Неточные совпадения
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал
в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной
минуты) и едва вломился
в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны
воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Вронский был
в эту зиму произведен
в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и
в пять
минут воспоминания безобразных сцен, виденных им
в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся
в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею с ее раскаянием и ее мужем, было твердо решено
в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть
в воспоминании те
минуты счастия, которые он знал с ней, которые так мало ценимы им были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
С необыкновенною быстротой, как это бывает
в минуты волнения, мысли и
воспоминания толпились
в голове Дарьи Александровны.
И опять
в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце жестокое
воспоминание смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба
в ту
минуту, как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Потом, при
воспоминании об этой
минуте, Раскольникову представлялось все
в таком виде...
К вам
в комнату на несколько
минут;
Там стены, воздух — всё приятно!
Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут
Воспоминания об том, что невозвратно!
Не засижусь, войду, всего
минуты две,
Потом, подумайте, член А́нглийского клуба,
Я там дни целые пожертвую молве
Про ум Молчалина, про душу Скалозуба.
Дядя Хрисанф, пылая, волнуясь и потея, неустанно бегал из комнаты
в кухню, и не однажды случалось так, что
в грустную
минуту воспоминаний о людях, сидящих
в тюрьмах, сосланных
в Сибирь, раздавался его ликующий голос...
В таких
воспоминаниях он провел всю ночь, не уснув ни
минуты, и вышел на вокзал
в Петербурге полубольной от усталости и уже почти равнодушный к себе.
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько
минут поглядела лучистыми глазами прямо ему
в глаза, потом задумалась, положив голову на плечо мужа.
В ее
воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая, стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
А дело, кажется, было ясно как день: несмотря на самую святую дружбу, несмотря на пансионские
воспоминания и также на то, что
в минуту жизни трудную Агриппина Филипьевна перехватывала у Хионии Алексеевны сотню-другую рублей, — несмотря на все это, Агриппина Филипьевна держала Хионию Алексеевну
в известной зависимости, хотя эта зависимость и выражалась
в самой мягкой, дружеской форме.
— Знаю, — безучастно произнес Алеша, и вдруг мелькнул у него
в уме образ брата Дмитрия, но только мелькнул, и хоть напомнил что-то, какое-то дело спешное, которого уже нельзя более ни на
минуту откладывать, какой-то долг, обязанность страшную, но и это
воспоминание не произвело никакого на него впечатления, не достигло сердца его,
в тот же миг вылетело из памяти и забылось. Но долго потом вспоминал об этом Алеша.
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни на
минуту, кроме тех часов, которые должен был проводить
в гошпитале и Академии; так прожила она около месяца, и все время были они вместе, и сколько было рассказов, рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было
воспоминаний о прежней жизни вместе, и сколько было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый день целый вечер ездили по окрестностям Петербурга и восхищались ими; человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются люди; они читали, они играли
в дурачки, они играли
в лото, она даже стала учиться играть
в шахматы, как будто имела время выучиться.
Катерина Васильевна стала собирать все свои
воспоминания о Вере Павловне, но
в них только и нашлось первое впечатление, которое сделала на нее Вера Павловна; она очень живо описала ее наружность, манеру говорить, все что бросается
в глаза
в минуту встречи с новым человеком; но дальше, дальше у нее
в воспоминаниях уже, действительно, не было почти ничего, относящегося к Вере Павловне: мастерская, мастерская, мастерская, — и объяснения Веры Павловны о мастерской; эти объяснения она все понимала, но самой Веры Павловны во все следующее время, после первых слов встречи, она уж не понимала.
«Пять лет тому назад я женился. Первый месяц, the honey-moon, [медовый месяц (англ.)] провел я здесь,
в этой деревне. Этому дому обязан я лучшими
минутами жизни и одним из самых тяжелых
воспоминаний.
— Вот был профессор-с — мой предшественник, — говорил мне
в минуту задушевного разговора вятский полицмейстер. — Ну, конечно, эдак жить можно, только на это надобно родиться-с; это
в своем роде, могу сказать, Сеславин, Фигнер, — и глаза хромого майора, за рану произведенного
в полицмейстеры, блистали при
воспоминании славного предшественника.
Долго я сам
в себе таил восторги; застенчивость или что-нибудь другое, чего я и сам не знаю, мешало мне высказать их, но на Воробьевых горах этот восторг не был отягчен одиночеством, ты разделял его со мной, и эти
минуты незабвенны, они, как
воспоминания о былом счастье, преследовали меня дорогой, а вокруг я только видел лес; все было так синё, синё, а на душе темно, темно».
Ветер шевелил прядь волос, свесившуюся из-под его шляпы, и тянулся мимо его уха, как протяжный звон эоловой арфы. Какие-то смутные
воспоминания бродили
в его памяти;
минуты из далекого детства, которое воображение выхватывало из забвения прошлого, оживали
в виде веяний, прикосновений и звуков… Ему казалось, что этот ветер, смешанный с дальним звоном и обрывками песни, говорит ему какую-то грустную старую сказку о прошлом этой земли, или о его собственном прошлом, или о его будущем, неопределенном и темном.
