себя, глядя на изменившую уже свое положение к высшей
ветке березы яркую планету. — Но я, глядя на движение звезд, не могу представить себе вращения земли, и я прав, говоря, что звезды ходят».
Но женитьба, свадьба — все-таки это поэзия жизни, это готовый, распустившийся цветок. Он представил себе, как он ведет Ольгу к алтарю: она — с померанцевой
веткой на голове, с длинным покрывалом. В толпе шепот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво и грациозно наклоненной головой, подает ему руку и не
знает, как ей глядеть на всех. То улыбка блеснет у ней, то слезы явятся, то складка над бровью заиграет какой-то мыслью.
И сам Яков только служил за столом, лениво обмахивал
веткой мух, лениво и задумчиво менял тарелки и не охотник был говорить. Когда и барыня спросит его, так он еле ответит, как будто ему было бог
знает как тяжело жить на свете, будто гнет какой-нибудь лежал на душе, хотя ничего этого у него не было. Барыня назначила его дворецким за то только, что он смирен, пьет умеренно, то есть мертвецки не напивается, и не курит; притом он усерден к церкви.
Я не
знаю, с чем сравнить у нас бамбук, относительно пользы, какую он приносит там, где родится. Каких услуг не оказывает он человеку! чего не делают из него или им! Разве береза наша может, и то куда не вполне, стать с ним рядом. Нельзя перечесть, как и где употребляют его. Из него строят заборы, плетни, стены домов, лодки, делают множество посуды, разные мелочи, зонтики, вееры, трости и проч.; им бьют по пяткам; наконец его едят в варенье, вроде инбирного, которое делают из молодых
веток.
Здесь в изобилии росли кедр и тополь, там и сям виднелись буро-серые
ветки кустарникового клена с сухими розоватыми плодами, а рядом с ним — амурская сирень, которую теперь можно было
узнать только по пучкам засохших плодов на вершинах голых ветвей с темно-серой корой.
Мой приятель не тратил много времени на учение, зато все закоулки города
знал в совершенстве. Он повел меня по совершенно новым для меня местам и привел в какой-то длинный, узкий переулок на окраине. Переулок этот прихотливо тянулся несколькими поворотами, и его обрамляли старые заборы. Но заборы были ниже тех, какие я видел во сне, и из-за них свешивались густые
ветки уже распустившихся садов.
Таисья без слова пошла за Основой, который не подал и вида, что
узнал Нюрочку еще на плоту. Он привел их к одному из огней у опушки леса, где на живую руку был сделан балаган из березовых
веток, еловой коры и хвои. Около огня сидели две девушки-подростки, дочери Основы, обе крупные, обе кровь с молоком.
Но когда она увидела большую сосновую
ветку, торчавшую из снега, и другую
ветку, смутно темневшую вдали сквозь ночную серую муть, и когда она
узнала, что таким порядком мужики обозначают дорогу на случай метели, — она почувствовала теплое, благодарное умиление.
Он на секунду закрыл глаза и со злой отчётливостью видел своё жилище — наизусть
знал в нём все щели заборов, сучья в половицах, трещины в стенах, высоту каждого дерева в саду и все новые
ветки, выросшие этим летом. Казалось, что и число волос в бороде Шакира известно ему; и
знает он всё, что может сказать каждый рабочий на заводе.
— С моею фигурой, с положением моим в обществе оно, точно, неправдоподобно; но вы
знаете — уже Шекспир сказал:"Есть многое на свете, друг Гонца, и так далее. Жизнь тоже шутить не любит. Вот вам сравнение: дерево стоит перед вами, и ветра нет; каким образом лист на нижней
ветке прикоснется к листу на верхней
ветке? Никоим образом. А поднялась буря, все перемешалось — и те два листа прикоснулись.
Знаете, когда идешь темною ночью по лесу и если в это время вдали светит огонек, то не замечаешь ни утомления, ни потемок, ни колючих
веток, которые бьют тебя по лицу…
— Однажды, когда девушка собирала срезанные
ветки лоз, — сын грека, как будто оступившись, свалился с тропы над стеною ее виноградника и упал прямо к ногам ее, а она, как хорошая христианка, наклонилась над ним, чтоб
узнать, нет ли ран. Стоная от боли, он просил ее...
Я не помню, как
узнал Карлоне правду, но он ее
узнал, и вот в первый день праздника отец и мать Джулии, не выходившие даже и в церковь, — получили только один подарок: небольшую корзину сосновых
веток, а среди них — отрубленную кисть левой руки Карлоне Гальярди, — кисть той руки, которой он ударил Джулию, Они — вместе с нею — в ужасе бросились к нему, Карлоне встретил их, стоя на коленях у двери его дома, его рука была обмотана кровавой тряпкой, и он плакал, точно ребенок.
