Неточные совпадения
Раскольников сел, дрожь его проходила, и жар выступал во всем теле.
В глубоком изумлении, напряженно слушал он испуганного и дружески ухаживавшего за ним Порфирия Петровича. Но он не
верил ни
единому его слову, хотя ощущал какую-то странную наклонность
поверить. Неожиданные слова Порфирия о квартире совершенно его поразили. «Как же это, он, стало быть, знает про квартиру-то? — подумалось ему вдруг, — и сам же мне и рассказывает!»
И славянофильское, и западническое сознание одинаково
верило в существование Европы, как
единого духа,
единого типа культуры.
Веришь ли, никогда этого у меня ни с какой не бывало, ни с
единою женщиной, чтобы
в этакую минуту я на нее глядел с ненавистью, — и вот крест кладу: я на эту глядел тогда секунды три или пять со страшною ненавистью, — с тою самою ненавистью, от которой до любви, до безумнейшей любви — один волосок!
— Ни
единой минуты не
верил, что ты убийца, — вдруг вырвалось дрожащим голосом из груди Алеши, и он поднял правую руку вверх, как бы призывая Бога
в свидетели своих слов. Блаженство озарило мгновенно все лицо Мити.
— Не знаю я, не ведаю, ничего не ведаю, что он мне такое сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул… Пожалел он меня первый,
единый, вот что! Зачем ты, херувим, не приходил прежде, — упала вдруг она пред ним на колени, как бы
в исступлении. — Я всю жизнь такого, как ты, ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит.
Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!..
В применении к себе я потому уже предпочитаю не говорить о резкой convertion, что я не
верю в существование
единой, целостной ортодоксии,
в которую можно было бы обратиться.
Я, Д-503, строитель «Интеграла», — я только один из математиков
Единого Государства. Мое привычное к цифрам перо не
в силах создать музыки ассонансов и рифм. Я лишь попытаюсь записать то, что вижу, что думаю — точнее, что мы думаем (именно так: мы, и пусть это «МЫ» будет заглавием моих записей). Но ведь это будет производная от нашей жизни, от математически совершенной жизни
Единого Государства, а если так, то разве это не будет само по себе, помимо моей воли, поэмой? Будет —
верю и знаю.
Уже ко времени Константина всё понимание учения свелось к резюме, утвержденным светской властью, — резюме споров, происходивших на соборе, — к символу веры,
в котором значится: верую
в то-то, то-то и то-то и под конец —
в единую, святую, соборную и апостольскую церковь, т. е.
в непогрешимость тех лиц, которые называют себя церковью, так что всё свелось к тому, что человек
верит уже не богу, не Христу, как они открылись ему, а тому, чему велит
верить церковь.
И был ещё Диагор безбожный, он — «ни
единого бога быти разумеша», — стало быть, не
верил в бога-то!
Да!
Верь, о ангел!
Верь! Нам надо
верить!
Лишь
в вере счастье! Миг
единый веры
Есть вечность. Пусть он нашу жизнь поглотит!
Прочь думы! Прочь сомненья хладный червь!
Забудем все! Весь мир! Себя самих!
В одном восторге и
в одном блаженстве
Смешаем жизнь и смерть!
Мужик очень
верит в царя,
единого господина всей земли и всех богатств.
— Вам снова, — говорит, — надо тронуться
в путь, чтобы новыми глазами видеть жизнь народа. Книгу вы не принимаете, чтение мало вам даёт, вы всё ещё не
верите, что
в книгах не человеческий разум заключён, а бесконечно разнообразно выражается
единое стремление духа народного к свободе; книга не ищет власти над вами, но даёт вам оружие к самоосвобождению, а вы — ещё не умеете взять
в руки это оружие!
Рыжов нимало не заботился, что о нем думают; он честно служил всем и особенно не угождал никому;
в мыслях же своих отчитывался
единому,
в кого неизменно и крепко
верил, именуя его учредителем и хозяином всего сущего.
Любовь!.. Но знаешь ли, какое
Блаженство на земле второе
Тому, кто всё похоронил,
Чему он
верил; что любил!
Блаженство то верней любови,
И только хочет слез да крови.
В нем утешенье для людей,
Когда умрет другое счастье;
В нем преступлений сладострастье,
В нем ад и рай души моей.
Оно при нас всегда, бессменно;
То мучит, то ласкает нас…
Нет, за
единый мщенья час,
Клянусь, я не взял бы вселенной!
Заблуждения и несогласия людей
в деле признания
единой истины — не оттого, что разум у людей не один или не может показать им
единую истину, а оттого, что они не
верят в него.
В самом деле, если разобрать его житье бытье, какие у него личные утехи? Никаких. Целый день с утра он работает, читает, пишет, готовится к своей"скромной доле"и будет еще готовиться целыми годами трудов. Ему тридцать один год, и ни
единой души, связанной с ним живой связью. Так он ведь и промается. Ему, положим, и не нужен pot au feu [буквально: горшок с супом; здесь: семейный очаг (фр.).], но я
верить не хочу, чтобы
в иные минуты такое одиночество не давило его!
Христианское учение идеала есть то
единое учение, которое может руководить человечеством. Нельзя, не должно заменять идеал Христа внешними правилами, а надо твердо держать этот идеал перед собой во всей чистоте его и, главное,
верить в него.
Учение о жизни — то, что у всех народов до нашего европейского общества всегда считалось самым важным, то, про что Христос говорил, что оно
единое на потребу, — это-то одно исключено из нашей жизни и всей деятельности человеческой. Этим занимается учреждение, которое называется церковью и
в которое никто, даже составляющие это учреждение, давно уже не
верят.