Неточные совпадения
Промахи же случаются оттого, что
логово зайца почти всегда защищено: оно прикрыто сучками и прутьями (когда он лежит под срубленной вершиною, что очень любит) или пеньками дерев, завялой крупной травою, вообще каким-нибудь дрязгом, всегда находящимся
в корнях кустов или
в лесной чаще.
Если принять рано утром вечерний малик русака, только что вставшего с
логова, то
в мелкую и легкую порошу за ним, без сноровки, проходишь до полдён: русак сначала бегает, играет и греется, потом ест, потом опять резвится, жирует, снова ест и уже на заре отправляется на
логово, которое у него бывает по большей части
в разных местах, кроме особенных исключений; сбираясь лечь, заяц мечет петли (от двух До четырех), то есть делает круг, возвращается на свой малик, вздваивает его, встраивает и даже четверит, прыгает
в сторону, снова немного походит, наконец после последней петли иногда опять встраивает малик и, сделав несколько самых больших прыжков, окончательно ложится на
логово; случается иногда, что место ему не понравится, и он выбирает другое.
Но кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такие же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое
логово; если же это
логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется,
в чистых полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине, — увидит и, зашумев как буря, упадет на бедного зайца внезапно из облаков, унесет
в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями.
Мне самому случалось видеть, как он дрожит, сидя
в своем
логове, слыша какой-нибудь приближающийся шум и готовясь вскочить каждую минуту.
Любимые места у русака для
логова — сурчины, где он ложится у самой сурочьей норы и прячется
в нее при первой опасности; потом снежные удулы по межам и овражкам:
в них он делает себе небольшое углубление
в виде норы,
в которое ложится; если дует погодка и тащит снежок, то заметет совсем лаз
в его
логово.
Он по справедливости боится и зверя и птицы, и только ночью или по утренним и вечерним зарям выходит из своего дневного убежища, встает с
логова; ночь для него совершенно заменяет день;
в продолжение ее он бегает, ест и жирует, то есть резвится, и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет до вечера, протянув по спине длинные уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
Покуда пороши еще мелки и снежной норы сделать нельзя, русаки ложатся предпочтительно по горным долочкам, поросшим каким-нибудь степным кустарником, также по межам, где обыкновенно придувает снег к нагнувшейся высокой траве; нередко сходят они с гор
в замерзшие, камышистые болота (если они есть близко) и выбирают для
логова иногда большие кочки;
в чистой и гладкой степи русаки лежат под кустиками ковыля.
Последнее происходит, по моему мнению, от того, что
в траве виден только верх белеющей шерсти, которую заяц, обыкновенно сжимаясь
в комок на
логове, всегда приподнимает: если целить именно
в ту крайнюю черту белизны, которая граничит с воздухом, то заряд ляжет высоко, и случается иногда (случалось и со мною), что дробь выдерет белый пух и осыплет им полукруг около
логова, а заяц Убежит.
Пешком эта охота слишком тяжела, и потому для отысканья русачьих маликов надобно ездить верхом, а всего лучше
в легких санях; разбирать путаницы всех жировок, или жиров, и ходов не должно, а надобно объезжать их кругом и считать входы и выходы: если нет лишнего выхода — русак лежит тут,
в жирах, что, впрочем, бывает довольно редко; отыскав же выход и увидя, наконец, что заяц начал метать петли, охотник должен уже пешком, с ружьем наготове и с взведенными курками, идти по малику:
логово где-нибудь недалеко, и надобно не зевать и не слишком заглядываться на свежесть следов, а смотреть, нет ли сметки вбок и не лежит ли русак где-нибудь
в стороне.
Русаки — большие охотники до хлебной пищи, и потому ближайшие от деревень постоянно посещают хлебные гумна, даже ложатся
в них на день и так бывают смелы, что, несмотря на ежедневные крестьянские работы и на гам народа и стук цепов, остаются спокойно на своих
логовах.
Тут надобно уменье сходить зайца, то есть по малику дойти, наконец, до
логова и застрелить его на лежке или
в бег.
Живая горная вода сочилась из-под каждой горы, катилась по
логам и уклонам, сливалась
в бойкие речки, проходила через озера и, повернув тысячи тяжелых заводских и мельничных колес, вырывалась, наконец, на степной простор, где, как шелковые ленты, ровно и свободно плыли красивые степные реки.
Издали островок не отличишь
в болотной заросли, а ближе
в снегу чернеет что-то, не то волчье
логово, не то яма,
в какой сидят смолу и деготь.
Дорогой Мосей объяснял Артему, по каким местам они шли, какие где речки выпали, какие ключики,
лога, кедровники. Дремучий глухой лес для Мосея представлял лучшую географическую карту. Другим, пожалуй, и жутко, когда тропа уводила
в темный ельник,
в котором глухо и тихо, как
в могиле, а Мосей счастлив. Настоящий лесовик был… Солдата больше всего интересовали рассказы Мосея про скиты, которые
в прежние времена были здесь, — они и шли по старой скитской дороге.