Я
знал, что в таких переправах нельзя смотреть вниз, особенно здесь, на грохочущие буруны, но приходилось смотреть под ноги, того и гляди, запнешься за торчащую
ветку или нога попадет на какую-нибудь неровность зыбившегося подо мной висячего пути.
В ту минуту мне казалось, что я весь занят этими ощущениями. За окном на
ветках виднелись хлопья снега, освещенные желтыми лучами солнца. Золотисто-желтая полоса ярко била в окна и играла на чайнике, который (я
знал это) только что принес Маркелыч. Маркелыча сейчас не было, но я чувствовал его недавнее присутствие и разговор с Титом.
Птичка божия не
знаетНи заботы, ни труда.
Птичка жить нам не мешает
Никак и никогда!
Долгу ночь на
ветке дремлет,
Солнце красное взойдет —
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет:
— Барыня, барыня!
Сударыня барыня!
Ты скажи нам, барыня,
Чего тебе надобно?
Лешка! Дергай! Делай! Зверски делай! Дико! И — эх ты-и!
Шла барыня из Ростова
Поглядеть на Льва Толстого,
А барыня из Орла —
Неизвестно куда шла!
Барыня…
Птичка божия не
знаетНи заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда,
В долгу ночь на
ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет —
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.
— Вы думаете? — возразила она и сорвала мимоходом
ветку дикого жасмина. — Бог
знает! Мне кажется, кто раз ступит на эту дорогу, тот уже назад не вернется.
Ему удалось схватиться руками за
ветки куста, торчавшего из воды. Лодка стала, вся содрогаясь и порываясь вперед. Вода бежала вдоль ее бортов слева и справа с гневным рокотом. Теперь видим стал правый берег. Снег лежал на нем, белея слабо и плоско, как бумага в темноте. Но фельдшер
знал местность. Этот берег представлял собою огромное болото, непроходимое даже летом.
Находя червяка, я всегда срывал растение или
ветку того куста или дерева, на котором находил его, для того, чтобы
знать, чем кормить.
Роза содрогнулась. Зачем она была прикреплена к своему стебельку? Вольные птички, щебетавшие вокруг нее, перепрыгивали и перелетали с
ветки на
ветку; иногда они уносились куда-то далеко, куда — не
знала роза. Бабочки тоже были свободны. Как она завидовала им! Будь она такою, как они, она вспорхнула бы и улетела от злых глаз, преследовавших ее своим пристальным взглядом. Роза не
знала, что жабы подстерегают иногда и бабочек.
Проснулся он ночью, и дико ему стало. Забыл, что случилось в последние три дня, и не
знает, отчего звезды из-за
веток смотрят на него, отчего над ним деревья от ветра шумят, отчего ему холодно и лежит он не на своей пуховой постели, а на сырой траве. Стал вспоминать и все припомнил.
Разнообразная птица: гуси, индюки, утки и куры, рассаженные по клеткам, тоже давали о себе
знать гоготаньем, кудахтаньем и петушиным криком… по бортам были развешаны стручья перца, разная зелень, длинные связки недозрелых бананов и апельсинов на
ветках.
Более древние изображения представляют Диониса почтенным мужем или старцем с длинною бородою, с величавым лицом. Но эти изображения мало характерны. На бога перенесен уже готовый тип, по-видимому, созданный первоначально для Гермеса, и Диониса можно
узнать только по его атрибутам — виноградной кисти, чаше или
ветке плюща. В изображениях и этого типа бог часто имеет совсем женский облик, благодаря женским одеждам, в которые он облечен; на голове его — женская лобная повязка, иногда даже женское покрывало.
— Я
знаю,
знаю,
знаю, — прошептала в ответ ему Бодростина, которая сидела, снова прислонясь к спинке дивана и, глядя вдаль прищуренными глазами, тихо обирала
ветку винограда.
— Ведь вот, господа, — он оторвал
ветку от молодой сосенки, стоявшей около него, — для вас и для меня лес — известно что такое. Я вот сбираюсь даже удивить матушку-Россию своими делами по сохранению лесов; а ничего-то я не
знаю. Да и профессора иного, который книжки специальные писал, приведи сюда — он наговорит много, но все это будет одна книжка; а у Антона Пантелеича каждое слово в глубь прозябания идет.
Митя надел, как ризу, пестрое одеяло и повел нас вокруг аналоя, Миша и Володя шли сзади, держа над нами венцы из березовых
веток. Остальные пели „Исайе, ликуй!“ Дальше никто слов не
знал, и все время пели только эти два слова. Потом Митя велел нам поцеловаться. Я растерялся и испуганно взглянул на Машу. Она, спокойно улыбаясь, обняла меня за шею и поцеловала в губы.
Сквозь отверстие едва раскрытого окна Анастасия взорами следит незнакомца. Она не
знает, что подумать о появлении его на место Антона-лекаря. Вот он остановился на крыльце, скинул шелом свой, украшенный
веткою и пером попугая, утер платком лицо свое и остановился на крыльце, смотря с грустью на окно светлицы.