Неточные совпадения
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось
вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал
к ней, или самой ехать
к нему. Но ни того, ни
другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
Место тяги было недалеко над речкой в мелком осиннике. Подъехав
к лесу, Левин слез и провел Облонского на угол мшистой и топкой полянки, уже освободившейся от снега. Сам он
вернулся на
другой край
к двойняшке-березе и, прислонив ружье
к развилине сухого нижнего сучка, снял кафтан, перепоясался и попробовал свободы движений рук.
—
К чему тут еще Левин? Не понимаю, зачем тебе нужно мучать меня? Я сказала и повторяю, что я горда и никогда, никогда я не сделаю того, что ты делаешь, — чтобы
вернуться к человеку, который тебе изменил, который полюбил
другую женщину. Я не понимаю, не понимаю этого! Ты можешь, а я не могу!
Узнав, что доктор еще не вставал, Левин из разных планов, представлявшихся ему, остановился на следующем: Кузьме ехать с запиской
к другому доктору, а самому ехать в аптеку за опиумом, а если, когда он
вернется, доктор еще не встанет, то, подкупив лакея или насильно, если тот не согласится, будить доктора во что бы то ни стало.
За утренним чаем небрежно просматривал две местные газеты, — одна из них каждый день истерически кричала о засилии инородцев, безумии левых партий и приглашала Россию «
вернуться к национальной правде»,
другая, ссылаясь на статьи первой, уговаривала «беречь Думу — храм свободного, разумного слова» и доказывала, что «левые» в Думе говорят неразумно.
На
другой день опять она ушла с утра и
вернулась вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал
к ним в избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Он старался растолкать гостя, но тот храпел. Яков сходил за Кузьмой, и вдвоем часа четыре употребили на то, чтоб довести Опенкина домой, на противоположный конец города. Так, сдав его на руки кухарке, они сами на
другой день
к обеду только
вернулись домой.
Очевидно, шел словесный турнир, в котором участвующие не понимали хорошенько, зачем и что они говорят. Заметно было только с одной стороны сдерживаемое страхом озлобление, с
другой — сознание своего превосходства и власти. Нехлюдову было тяжело слушать это, и он постарался
вернуться к делу: установить цены и сроки платежей.
Странно устроен человек… Бивак этот ничем не отличался от
других биваков. Та
к же он был под открытым небом, так же около односкатной палатки горел костер, так же кругом было мокро и сыро, но тем не менее все чувствовали себя так, как будто
вернулись домой.
Предоставив им заниматься своим делом, я пошел побродить по тайге. Опасаясь заблудиться, я направился по течению воды, с тем чтобы назад
вернуться по тому же ручью. Когда я возвратился на женьшеневую плантацию, китайцы уже окончили свою работу и ждали меня.
К фанзе мы подошли с
другой стороны, из чего я заключил, что назад мы шли
другой дорогой.
На
другой день чуть свет мы все были уже на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма на корейских пашнях, ушли
к горам на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки
вернулись с конями, я успел закончить свои работы. В 8 часов утра мы выступили в путь.
— Благодарю вас. Теперь мое личное дело разрешено.
Вернемся к первому, общему вопросу. Мы начали с того, что человек действует по необходимости, его действия определяются влияниями, под которыми происходят; более сильные влияния берут верх над
другими; тут мы и оставили рассуждение, что когда поступок имеет житейскую важность, эти побуждения называются выгодами, игра их в человеке — соображением выгод, что поэтому человек всегда действует по расчету выгод. Так я передаю связь мыслей?
Дома я нашел записку от Гагина. Он удивлялся неожиданности моего решения, пенял мне, зачем я не взял его с собою, и просил прийти
к ним, как только я
вернусь. Я с неудовольствием прочел эту записку, но на
другой же день отправился в Л.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и,
вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли
к ним на поклон. Тот и
другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись
к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру
вернулся такой-то.
Галактион
вернулся домой только вечером на
другой день. Серафима бросилась
к окну и видела, как от ворот отъезжал извозчик. Для нее теперь было все ясно. Он вошел сердитый, вперед приготовившись
к неприятной сцене.
