Неточные совпадения
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу
варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и
стали ждать, что из этого выйдет.
Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу
варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье пошли пуще прежнего: опять
стали взаимно друг у друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.
Несмотря на эти слова и улыбку, которые так испугали
Варю, когда прошло воспаление и он
стал оправляться, он почувствовал, что совершенно освободился от одной части своего горя.
Тут вспомнил он, что вчера кошевой попрекал кашеваров за то, что
сварили за один раз всю гречневую муку на саламату, тогда как бы ее
стало на добрых три раза.
Катерина. Эх,
Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай Бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не
стану, хоть ты меня режь!
— Кто ж будет хлопотать, если не я? — сказала она. — Вот только положу две заплатки здесь, и уху
станем варить. Какой дрянной мальчишка этот Ваня! На той неделе заново вычинила куртку — опять разорвал! Что смеешься? — обратилась она к сидевшему у стола Ване, в панталонах и в рубашке об одной помочи. — Вот не починю до утра, и нельзя будет за ворота бежать. Мальчишки, должно быть, разорвали: дрался — признавайся?
Обломов
стал читать вслух. Оказалось, что Филипп Матвеевич просит прислать ему рецепт пива, которое особенно хорошо
варили в Обломовке.
Потом мы пошли к берегу и отворотили один камень. Из-под него выбежало множество мелких крабов. Они бросились врассыпную и проворно спрятались под другие камни. Мы
стали ловить их руками и скоро собрали десятка два. Тут же мы нашли еще двух протомоллюсков и около сотни раковин береговичков. После этого мы выбрали место для бивака и развели большой огонь. Протомоллюсков и береговичков мы съели сырыми, а крабов
сварили. Правда, это дало нам немного, но все же первые приступы голода были утолены.
В полдень мы остановились на большой привал и
стали варить чай.
С левой стороны высилась скалистая сопка. К реке она подходила отвесными обрывами. Здесь мы нашли небольшое углубление вроде пещеры и развели в нем костер. Дерсу повесил над огнем котелок и вскипятил воду. Затем он достал из своей котомки кусок изюбровой кожи, опалил ее на огне и
стал ножом мелко крошить, как лапшу. Когда кожа была изрезана, он высыпал ее в котелок и долго
варил. Затем он обратился ко всем со следующими словами...
Проснулся я тогда, когда все были уже на ногах. Бочкарев
варил кабарожье мясо. Когда мы
стали собираться, удэгеец тоже оделся и заявил, что пойдет с нами до Сидатуна.
Начиная от «Челышей» и кончая «Семеновной», с первой недели поста актеры жили весело. У них водились водочка, пиво, самовары, были шумные беседы… Начиная с четвертой — начинало стихать. Номера постепенно освобождались: кто уезжал в провинцию, получив место, кто соединялся с товарищем в один номер. Начинали коптить керосинки: кто прежде обедал в ресторане,
стал варить кушанье дома, особенно семейные.
Варя(Трофимову). Студенту надо быть умным! (Мягким тоном, со слезами.) Какой вы
стали некрасивый, Петя, как постарели! (Любови Андреевне, уже не плача.) Только вот без дела не могу, мамочка. Мне каждую минуту надо что-нибудь делать.
Гаев. Все нас бросают,
Варя уходит… мы
стали вдруг не нужны.
Минут через десять одна вернулась с большим куском сохатиного мяса и принялась
варить обед, а другая повесила над огнем чайник и
стала жарить на угольях свежую юколу.
Ганя, наконец,
стал хмуриться; может,
Варя и нарочно углублялась в эту тему, чтобы проникнуть в его настоящие мысли. Но раздался опять крик наверху.
Гаврила Ардалионович справедливо мог бы пожаловаться на судьбу и неудачу. Некоторое время
Варя не решалась заговорить с ним, даже не взглянула на него, когда он шагал мимо нее крупными шагами; наконец, он отошел к окну и
стал к ней спиной.
Варя думала о русской пословице: «палка о двух концах». Наверху опять послышался шум.
— Какое тут прежнее! — воскликнул Ганя. — Прежнее! Нет, уж тут черт знает что такое теперь происходит, а не прежнее! Старик до бешенства
стал доходить… мать ревет. Ей-богу,
Варя, как хочешь, я его выгоню из дому или… или сам от вас выйду, — прибавил он, вероятно вспомнив, что нельзя же выгонять людей из чужого дома.