Сказавши это, Лукьяныч махнул рукой и ушел
в свое
логово готовиться к завтрашнему дню. Через полчаса вышел оттуда еще такой же ветхий старик и начал, вместе с Лукьянычем, запрягать
в одноколку мерина.
Характер местности быстро изменялся, и дорога начала забирать
в гору; широкие лесные просеки, глубокие
лога с перекинутым через речку мостиком, покосы с сочной густой травой, пестревшей бледными цветочками, — все кругом было хорошо своеобразной красотой скромного северного пейзажа.
Небо уходит вверх бездонным куполом; где-то далеко-далеко сверкает затерявшаяся
в глубоком
логу горная речонка.
Он отыскал вчерашние следы оленя, подобрался под куст
в чащу,
в то самое место, где вчера лежал олень, и улегся у его
логова.
Только
в лесу еще лежал глубокий снег, особенно по
логам и дремучим лесным гущам.
— В-вукол Л-лог-гиныч… ведь мы с тобой кругом шестнадцать!.. Б-благодет-тель…
— Не бойсь, не лягну, — шепнул я Болдохе… и закатился финальной тирадой, на которую неистовым голосом завизжала на меня нищенка, босая,
в одной рубахе, среди сгрудившихся и тоже босых нищих, поднявшихся с
логова...
Лиска еще пуще заюлила перед нищим и по его приказанию ушла
в логово, а он, съежившись и засунув руки
в рукава рваного кафтана, зашагал по снегу к блестевшим окнам трактира…
Окоченелый от холода, выполз нищий из своего
логова в сад, послюнил пальцы, протер ими глаза, заплывшие, опухшие — умылся — и приласкал вертевшуюся у ног Лиску.
Барка быстро плыла
в зеленых берегах, вернее, берега бежали мимо нас, развертываясь причудливой цепью бесконечных гор, крутых утесов и глубоких
логов. Это было глухое царство настоящей северной ели, которая лепилась по самым крутым обрывам, цеплялась корнями по уступам скал и образовала сплошные массы по дну
логов, точно там стояло стройными рядами целое войско могучих зеленых великанов.
В логах еще лежал снег, точно изъеденный червями; по проталинам зеленела первая весенняя травка, но березы были еще совсем голы и печально свесили свои припухшие красноватые ветви.
Да, я опять хожу по этим горам, поднимаюсь на каменистые кручи, спускаюсь
в глубокие
лога, подолгу сижу около горных ключиков, дышу чудным горным воздухом, напоенным ароматами горных трав и цветов, и без конца слушаю, что шепчет столетний лес…
Отец брал меня с собою, и мы,
в сопровождении толпы всякого народа, обметывали тенетами лежащего на
логове зайца почти со всех сторон; с противоположного края с криком и воплями бросалась вся толпа, испуганный заяц вскакивал и попадал
в расставленные тенета, Я тоже бегал, шумел, кричал и горячился, разумеется, больше всех.
Погодин решил: до утра своим ничего не говорить, да и утром вести их, не объясняя цели, а уже недалеко от станции,
в Красном
логу, сделать остановку и указать места. Иван и Еремей Гнедых с телегами должны поджидать за станцией. Федота совсем не брать…
И ночью
в своей холодной землянке, зверином нечистом
логове лежал он, дрожа от холода, и думал кровавыми мыслями о непонятности страшной судьбы своей.
Панья пробиралась из одного
лога в другой серебряной нитью;
в одном месте из-за мохнатой горки выглядывал край узкого горного озера, точно полоса ртути.
Особенно хорошо
в самом густом ельнике, где-нибудь на дне глубокого
лога.
На избранной свободной местности может быть занят под разведку участок на протяжении не более пяти верст, по направлению
лога или по течению реки; заявка благонадежной россыпи должна быть произведена через полицейское управление; отвод заявленных площадей производится по приказанию окружного ревизора особыми отводчиками; на золотых промыслах, разрабатываемых исключительно одними старательскими работами, рабочие допускаются к таковым работам только артелью не менее 10 человек (ї 112); все добытое при разработке приисков шлиховое золото промышленники или заведующие приисками обязаны записывать
в шнуровые книги (ї 126): книги сии должны быть ведены без подчисток, поправок и пробелов, добытый металл должен
в них записываться каждодневно; всякая статья дневного получения золота должна быть непременно подписана управляющим прииска, приказчиками и штейгерами, а где есть конторы, то и конторщиками или кассирами, которые должны находиться при каждодневной пересчитке золота при взвешивании его и при записке оного
в книгу (ї 129), за право пользования казенными землями взимается ежегодно по 15 копеек за каждую погонную по длине прииска сажень (ї 146); и т. д., и т. д.
Восточная сторона неба уже наливалась молочно-розовым светом, когда мы, пожелав друг другу спокойной ночи, растянулись на своих постелях; звезды тихо гасли; прииск оставался
в тумане, который залил до краев весь
лог и белой волной подступал к самой конторе.
Уральские горы спускаются
в сторону Азии крутыми уступами, изрытыми массой глубоких
логов, оврагов и падей.
