Неточные совпадения
Что мы
свой знатный
род ведём от тех Гусей,
Которым некогда был должен Рим спасеньем...
Останови он тогда внимание на ней, он бы сообразил, что она идет почти одна
своей дорогой, оберегаемая поверхностным надзором тетки от крайностей, но что не тяготеют над ней, многочисленной опекой, авторитеты семи нянек, бабушек, теток с преданиями
рода, фамилии, сословия, устаревших нравов, обычаев, сентенций; что не
ведут ее насильно по избитой дорожке, что она идет по новой тропе, по которой ей приходилось пробивать
свою колею собственным умом, взглядом, чувством.
— Ах, дай Бог: умно бы сделали! Вы хуже Райского в
своем роде, вам бы нужнее был урок. Он артист, рисует, пишет
повести. Но я за него не боюсь, а за вас у меня душа не покойна. Вон у Лозгиных младший сын, Володя, — ему четырнадцать лет — и тот вдруг объявил матери, что не будет ходить к обедне.
«Письмо» Чаадаева было
своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало
свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь,
весть об утре или о том, что его не будет, — все равно, надобно было проснуться.
Вот этот-то действительный тайный Пик де ла Мирандоль завел нового
рода испытания. Он
велел отобрать лучших студентов для того, чтоб каждый из них прочел по лекции из
своих предметов вместо профессора. Деканы, разумеется, выбрали самых бойких.
— Но здесь, здесь именно и открылась миру гнусность злодея, надменностию
своею нас гнетущего и нахальством обуревающего… Получив мое извещение и имея на меня, как исконный враг
рода человеческого, злобу, он, не помедлив даже мало,
повелел псом
своим повлещи меня в тюрьму, доколе не представлю ясных доказательств вымышленного якобы мною злоумышления… где и до днесь пребывание имею…
— Я моего мнения за авторитет и не выдаю, — начал он, — и даже очень хорошо понимаю, что нынче пишут к чувствам, к жизни нашей ближе, поучают больше в форме сатирической
повести — это в
своем роде хорошо.
В этой
повести действие происходило уже не в Америке, а где-то в тамбовской деревне. Действующие лица были обыкновенные люди: клеветники, лжецы и всякого
рода изверги — во фраках, изменницы в корсетах и в шляпках. Все было прилично, на
своих местах.
Они сделали все, чтоб он не понимал действительности; они рачительно завесили от него, что делается на сером свете, и вместо горького посвящения в жизнь передали ему блестящие идеалы; вместо того чтоб
вести на рынок и показать жадную нестройность толпы, мечущейся за деньгами, они привели его на прекрасный балет и уверили ребенка, что эта грация, что это музыкальное сочетание движений с звуками — обыкновенная жизнь; они приготовили
своего рода нравственного Каспара Гаузера.
«Батюшко говорил», «батюшко
велел», «батюшко наказывал» — это было
своего рода законом для всего брагинского дома, а Гордей Евстратыч резюмировал все это одной фразой: «Поколь жив, из батюшкиной воли не выйду».
Занимаясь долго
своею младшею линиею протозановского
рода, я не могла параллельно
вести описания судьбы старшей линии, во главе которой был дядя князь Яков Львович, «граф Кис-ме-квик».
Каждая из них
вела свою родословную по отцу или по матери от знаменитого Сметанки, пегий же был неизвестно какого
рода; пегий был пришлец, купленный 3 года тому назад за 80 рублей ассигнациями на ярманке.
Они были душа этого огромного тела — потому что нищета душа порока и преступлений; теперь настал час их торжества; теперь они могли в
свою очередь насмеяться над богатством, теперь они превратили
свои лохмотья в царские одежды и кровью смывали с них пятна грязи; это был пурпур в
своем роде; чем менее они надеялись
повелевать, тем ужаснее было их царствование; надобно же вознаградить целую жизнь страданий хотя одной минутой торжества; нанести хотя один удар тому, чье каждое слово было — обида, один — но смертельный.
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на
свою добычу, проворно бросается с седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно взять его живьем, то хватает за уши или за загривок, поближе к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на волка или лису намордник,
род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке, на которой
вести зверя или тащить куда угодно.