Чем больше шло время
к весне, тем сильнее росла нужда, точно пожар. Раз, когда Устенька
вернулась домой из одной поездки по уезду, ее ждала записка Стабровского, кое-как нацарапанная карандашом: «Дорогой
друг, заверните сегодня вечером ко мне. Может быть, это вам будет неприятно, но вас непременно желает видеть Харитина. Ей что-то нужно сказать вам, и она нашла самым удобным, чтоб объяснение происходило в моем присутствии. Я советую вам повидаться с ней».
Под этим настроением Галактион
вернулся домой. В последнее время ему так тяжело было оставаться подолгу дома, хотя, с
другой стороны, и деваться было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула было мысль о том, чтобы зайти
к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо… Муж в остроге, а он будет за женой ухаживать.
Этот визит все-таки обеспокоил Галактиона. Дыму без огня не бывает. По городу благодаря полуяновскому делу ходили всевозможные слухи о разных
других назревавших делах, а в том числе и о бубновской опеке. Как на беду, и всеведущий Штофф куда-то провалился. Впрочем, он скоро
вернулся из какой-то таинственной поездки и приехал
к Галактиону ночью, на огонек.
К великому нашему изумлению на перевале не было ороча. Он спустился на
другую сторону хребта — об этом ясно говорили оставленные им следы. Действительно, скоро за водоразделом мы увидели дым костра и около него нашего провожатого. Он объявил нам, что речка, на которую нас теперь привела вода, называется Туки и что она впадает в Хунгари. Затем он сказал, что дальше не пойдет и
вернется на Тумнин.
Под караулом казаков
С оружием в руках,
Этапом водим мы воров
И каторжных в цепях,
Они дорогою шалят,
Того гляди сбегут,
Так их канатом прикрутят
Друг к другу — и ведут
Трудненек путь! Да вот-с каков:
Отправится пятьсот,
А до нерчинских рудников
И трети не дойдет!
Они как мухи мрут в пути,
Особенно зимой…
И вам, княгиня, так идти?..
Вернитесь-ка домой!
Лиза пошла в
другую комнату за альбомом, а Паншин, оставшись один, достал из кармана батистовый платок, потер себе ногти и посмотрел, как-то скосясь, на свои руки. Они у него были очень красивы и белы; на большом пальце левой руки носил он винтообразное золотое кольцо. Лиза
вернулась; Паншин уселся
к окну, развернул альбом.
По первопутку
вернулись из орды ходоки. Хохлацкий и Туляцкий концы затихли в ожидании событий. Ходоки отдохнули, сходили в баню, а потом явились в кабак
к Рачителихе. Обступил их народ, все ждут, что скажут старики, а они переминаются да
друг на
друга поглядывают.
Вернулся Платонов с Пашей. На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с синим отечным отливом, мутные полузакрытые глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые губы казались похожими на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а
другой — маленький. Она послушно подошла
к дивану и послушно улеглась головой на подушку, не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было видно, что ей холодно.
Был ли дворник менее проворным, чем два
друга, устал ли он от круженья по саду или просто не надеялся догнать беглецов, но он не преследовал их больше. Тем не менее они долго еще бежали без отдыха, — оба сильные, ловкие, точно окрыленные радостью избавления.
К пуделю скоро
вернулось его обычное легкомыслие. Сергей еще оглядывался боязливо назад, а Арто уже скакал на него, восторженно болтая ушами и обрывком веревки, и все изловчался лизнуть его с разбега в самые губы.
Человеческая история идет вверх кругами — как аэро. Круги разные — золотые, кровавые, но все они одинаково разделены на 360 градусов. И вот от нуля — вперед: 10, 20, 200, 360 градусов — опять нуль. Да, мы
вернулись к нулю — да. Но для моего математически мыслящего ума ясно: нуль — совсем
другой, новый. Мы пошли от нуля вправо — мы
вернулись к нулю слева, и потому: вместо плюса нуль — у нас минус нуль. Понимаете?