Но как ни хороша природа сама по себе, как ни легко дышится на этом зеленом просторе, под этим голубым бездонным небом — глаз невольно ищет признаков человеческого существования среди этой зеленой пустыни, и
в сердце вспыхивает радость живого человека, когда там, далеко внизу, со дна глубокого
лога взовьется кверху струйка синего дыма.
Охота производится следующим образом: как скоро ляжет густая пороша, двое или трое охотников, верхами на добрых незадушливых конях, [
В Оренбургской губернии много есть лошадей, выведенных от башкирских маток и заводских жеребцов; эта порода отлично хороша вообще для охоты и
в особенности для гоньбы за зверем] вооруженные арапниками и небольшими дубинками, отправляются
в поле, разумеется рано утром, чтобы вполне воспользоваться коротким осенним днем; наехав на свежий лисий нарыск или волчий след, они съезжают зверя; когда он поднимется с
логова, один из охотников начинает его гнать, преследовать неотступно, а другой или другие охотники, если их двое, мастерят, то есть скачут стороною, не допуская зверя завалиться
в остров (отъемный лес), если он случится поблизости, или не давая зверю притаиться
в крепких местах, как-то: рытвинах, овражках, сурчинах и буераках, поросших кустарником.
Теперь озеро спущено:
в глубине лощины течет маленький ручеек, острова осели на дно и приросли к нему, а по всему
логову прежнего бассейна,
в иных местах до двенадцати аршин глубиною, населенного множеством рыбы, производится изобильный сенокос.]
Впрочем, он скоро оживился, когда лошади начали спускаться
в какой-то
лог, по дну которого бурлила мутная речонка.
Днем ли, ночью ли, а уж
в логу беспременно дело сделать надо, потому что капиталы повезет тут господин из города большие.
Я дал ему папиросу и вышел на крыльцо. Из-за лесу подымалось уже солнце. С «Камня» над
логом снимались ночные туманы и плыли на запад, задевая за верхушки елей и кедров. На траве сверкала роса, а
в ближайшее окно виднелись желтые огоньки восковых свечей, поставленных
в изголовье мертвого тела.
— Погляди, — сказал он, — вон он, лог-то, виднеется, погляди, погляди!.. Тут вот,
в этом самом
логу, я этого человека убил…
Передо мной, точно живой, встал образ «убивца», с угрюмыми чертами, со страдальческою складкой между бровей, с затаенною думой
в глазах. «Скликает воронья на мою головушку, проклятый!» — вспомнилось мне его тоскливое предчувствие. Сердце у меня сжалось. Теперь это воронье кружилось над его угасшими очами
в темном
логу, и прежде уже омрачившем его чистую жизнь своею зловещею тенью.
Солнце задело багряным краем за черту горизонта, когда мы подъехали к
логу. Свету было еще достаточно, хотя
в логу залегали уже густые вечерние мóроки. Было прохладно и тихо. «Камень» молчаливо стоял над туманами, и над ним подымался полный, хотя еще бледный, месяц. Черная тайга, точно заклятая, дремала недвижимо, не шелохнув ни одною веткой. Тишина нарушалась только звоном колокольчика, который гулко носился
в воздухе, отдаваемый эхом ущелья. Сзади слышался такой же звон, только послабее.
— Кстати, — спросил у меня Василий Иванович, когда после чаю мы закурили сигары, продолжая свою беседу, — вы мне ведь еще не рассказали, что такое случилось с вами тот раз
в логу?
Да смотри, Костюша, убегешь ежели, — сам жив от меня не останешься!» Три дня мы
в логу этом прожили, все его дожидались.
Вспомнив хищнические фигуры «бакланов», таинственность сопровождавшего их купца, затем странную неотвязчивость, с какою все они следовали за мною, — я пришел к заключению, что
в логу меня непременно ожидает какое-нибудь приключение.
Я рассказал о своем приключении
в логу, о предчувствии ямщика, об угрозе, которую послал ему один из грабителей, как мне казалось, — купец. Проскуров не проронил ни одного слова.
— Эх вы, упрямец! Ну, да тут-то я вам дам «дружка» [Дружками называют
в Сибири ямщиков, «гоняющих» по вольному найму. (Примеч.
В. Г. Короленко.)] надежного. Он вас доставит
в Б. к молокану. А уж там непременно ночуйте. Ведь ехать-то мимо Чертова
лога придется, место глухое, народец аховый… Хоть свету дождитесь.
— Все
в этом же
логу проклятом. Взорвать бы это место порохом, право! Ямщика убили…
— Бога-то? — усмехнулся бродяга и тряхнул головой. — Давненько что-то я с ним, с богом-то, не считался… А надо бы! Может, еще за ним сколько-нибудь моего замоленного осталось… Вот что, господин, — сказал он, переменив тон, — ничего этого нам не требуется. Что ты пристал? Говорю тебе: линия такая. Вот теперь я с тобой беседую как следует быть, аккуратно. А доведись,
в тайге-матушке или хоть тот раз,
в логу, — тут опять разговор был бы иного роду… Потому — линия другая… Эхма!