Сусанна ничего не ответила Элеоноре Карповне — она даже не поглядела на нее и только слегка, под опущенными веками,
повела глазами в ее сторону. По одному этому движению, — по движению ее зрачков, — я мог понять, какого
рода чувства Сусанна питала ко второй супруге
своего вотчима… И я опять чему-то порадовался.
Казначей был «косоротый», чиновник из писарей, в
своем роде деловитый и в
своем роде добрый человек, очень веселого нрава. Он иногда дозволял офицерам «любопытствовать, сколько в пачке», но большею частью этого никто не делал, так как это ни к чему не
вело и только могло служить перед начальством признаком строптивости.
Митя. Знамши я все это, не могу
своего сердца сообразить. «Любить друга можно, нельзя позабыть!..» (Говорит с сильными жестами.) «Полюбил я красну девицу, пуще
роду, пуще племени!.. Злые люди не
велят,
велят бросить, перестать!»
Я орловский старожил. Весь наш
род — все были не последние люди. Мы имели
свой дом на Нижней улице, у Плаутина колодца, и
свои ссыпные амбары, и
свои барки; держали артель трепачей, торговали пенькой и
вели хлебную ссыпку. Отчаянного большого состояния не имели, но рубля на полтину никогда не ломали и слыли за людей честных.
Были охотники и дарить, и выпроваживать, но самые практические из собеседников встречали в обоих этих случаях неудобство и более склонялись к тому, что лучше евреев приспособить к
своим домашним надобностям — по преимуществу изнурительным, которые
вели бы
род их на убыль.
Вы подумайте только: из
рода в
род, из поколения в поколение, от тех самых первых рабов, которые строили пирамиды по прихоти тирана-царя,
ведем мы
свое существование, и как есть среди вас потомственные дворяне, то есть угнетатели, так среди нас есть потомственные рабочие, потомственные рабы.
Горбун привел
своих двух лошадей, которых он весьма справедливо называл уменьшенными именами, потому что в каждой из них было немного более двух аршин росту; вслед за ним
вел и дядя Захар
свою; она была в том же
роде, только гораздо худее и вся обтерта. Горбун начал было закладывать.
С помощью маклера Алексей Трифоныч живой рукой переписал «Соболя» на
свое имя, но в купцы записаться тотчас было нельзя. Надо было для того получить увольнение из удела, а в этом голова Михайло Васильевич не властен, придется дело
вести до Петербурга. Внес, впрочем, гильдию и стал крестьянином, торгующим по свидетельству первого
рода… Не купец, а почти что то же.
С
своей стороны, Семен Иванович говорил и поступал, вероятно от долгой привычки молчать, более в отрывистом
роде, и кроме того, когда, например, случалось ему
вести долгую фразу, то, по мере углубления в нее, каждое слово, казалось, рождало еще по другому слову, другое слово, тотчас при рождении, по третьему, третье по четвертому и т. д., так что набивался полон рот, начиналась перхота, и набивные слова принимались, наконец, вылетать в самом живописном беспорядке.
Эта
повесть не выделяется из ряда вон. В ней много длиннот, немало шероховатостей… Автор питает слабость к эффектам и сильным фразам… Видно, что он пишет первый раз в жизни, рукой непривычной, невоспитанной… Но все-таки
повесть его читается легко. Фабула есть, смысл тоже, и, что важнее всего, она оригинальна, очень характерна и то, что называется, sui generis [в
своем роде (лат.).]. Есть в ней и кое-какие литературные достоинства. Прочесть ее стоит… Вот она...
То же было и по поводу Писемского, и притом в то же самое время: «Искра», одобренная и поддержанная «Современником» в лице четырех его соредакторов, специально заявивших ей в особом благоволивом адресе
свое одобрение, сделала знаменитый силлогизм такого
рода: «Никита Безрылов написал фельетон, достойный всякого порицания; следственно романы и
повести г. Писемского, да и сам г.
Несколько больших
повестей составили
своего рода «Кавказский сериал», как сказали бы сегодня, посвященный славному княжескому
роду Джаваха, его юным представительницам. Наше издательство, к сожалению, пока не может опубликовать все произведения этого цикла, достойные переиздания. Для начала мы выбрали две книжки, самые популярные и любимые читателями в
свое время. Это «Княжна Джаваха» и «Вторая Нина».