Тут было все, что теснилось
в его
воспоминании, когда он, за
минуту перед тем, молча и опустив голову, прислушивался к впечатлениям из пережитого прошлого.
Но только что он заметил
в себе это болезненное и до сих пор совершенно бессознательное движение, так давно уже овладевшее им, как вдруг мелькнуло пред ним и другое
воспоминание, чрезвычайно заинтересовавшее его: ему вспомнилось, что
в ту
минуту, когда он заметил, что всё ищет чего-то кругом себя, он стоял на тротуаре у окна одной лавки и с большим любопытством разглядывал товар, выставленный
в окне.
Но когда я,
в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже
в ту самую
минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при
воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
В день
воспоминаний лицейских я получил письмо твое от 8 апреля, любезный друг Малиновский; ты, верно, не забыл 9 июня [9 июня — день окончания выпускных экзаменов для лицеистов 1-го выпуска,
в 1817 г.] и, глядя на чугунное кольцо, которому
минуло 21 год, мысленно соединился со всеми товарищами, друзьями нашей юности.
Покуда происходила
в доме раскладка, размещение привезенных из Уфы вещей и устройство нового порядка, я с Евсеичем ходил гулять, разумеется, с позволения матери, и мы успели осмотреть Бугуруслан, быстрый и омутистый, протекавший углом по всему саду, летнюю кухню, остров, мельницу, пруд и плотину, и на этот раз все мне так понравилось, что
в одну
минуту изгладились
в моем
воспоминании все неприятные впечатления, произведенные на меня двукратным пребыванием
в Багрове.
Да, чем дальше подвигаюсь я
в описании этой поры моей жизни, тем тяжелее и труднее становится оно для меня. Редко, редко между
воспоминаниями за это время нахожу я
минуты истинного теплого чувства, так ярко и постоянно освещавшего начало моей жизни. Мне невольно хочется пробежать скорее пустыню отрочества и достигнуть той счастливой поры, когда снова истинно нежное, благородное чувство дружбы ярким светом озарило конец этого возраста и положило начало новой, исполненной прелести и поэзии, поре юности.
Все эти
воспоминания в настоящую
минуту довольно живо представлялись Павлу, и смутное детское чувство говорило
в нем, что вся эта жизнь, — с полями, лесами, с охотою, лошадьми, — должна была навеки кончиться для него, и впереди предстояло только одно: учиться.
Но
в такие
минуты мы все слушали ее обыкновенно даже с беспокойством, потому что
в ее
воспоминаниях были темы, которых нельзя было касаться.
Конечно, как
воспоминание, это еще может иметь свою прелесть, но смею вас уверить, что
в настоящее время я не имею ни малейшего желания, даже
в течение одной
минуты, быть впроголодь…
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось
в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись
минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно,
в его голове носились терзающие
воспоминания.
Она задумалась на
минуту, как бы ища
в своих
воспоминаниях.
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно прошла, но
в душе оставалось еще живое и трогательное
воспоминание прошедшей детской любви. Мне случалось
в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько
минут и возвращалось снова не скоро.
— Ces vauriens, ces malheureux!.. [Эти негодяи, эти презренные!.. (фр.)] — начал было он задрожавшим от негодования голосом; болезненное и ненавистное
воспоминание отозвалось
в его сердце мучительно. На
минуту он как бы забылся.
Сидел Дадонов
в большом истрепанном кресле, подаренном ему покойным историком Погодиным,"
в воспоминание приятно проведенных
минут"; на нем была надета чистая белая рубашка, а на ногах лежало ситцевое стеганое одеяло; очевидно, что домашние были заранее предуведомлены об нашем посещении.
Притупленное воображение силилось создать какие-то образы, помертвелая память пробовала прорваться
в область прошлого, но образы выходили разорванные, бессмысленные, а прошлое не откликалось ни единым
воспоминанием, ни горьким, ни светлым, словно между ним и настоящей
минутой раз навсегда встала плотная стена.
Я оглядел его с любопытством, и мне показался странным этот быстрый прямой вопрос от Алея, всегда деликатного, всегда разборчивого, всегда умного сердцем: но, взглянув внимательнее, я увидел
в его лице столько тоски, столько муки от
воспоминаний, что тотчас же нашел, что ему самому было очень тяжело и именно
в эту самую
минуту.
Меж явью и сном встало
воспоминание о тех
минутах в вагоне, когда я начал уже плохо сознавать свое положение. Я помню, как закат махал красным платком
в окно, проносящееся среди песчаных степей. Я сидел, полузакрыв глаза, и видел странно меняющиеся профили спутников, выступающие один из-за другого, как на медали. Вдруг разговор стал громким, переходя, казалось мне,
в крик; после того губы беседующих стали шевелиться беззвучно, глаза сверкали, но я перестал соображать. Вагон поплыл вверх и исчез.