Варя и сама не робела, да и не робкого десятка была девица; но грубости брата
становились с каждым словом невежливее и нестерпимее.
— Не вините ее, — поспешно проговорила Марья Дмитриевна, — она ни за что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы. Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не
стала; я лучше ее вас знаю. Примите же из рук моих вашу жену; идите,
Варя, не бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) — и мое благословение…
Нимало не думая, оба решили невеликие сии капиталы проесть; но при сем один, накупив себе на базаре знатных яств и питий и получив, за всеми расходами, полтинник сдачи, сделал из купленного материала обед и со вкусом съел оный; другой же, взяв кастрюлю, наполнив оную водою и вскипятив,
стал в кипятке
варить наследственную двадцатипятирублевую бумажку, исполняя сие дотоле, пока от бумажки не осталось одно тесто.
— Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты век бобылем жить
станешь? — уверенно возразил Рутилов. — Или в монастырь собираешься? Или еще
Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу скорчит, если ты молодую жену приведешь.
Попробовали ее
сварить и, составя из нее какой-то кисель,
стали употреблять в пищу.
И
стал мой дядя веселый, речистый: пошел вспоминать про Брюллова, как тот, уезжая из России, и платье, и белье, и обувь по сю сторону границы бросил; про Нестора Васильевича Кукольника, про Глинку, про актера Соленика и Ивана Ивановича Панаева, как они раз, на Крестовском,
варили такую жженку, что у прислуги от одних паров голова кругом шла; потом про Аполлона Григорьева со Львом Меем, как эти оба поэта, по вдохновению, одновременно друг к другу навстречу на Невский выходили, и потом презрительно отозвался про нынешних литераторов и художников, которые пить совсем не умеют.
Дома, когда
стали эту щуку чистить, чтобы
сварить к столу, нашли у ней в глотке, кроме последнего, и первый мой крючок с отгрызенным поводком.
Она очень выросла, её чёрные кудри спустились до плеч, тёмные глаза
стали серьёзнее и больше, и — тоненькая, гибкая — она хорошо играла роль хозяйки в своей норе: собирала щепы на постройках, пробовала
варить какие-то похлёбки и до полудня ходила с подоткнутым подолом, вся испачканная сажей, мокрая, озабоченная.
Вечером рабочие, собравшись на берегу у большого, яркого костра,
стали варить ужин.
Это польстило ей, и она
стала рассказывать ему с чувством и убедительно, что в Гадячском уезде у нее есть хутор, а на хуторе живет мамочка, и там такие груши, такие дыни, такие кабаки! У хохлов тыквы называют кабаками, а кабаки шинками, и
варят у них борщ с красненькими и с синенькими «такой вкусный, такой вкусный, что просто — ужас!».
— На что? Ко мне теперь, вот уже три дня, все
стали люди заезжать… пошел доход… щи
варили… Нас не боятся, как прежде боялись.
— А вот законы, как они говорят, — указал Григорий на
Варю бойкими глазами. — Попал мне, случаем, десятый том, — я посмотрел, вижу — интересно.
Стал читать… А теперь имею том первый… Первая
статья к нём прямо говорит: «Никто не может отговариваться незнанием законов». Ну, я так думаю, что никто их не знает. Вот ещё скоро учитель мне положение о крестьянах достанет; очень интересно почитать — что такое?
По случаю праздника купили в трактире селедку и
варили похлебку из селедочной головки. В полдень все сели пить чай и пили его долго, до пота, и, казалось, распухли от чая, и уже после этого
стали есть похлебку, все из одного горшка. А селедку бабка спрятала.
Чай
станем варить — вместе сойдемся.
2-й мужик. Дай домой приеду, свадьбу готовить
стану, пиво
варить. Только приезжай.
Уже шестой час утра. Я взялся за дневник, чтобы описать свое полное, разнообразное счастье, и думал, что напишу листов шесть и завтра прочту Мане, но, странное дело, у меня в голове все перепуталось,
стало неясно, как сон, и мне припоминается резко только этот эпизод с Варей и хочется написать: бедная
Варя! Вот так бы все сидел и писал: бедная
Варя! Кстати же зашумели деревья: будет дождь; каркают вороны, и у моей Мани, которая только что уснула, почему-то грустное лицо».