Опытное происхождение догмата,
своего рода религиозный эмпиризм, делая догмат неуязвимым для критики рассудочного познания, в то же время
ведет к тому, что его выражение в понятиях порождает противоречия и нелепицы с точки зрения рассудочного мышления.
Род Ходзяр
повел свое начало от протоки Атуа — немного выше «серебряного» утеса, Цзахоури — из местности того же имени, а Удынка и Юкомика жили на реке Тунгуске.
Артист начал было уверять, что у него ничего подобного нет, но когда Горданов пугнул его обыском, то он струсил и смятенно подал два векселя, которые Павел Николаевич прочел, посмотрел и объявил, что работа в
своем роде совершеннейшая, и затем спрятал векселя в карман, а артисту
велел как можно скорее убираться, о чем тот и не заставлял себе более повторять.
Индивидуум в
своем биологическом самоутверждении и эгоцентризме может оторваться от жизни
рода, но это само по себе никогда не
ведет к утверждению личности, к ее раскрытию и расцвету.
Сам он не имеет чести принадлежать к
роду Усковых, но отлично знает, что этот знаменитый
род ведет свое начало с XIII века; он также ни на минуту не забывает, что его незабвенная, горячо любимая сестра была женою одного из представителей этого
рода.
— Вольноотпущенный, мальчиком в дворовых писарях обучался, потом был взят в земские, потом
вел дело и в управителях умер… Матушка мне голос и речь
свою передала и склонность к телесной дебелости… Обликом я в отца… Хотя матушка и считала себя, в некотором
роде, белой кости, а батюшку от Хама производила, но я, грешный человек, к левитову колену никогда ни пристрастия, ни большого решпекта не имел.
Имя"Вейдевут"выбрал я неспроста.
Род Боборыкиных
ведет свое начало от Андрея Комбиллы (переиначенного русскими XIII века в Кобылу), который пришел с дружиной при Симеоне Гордом и считался потомком славянобалтийского короля Вейдевута. Н.Костомаров считал этого Вейдевута чем-то вроде легендарного Геркулеса поморских славян, что и высказывал в
своих этюдах на тему: кто были Варяго-Русь?
Мне кажется, что он искренно верил, что имеет дозволение
вести с государем переписку, и, бог его знает, может быть и в самом деле ему что-нибудь в этом
роде было сказано, если не лично государем, то кем-нибудь из лиц, через которых Кесарь Степанович устроил детей и получил
свою прибавку.
Статья Э. Золя помогла мне много в уразумении того творческого механизма, посредством которого два брата
вели свою работу; о
роде их сотрудничества он рассказал достаточно подробностей, и мне оставалось только обобщить их; но о личности Гонкуров, и в особенности старшего брата, пережившего
своего сотрудника, я знал очень мало.
А в столовой, на одном конце княгиня Марфа Петровна с барынями, на другом князь Алексей Юрьич с большими гостями. С правой руки губернатору место, с левой — генерал-поручику, за ними прочие, по
роду и чинам. И всяк
свое место знай, выше старшего не смей залезать, не то шутам
велят стул из-под того выдернуть, аль прикажут лакеям кушаньем его обносить. Кто помельче, те на галерее едят. Там в именины человек пятьсот либо шестьсот обедывало, а в столовой человек восемьдесят либо сто — не больше.
Поляки возликовали, и вместо того, чтобы действовать с удвоенной энергией, они возложили все
свои надежды на Турцию, больше прежнего стали держаться выжидательного положения и
вели войну вяло. Наступило нечто в
роде затишья, очень выгодного для русских по малочисленности их сил.
Аракчеевы
ведут свой дворянский
род от новгородца Ивана Степанова Аракчеева, которому за службу предков, отца и самого его в 1684 году были пожалованы вотчины в тогдашнем Новгородском уезде, в Бежецкой пятине, в Никольском погосте.
Ему представлялись лишь следующего
рода крупные случайности: «Ежели неприятель
поведет атаку на правый фланг, — говорил он сам себе, — Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать
свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним.