Неточные совпадения
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и
вороньим криком, летит вся дорога невесть куда
в пропадающую даль, и что-то страшное заключено
в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только
небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений,
в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал
в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем
ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими
небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся
в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
Пушки замолчали. Серенькое
небо украсилось двумя заревами, одно — там, где спускалось солнце, другое —
в стороне Пресни. Как всегда под вечер, кружилась стая галок и
ворон. Из переулка вырвалась лошадь, —
в санках сидел согнувшись Лютов.
У ворот своего дома стоял бывший чиновник казенной палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, — стоял и смотрел
в небо, как бы нюхая воздух.
Ворон и галок
в небе сегодня значительно больше. Ивков, указывая пальцем на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
— Secundo, я шляхтич славного герба,
в котором вместе с «копной и
вороной» недаром обозначается крест
в синем поле. Яскульские, будучи хорошими рыцарями, не раз меняли мечи на требники и всегда смыслили кое-что
в делах
неба, поэтому ты должна мне верить. Ну а
в остальном, что касается orbisterrarum, то есть всего земного, слушай, что тебе скажет пан Максим Яценко, и учись хорошо.
Пришла осень. Желтые листья падали с деревьев и усеяли берега; зелень полиняла; река приняла свинцовый цвет;
небо было постоянно серо; дул холодный ветер с мелким дождем. Берега реки опустели: не слышно было ни веселых песен, ни смеху, ни звонких голосов по берегам; лодки и барки перестали сновать взад и вперед. Ни одно насекомое не прожужжит
в траве, ни одна птичка не защебечет на дереве; только галки и
вороны криком наводили уныние на душу; и рыба перестала клевать.
Наконец роковое утро настало, и
в небе послышалось усиленное карканье
ворон и галок, которые, чуя близкую кровь, слетались отовсюду
в Китай-город, кружились стаями над площадью и унизывали черными рядами церковные кресты, князьки и гребни домов и самые виселицы.
Тарантас встряхнулся, заболтал колокольчик, лошадиные спины заскакали живее. Между тем на
небе, казалось, действительно что-то надумано. На горизонте все потемнело, солнце низко купалось
в тучах, красное, чуть видное, зенит угасал, и туманы взбирались все смелее и выше. Шептали березы, шуршали тощие хлеба, где-то
в листве каркала одинокая
ворона.
Он протер глаза и глянул вверх: высоко
в небе над его головой плавает
ворон.
И погода была неприятная.
Небо хмурилось, носились
вороны и каркали. Над самою головою Передонова каркали они, точно дразнили и пророчили еще новые, еще худшие неприятности. Передонов окутал шею шарфом и думал, что
в такую погоду и простудиться не трудно.
Уже дважды падал мокрый весенний снег — «внук за дедом приходил»; дома и деревья украсились ледяными подвесками, бледное, но тёплое солнце марта радугой играло
в сосульках льда, а заспанные окна домов смотрели
в голубое
небо, как прозревшие слепцы. Галки и
вороны чинили гнёзда;
в поле, над проталинами, пели жаворонки, и Маркуша с Борисом
в ясные дни ходили ловить их на зеркало.
Ох, не помню я эту песню,
помню только немного.
Пел козак про пана про Ивана:
Ой, пане, ой, Иване!..
Умный пан много знает…
Знает, что ястреб
в небе летает,
ворон побивает…
Ой, пане, ой, Иване!..
А того ж пан не знает,
Как на свете бывает, —
Что у гнезда и
ворона ястреба побивает…
Безотраднейшая картина: горсть людей, оторванных от света и лишенных всякой тени надежд на лучшее будущее, тонет
в холодной черной грязи грунтовой дороги. Кругом все до ужаса безобразно: бесконечная грязь, серое
небо, обезлиственные, мокрые ракиты и
в растопыренных их сучьях нахохлившаяся
ворона. Ветер то стонет, то злится, то воет и ревет.
Эмилия крепко оперлась на его руку. Герой мой
в одно и то же время блаженствовал и сгорал стыдом. Между тем погода совершенно переменилась;
в воздухе сделалось так тихо, что ни один листок на деревьях не шевелился; на
небе со всех сторон надвигались черные, как
вороново крыло, тучи, и начинало уж вдали погремливать.
Мальчик перестал читать и задумался.
В избушке стало совсем тихо. Стучал маятник, за окном плыли туманы… Клок
неба вверху приводил на память яркий день где-то
в других местах, где весной поют соловьи на черемухах… «Что это за жалкое детство! — думал я невольно под однотонные звуки этого детского голоска. — Без соловьев, без цветущей весны… Только вода да камень, заграждающий взгляду простор божьего мира. Из птиц — чуть ли не одна
ворона, по склонам — скучная лиственница да изредка сосна…»
С утра дул неприятный холодный ветер с реки, и хлопья мокрого снега тяжело падали с
неба и таяли сразу, едва достигнув земли. Холодный, сырой, неприветливый ноябрь, как злой волшебник, завладел природой… Деревья
в приютском саду оголились снова. И снова с протяжным жалобным карканьем носились голодные
вороны, разыскивая себе коры… Маленькие нахохлившиеся воробышки, зябко прижавшись один к другому, качались на сухой ветке шиповника, давно лишенного своих летних одежд.
Потом я заметил большого
ворона. Наподобие хищной птицы, он парил
в воздухе. Я узнал его по мелодичному карканью.
Ворон описывал спиральные круги и поднимался все выше и выше. Скоро ветви деревьев заслонили
небо, и я совсем потерял его из виду.
С юго-запада тянулись хмурые тучи, но уже кое-где между ними были просветы и сквозь них проглядывало голубое
небо. Оно казалось таким ясным и синим, словно его вымыли к празднику. Запорошенные снегом деревья, камни, пни, бурелом и молодые елочки покрылись белыми пушистыми капюшонами. На сухостойной лиственице сидела
ворона. Она каркала, кивая
в такт головою, и неизвестно, приветствовала ли она восходящее солнце или смеялась над нашей неудачей.
Нежно и ласково я погладил Жучку по голове. Она прижалась мордой к моему колену, и я любовно гладил ее, как ребенка. Все кругом незаметно сливалось во что-то целое. Я смотрел раскрывающимися, новыми глазами. Это деревья, галки и
вороны на голых ветвях,
в сереющем
небе…
В них тоже есть это? Это — не сознаваемое, не выразимое ни словом, ни мыслью? И главное — общее, единое?