Неточные совпадения
— Что-то на дачу больно похоже будет… а впрочем, это все пустяки. Какой зато здесь воздух! Как славно
пахнет!
Право, мне кажется, нигде
в мире так не
пахнет, как
в здешних краях! Да и небо здесь…
— Стой, братцы! Это — из Варавкина дома. — Он схватил Клима за
правую руку, заглянул
в лицо его, обдал
запахом теплой водки и спросил: — Верно? Ну — по совести?
— Дался вам этот Екатерингоф,
право! — с досадой отозвался Обломов. — Не сидится вам здесь? Холодно, что ли,
в комнате, или
пахнет нехорошо, что вы так и смотрите вон?
В другой раз шла мимо меня, почудилось ей, что вином от меня
пахнет… такая,
право!
Да, ты
прав, Боткин, — и гораздо больше Платона, — ты, поучавший некогда нас не
в садах и портиках (у нас слишком холодно без крыши), а за дружеской трапезой, что человек равно может найти «пантеистическое» наслаждение, созерцая пляску волн морских и дев испанских, слушая песни Шуберта и
запах индейки с трюфлями. Внимая твоим мудрым словам, я
в первый раз оценил демократическую глубину нашего языка, приравнивающего
запах к звуку.
В чистый понедельник великий пост сразу вступал
в свои
права. На всех перекрестках раздавался звон колоколов, которые как-то особенно уныло перекликались между собой; улицы к часу ночи почти мгновенно затихали, даже разносчики появлялись редко, да и то особенные, свойственные посту;
в домах слышался
запах конопляного масла. Словом сказать, все как бы говорило: нечего заживаться
в Москве! все, что она могла дать, уже взято!
После обедни я подошел к ним и удивился перемене, которая произошла
в Арсении Потапыче
в каких-нибудь два-три года.
Правая нога почти совсем отнялась, так что Филанида Протасьевна вынуждена была беспрестанно поддерживать его за локоть; язык заплетался, глаза смотрели мутно, слух притупился. Несмотря на то, что день только что начался, от него уж слышался
запах водки.
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к
правому откосу и начиная собою улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его,
в маленьких полутемных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый
запах.
Апраксея долго терла и мыла ее, стирая ее, как белье, прежде чем положила ее
в кастрюлю; когда она, наконец, сварилась, Антон накрыл и убрал стол, поставил перед прибором почерневшую солонку аплике о трех ножках и граненый графинчик с круглой стеклянной пробкой и узким горлышком; потом доложил Лаврецкому певучим голосом, что кушанье готово, — и сам стал за его стулом, обвернув
правый кулак салфеткой и распространяя какой-то крепкий, древний
запах, подобный
запаху кипарисового дерева.
Оставался церемониальный марш. Весь полк свели
в тесную, сомкнутую колонну, пополуротно. Опять выскочили вперед желонеры и вытянулись против
правого фланга, обозначая линию движения. Становилось невыносимо жарко. Люди изнемогали от духоты и от тяжелых испарений собственных тел, скученных
в малом пространстве, от
запаха сапог, махорки, грязной человеческой кожи и переваренного желудком черного хлеба.
Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку,
в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося одеяла высунут остаток
правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый
запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
Александров учился всегда с серединными успехами. Недалекое производство представлялось его воображению каким-то диковинным белым чудом, не имеющим ни формы, ни цвета, ни вкуса, ни
запаха. Одной его заботой было окончить с круглым девятью, что давало
права первого разряда и старшинство
в чине. О последнем преимуществе Александров ровно ничего не понимал, и воспользоваться им ему ни разу
в военной жизни так и не пришлось.
Шабельский.
Паша, дай мне денег. На том свете мы поквитаемся. Я съезжу
в Париж, погляжу на могилу жены, B своей жизни я много давал, роздал половину своего состояния, а потому имею
право просить. К тому же прошу я у друга…
Даже наша Муха начала находить, что мух развелось слишком много, особенно
в кухне. По вечерам потолок покрывался точно живой, двигавшейся сеткой. А когда приносили провизию, мухи бросались на нее живой кучей, толкали друг друга и страшно ссорились. Лучшие куски доставались только самым бойким и сильным, а остальным доставались объедки.
Паша была
права.
Когда
в восьмом часу утра Ольга Ивановна, с тяжелой от бессонницы головой, непричесанная, некрасивая и с виноватым выражением вышла из спальни, мимо нее прошел
в переднюю какой-то господин с черною бородой, по-видимому доктор.