Но эти
минуты очень редки; по большей части мы не умеем ни оценить их
в настоящем, ни дорожить ими, даже пропускаем их чаще всего сквозь пальцы, убиваем всякой дрянью, и они проходят мимо человека, оставляя после себя болезненное щемление сердца и тупое
воспоминание чего-то такого, что могло бы быть хорошо, но не было.
И — представьте себе мою прелестнейшую
минуту в этом гадком
воспоминании! — нас всех, маленьких детей, точно проникла одна электрическая искра, мы все рванулись к Локоткову и закричали...
Вскоре перед ним сверкнуло маленькое озеро, окаймленное, как бахромою, купами ольхи, орешника и ветел. Еще
минута, и показалась Ока во всем своем величии; еще шаг, и он очутился на тропинке у берегового углубления, увидел площадку — эту площадку, заменявшую ему целую родину. Каждый предмет, попадавший на глаза, вызывал
в душе его дорогие
воспоминания. Ваня перешел ручей — свидетель детских игр…
Это
воспоминание опять меня вернуло
в Дом Герцена, к только что пережитым
минутам.
Этот смирный человек решительно не мог ничем произвести
в Доре дурное впечатление, но она, очевидно, просто-напросто не хотела никаких знакомств. Ей просто не хотелось иметь перед глазами и на слуху ничего способного каждую
минуту напомнить о России, с
воспоминанием о которой связывалось кое-что другое, смутное, но тяжелое, о котором лучше всего не хотелось думать.
Тогда она, по наружности по крайней мере, как бы не обратила на то большого внимания и даже проговорила: «Все фарсы этот господин выкидывает!» Но
в настоящую
минуту Елена, как бы против воли, припомнила о других пистолетах, на ящике которых она сделала надпись своею рукой; со свойственной, однако, ей силой характера, она поспешила отогнать от себя это
воспоминание и начала разговаривать с Жуквичем.
И притом не просто
в разрез, а
в такую
минуту, когда это большинство, совершенно довольное собой и полное
воспоминаний о недавних торжествах, готово всякого апологиста разорвать на куски и самым веским и убедительным доказательствам противопоставить лишь голое fin de nonrecevoir? [отказ дать судебному делу законный ход.]
Может быть и то, что после того, что случилось, все предшествующие
минуты в моем
воспоминании получили мрачный оттенок.
Бегушев не без удовольствия покачивался
в спокойном фаэтоне:
в настоящие
минуты он был хоть и не
в веселом, то, по крайней мере,
в довольно покойном расположении духа, и мысли его мало-помалу устремились на
воспоминание о Домне Осиповне: то, что она теперь делала и какого рода жизнь вела, ему и вообразить было противно, но у него существовало прошедшее с Домной Осиповной, и хорошее прошедшее.
Кто из вас бывал на берегах светлой <Суры>? — кто из вас смотрелся
в ее волны, бедные
воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! — читатель! не они ли были свидетелями твоего счастия или кровавой гибели твоих прадедов!.. но нет!.. волна, окропленная слезами твоего восторга или их кровью, теперь далеко
в море, странствует без цели и надежды или
в минуту гнева расшиблась об утес гранитный!
И перед ним начал развиваться длинный свиток
воспоминаний, и он
в изумлении подумал: ужели их так много? отчего только теперь они все вдруг, как на праздник, являются ко мне?.. и он начал перебирать их одно по одному, как девушка иногда гадая перебирает листки цветка, и
в каждом он находил или упрек или сожаление, и он мог по особенному преимуществу, дающемуся почти всем
в минуты сильного беспокойства и страдания, исчислить все чувства, разбросанные, растерянные им на дороге жизни: но увы! эти чувства не принесли плода; одни, как семена притчи, были поклеваны хищными птицами, другие потоптаны странниками, иные упали на камень и сгнили от дождей бесполезно.
—
В таком случае скажу вам следующее: лучше не поднимать! Ни духа, ни вообще… ничего! Конечно, намерения ваши не были вполне противозаконны, но, знаете ли, само слово «поднять»… «Поднять» всяко можно… понимаете: поднять! Нет уж пожалуйста! пускай это праздное слово не омрачает
воспоминания о светлых
минутах, которые мы провели при первом знакомстве с вами! Выкиньте его из головы!
Батюшка уже был извещен о предстоящей перемене и как раз
в эту
минуту беседовал об этом деле с матушкой. Оба не знали за собой никакой вины и потому не только не сомневались, подобно мне, но прямо радовались, что и у нас на селе заведется свой jeune home [Молодой человек (фр.)]. Так что когда я после первых приветствий неожиданно нарисовал перед ними образ станового пристава
в том виде,
в каком он сложился на основании моих дореформенных
воспоминаний, то они даже удивились.
«Мне
в нынешнем году
минет двадцать восемь лет. Вот мои первые
воспоминания...
С этой же
минуты он окончательно делается продуктом принявшей его среды. Являются особенные обряды, своеобразные обычаи и еще более своеобразные понятия, которые закрывают плотною завесой остальные обрывки
воспоминаний скудного школьного прошлого. Безазбучность становится единственною творческою силой, которая должна водворить
в мире порядок и всеобщее безмолвие.