За него вступились офицеры. Штабс-капитан Полянский
стал уверять
Варю, что Пушкин в самом деле психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернет сказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.
Но пришли гостьи-барышни, и спор прекратился сам собой. Все отправились в зал.
Варя села за рояль и
стала играть танцы. Протанцевали сначала вальс, потом польку, потом кадриль с grand-rond, [Большим кругом (фр.).] которое провел по всем комнатам штабс-капитан Полянский, потом опять
стали танцевать вальс.
— Без рубах! — ворчит Алёша. Потерпев у
Вари неудачу в исканиях своих, милейший мой парень женоненавистником
стал.
Прошел день, прошел другой; мужичина до того изловчился, что
стал даже в пригоршне суп
варить. Сделались наши генералы веселые, рыхлые, сытые, белые.
Стали говорить, что вот они здесь на всем готовом живут, а в Петербурге между тем пенсии ихние всё накапливаются да накапливаются.
— Ну, ступайте-ка, девицы, спать-ночевать, — сказала Манефа, обращаясь к Фленушке и Марьюшке. — В келарню-то ужинать не ходите, снежно, студено. Ехали мы, мать София, так лесом-то ничего, а на поляну как выехали, такая метель поднялась, что свету Божьего не
стало видно. Теперь так и метет… Молви-ка, Фленушка, хоть Наталье, принесла бы вам из келарни поужинать, да яичек бы, что ли,
сварили, аль яиченку сделали, молочка бы принесла. Ну, подите со Христом.
Пришел кто-то откуда-то и
стал сказывать, будто бы с отчаяния и с голоду люди убивают других люден и
варят их в золовых корчагах и съедают.
От стеариновых свечей остается; на выброс бы ее следовало, а немцы, бесовы дети, мыло
стали из нее
варить.
Нашел, наконец, Морковников такое мыло, что задумал
варить. Но русский мыловар из одного маленького городка не был разговорчив. Сколько ни расспрашивал его Морковников, как идет у него на заводе варка, ничего не узнал от него. Еще походил Василий Петрович по мыльным рядам, но, нигде не добившись толка,
стал на месте и начал раздумывать, куда бы теперь идти, что бы теперь делать, пока не проснется Никита Федорыч.
Через какую-нибудь четверть часа Анисья Терентьевна,
став за налой, протяжно и уныло
стала псалтырь читать, а Ольга Панфиловна, бегая по комнатам, принялась хлопотать по хозяйству. Первым делом у ней было кутью
сварить — много ведь потребуется, человек на сто надобно припасти. Кисель
сварила и сыту сделала в первый же день своего прихода.
Утром часов в шесть меня разбудила жена удэхейца, она
сварила нам две рыбины с икрой и чумизой. Все уже бодрствовали, только я один заспался. Первое, что я спросил, не было ли ночью слышно выстрела. Удэхеец ответил, что он всю ночь не спал, но ничего не слышал. Я попросил его сходить к настороженным ружьям. Он тотчас начал одеваться, а мы
стали завтракать.
Было еще темно, когда удэхеец разбудил меня. В очаге ярко горел огонь, женщина
варила утренний завтрак. С той стороны, где спали стрелки и казаки, несся дружный храп. Я не
стал их будить и начал осторожно одеваться. Когда мы с удэхейцем вышли из юрты, было уже совсем светло. В природе царило полное спокойствие. Воздух был чист и прозрачен. Снежные вершины высоких гор уже озарились золотисторозовыми лучами восходящего солнца, а теневые стороны их еще утопали в фиолетовых и синих тонах. Мир просыпался…
Мне все противнее
становится ваше издательство, думаю, что мне лучше, из него уходить, с вами каши не
сваришь» и т. п.
Поужинали. Татьяна и
Варя посадили Подгорина в гостиной на диване и
стали говорить с ним вполголоса, опять о делах.
Это
Варя, воспитательница моих братьев и сестер и мой давнишний друг. С некоторых пор она
стала очень странной, эта
Варя. Бредит поступлением в монастырь, горит желанием
стать монахиней.
Но дальше
Варя не помнила… Она замолчала и слабо и вяло улыбнулась, и после ее чтения зеленые и красные огни
стали казаться печальными…
Зашло солнце,
стало темнеть. По линии железной дороги там и сям зажглись огни, зеленые, красные…
Варя остановилась и, глядя на эти огни,
стала читать...