Я знаю: мой долг перед вами, неведомые
друзья, рассказать подробнее об этом странном и неожиданном мире, открывшемся мне вчера. Но пока я не в состоянии
вернуться к этому. Все новое и новое, какой-то ливень событий, и меня не хватает, чтобы собрать все: я подставляю полы, пригоршни — и все-таки целые ведра проливаются мимо, а на эти страницы попадают только капли…
— Еще, слушай, Трифон, я еду в далекий путь. Может, не скоро
вернусь. Так, коли тебе не в труд, наведывайся от поры до поры
к матери, да говори ей каждый раз: я-де, говори, слышал от людей, что сын твой, помощию божией, здоров, а ты-де о нем не кручинься! А буде матушка спросит: от каких людей слышал? и ты ей говори: слышал-де от московских людей, а им-де
другие люди сказывали, а какие люди, того не говори, чтоб и концов не нашли, а только бы ведала матушка, что я здравствую.
Тогда в толпе поднялся настоящий шабаш. Одни звали новоприбывших
к дереву, где недавно висел самоубийца,
другие хотели остаться на заранее назначенном месте. Знамя опять колыхнулось, платформа поплыла за толпой, но скоро
вернулась назад, отраженная плотно сомкнувшимся у дерева отрядом полиции.
Матвей попробовал
вернуться. Он еще не понимал хорошенько, что такое с ним случилось, но сердце у него застучало в груди, а потом начало как будто падать. Улица, на которой он стоял, была точь-в-точь такая, как и та, где был дом старой барыни. Только занавески в окнах были опущены на правой стороне, а тени от домов тянулись на левой. Он прошел квартал, постоял у
другого угла, оглянулся,
вернулся опять и начал тихо удаляться, все оглядываясь, точно его тянуло
к месту или на ногах у него были пудовые гири.
И он вспомнил сказку тавлинскую о соколе, который был пойман, жил у людей и потом
вернулся в свои горы
к своим. Он
вернулся, но в путах, и на путах остались бубенцы. И соколы не приняли его. «Лети, — сказали они, — туда, где надели на тебя серебряные бубенцы. У нас нет бубенцов, нет и пут». Сокол не хотел покидать родину и остался. Но
другие соколы не приняли и заклевали его.
Но старая жизнь не
вернулась. Отношения его
к Марьянке стали
другие. Стена, разделявшая их прежде, была разрушена. Оленин уже здоровался с нею каждый раз, как встречался.
На
другой день я был в селе Ильинском погосте у Давыда Богданова, старого трактирщика. Но его не было дома, уехал в Москву дня на три. А тут подвернулся старый приятель, Егорьевский кустарь, страстный охотник, и позвал меня на охоту, в свой лесной глухой хутор, где я пробыл трое суток, откуда и
вернулся в Ильинский погост
к Давыду. Встречаю его сына Василия, только что приехавшего. Он служил писарем в Москве в Окружном штабе. Малый развитой, мой приятель, охотились вместе. Он сразу поражает меня новостью...
Я замер на минуту, затем вскочил со стула, перевернулся задом
к столу и с размаха хлюпнул на перевернутую тарелку, которая разлетелась вдребезги, и под вопли и крики тетенек выскочил через балкон в сад и убежал в малинник, где досыта наелся душистой малины под крики звавших меня тетенек… Я
вернулся поздно ночью, а наутро надо мной тетеньки затеяли экзекуцию и присутствовали при порке, которую совершали надо мной, надо сказать, очень нежно, старый Афраф и мой
друг — кучер Ванька Брязгин.
У дедушки Кондратия находился в Болотове один давнишний знакомый — также рыбак по ремеслу. Нельзя было миновать расспросить его о том, где находилось тело Григория, потому что Василий ничего не сказал об этом предмете; он знал только, что тело утопленника найдено рыбаками и находится в Болотове. С этой целью старик направился
к знакомому рыбаку. Расспросив его обо всем, Кондратий
вернулся к дочери и вышел с нею из Болотова, но уже в
другую околицу.