Пахло лекарствами. Около двери
в кабинет стоял Коростелев и
правою рукою крутил юный ус.
Он вяло перевалился на бок и сел на корточки, по-турецки. На обеих руках у него были отрублены все пальцы, за исключением большого на левой руке, но этим единственным пальцем он ловко и быстро набил трубку, придерживая ее культяпкой
правой руки о колено, достал из шапки спички и закурил. Сладковатый, похожий сначала
запахом на резеду, дымок махорки поплыл синими струйками
в воздухе.
—
Право, странно. Я знаю, бывает, что какой-нибудь особенный
запах, или предмет необыкновенной формы, или резкий мотив вызывают
в памяти целую картину из давно пережитого. Я помню: умирал при мне человек; шарманщик-итальянец остановился перед раскрытым окном, и
в ту самую минуту, когда больной уже сказал свои последние бессвязные слова и, закинув голову, хрипел
в агонии, раздался пошлый мотив из «Марты...
Полутораверстный подъем из долины, по которой мы шли, на
правый склон ее показался нам хуже всей дороги.
Запахи, дающие себя знать при приближении ко всякому лагерю, еще прибавляли духоты. Как дошел я — решительно не помню, но все-таки дошел; другие были менее счастливы. Едва таща ноги, мы перестроились
в порядок,
в котором должны были расположиться на отдых, и, едва стоя на ногах, дождались, наконец, благословенного возгласа майора Ф...
В кабинетике
пахло геранями, мятным курением и чуть-чуть нафталином. На
правом окне висела клетка с канарейкой. Когда Иван Вианорыч устремил на нее затуманенный, видящий и невидящий взгляд, птичка суетливо запрыгала по жердочкам, стуча лапками. Наседкин нежно и протяжно свистнул. Канарейка завертела хорошенькой хохлатой головкой, наклоняя ее вниз и набок, и пискнула вопросительно...
Звери с большим еще
правом, чем Ницше, могут сказать: «Мой гений
в моих ноздрях». Они подозрительно потянули носами, подошли к проповеднику и обнюхали его. Шерсть мудреца насквозь была пропитана пронзительным, мерзостным
запахом, который стоит
в клетках полоненных зверей; из пасти несло смрадом; тронул его плечом вольный ливийский лев — мудрец зашатался на ослабевших ногах…
Грехов уже нет, я свят, я имею
право идти
в рай! Мне кажется, что от меня уже
пахнет так же, как от рясы, я иду из-за ширм к дьякону записываться и нюхаю свои рукава. Церковные сумерки уже не кажутся мне мрачными, и на Митьку я гляжу равнодушно, без злобы.
Когда Бронза сидел
в оркестре, то у него прежде всего потело и багровело лицо; было жарко,
пахло чесноком до духоты, скрипка взвизгивала, у
правого уха хрипел контрабас, у левого — плакала флейта, на которой играл рыжий тощий жид с целою сетью красных и синих жилок на лице, носивший фамилию известного богача Ротшильда.
И, припоминая черты хорошенького личика, я невольно размечтался. Картины одна другой краше и соблазнительнее затеснились
в моем воображении и… и, словно
в наказание за грешные мысли, я вдруг почувствовал на своей
правой щеке сильную, жгучую боль. Я схватился за щеку, ничего не поймал, но догадался,
в чем дело:
запахло раздавленным клопом.
И мой приятель через неделю сдержал свое обещание. Это было как раз время — восьмидесятые годы, когда у нас
в обществе и печати заговорили о непротивлении злу, о
праве судить, наказывать, воевать, когда кое-кто из нашей среды стал обходиться без прислуги, уходил
в деревню
пахать, отказывался от мясной пищи и плотской любви.
Столовая обдала Тасю спертым воздухом, где можно было распознать пар чайников, волны папиросного дыма,
запах котлет и пива, шедший из буфета. Налево от входа за прилавком продавала печенье и фрукты женщина с усталым лицом,
в темном платье. Поперек комнаты шли накрытые столы. Вдоль
правой и левой стены столы поменьше, без приборов, за ними уже сидело по двое, по трое. Лакеи мелькали по зале.
Этот старик сидит теперь
в своей пустой избе.
В ней
пахнет холодною сажею. За нетопленою печкою ежится
в темноте затравленный, одичавший дух дома. А с улицы на развалюшку-избу холодно и враждебно смотрят избы, крепкие сознанием своего
права на жизнь.