— Там такая хорошая да славная, — повторил Константин, не слушая, — такая хозяйка, умная да разумная, что
другой такой из простого звания во всей губернии не сыскать. Уехала… А ведь скучает, я зна-аю! Знаю, сороку! Сказала, что завтра
к обеду
вернется… А ведь какая история! — почти крикнул Константин, вдруг беря тоном выше и меняя позу, — теперь любит и скучает, а ведь не хотела за меня выходить!
— Поехала в Демидово
к матери! — сказал он, краснея и перекладывая на
другое место ружье. — Завтра
вернется… Сказала, что
к обеду назад будет.
После этой дружеской беседы, которая кончилась только в полночь, Лаптев стал бывать у Ярцева почти каждый день. Его тянуло
к нему. Обыкновенно он приходил перед вечером, ложился и ждал его прихода терпеливо, не ощущая ни малейшей скуки. Ярцев,
вернувшись со службы и пообедав, садился за работу, но Лаптев задавал ему какой-нибудь вопрос, начинался разговор, было уже не до работы, а в полночь приятели расставались, очень довольные
друг другом.
На
другой день Орлов
вернулся к обеду, и они помирились.
Наконец уехали. Орлов дома не ночевал и
вернулся на
другой день
к обеду.
Анна Михайловна
вернулась домой довольно спокойной — даже она сама не могла надивиться своему спокойствию. Она хлопотала в магазине, распоряжалась работами, обедала вместе с m-lle Alexandrine, и только
к вечеру, когда начало темнеть, ей стало скучнее. Она вошла в комнату Даши — пусто, вошла
к Долинскому — тоже пусто. Присела на его кресле, и невыносимая тоска, словно как нежнейший
друг, так и обняла ее из-за мягкой спинки. В глазах у Анны Михайловны затуманилось и зарябило.
Итак, прошу вас — или изменить ваше поведение и
вернуться к обязанностям, приличным вашему званию, или же, во избежание соблазна, переселиться в
другое место, где вас не знают и где вы можете заниматься, чем вам угодно.
Маша
вернулась из города на
другой день
к вечеру. Она была недовольна чем-то, но скрывала это и только сказала, зачем это вставлены все зимние рамы, — этак задохнуться можно. Я выставил две рамы. Нам есть не хотелось, но мы сели и поужинали.
В минуты приезда неожиданных гостей княгиня только что
вернулась из института, где на
другой день назначен был выпуск, и находилась в неприятном волнении. Она встретила
друзей с изумлением, и ее первым
к ним словом был вопрос...
На
другой день Марья Николаевна действительно съездила обыденкой с братом
к сестре и,
вернувшись к вечеру домой, прибежала
к бабушке.
Другой со службы
вернулся, тоже долго не думал: родну-те сестру прежней жены
к себе.
Вернувшись домой, тотчас после встречи с Лежневым, Рудин заперся в своей комнате и написал два письма: одно —
к Волынцеву (оно уже известно читателям) и
другое —
к Наталье.
Теперь же ей невозможно было на виду
других баб
вернуться к нему в лес.
Познакомившись с моими будущими
друзьями,
вернемся, чтобы не забегать вперед, в штаб полка
к ежедневному утреннему хождению во второй взвод
к вахмистру Лисицкому и в манеж, в котором я каждый день усердно отъезжал по лошади, а иногда и по две. Не знаю, для каких экспериментов взводный вахмистр стал гонять меня под открытым небом на корде, чуть ли не на такой лошади, на которой никто не ездил.
Рубашку я захватил больничную. Не до того было. На
другой день, сделав укол, ожил и
вернулся к доктору N. Он встретил меня жалостливо, но сквозь эту жалость сквозило все-таки презрение. И это напрасно. Ведь он — психиатр и должен понимать, что я не всегда владею собой. Я болен. Что ж презирать меня? Я вернул больничную рубашку.
— Да, — заговорил он, как будто продолжая свои мысли. — Всем нам, а особенно вам, женщинам, надо прожить самим весь вздор жизни, для того чтобы
вернуться к самой жизни; а
другому верить нельзя. Ты еще далеко не прожила тогда этот прелестный и милый вздор, на который я любовался в тебе; и я оставлял тебя выживать его и чувствовал, что не имел права стеснять тебя, хотя для меня уже давно прошло время.