Неточные совпадения
Стародум.
В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и
будешь человек во всякое время. На все прочее
мода: на умы
мода, на знания
мода, как на пряжки, на пуговицы.
Я отвечал, что много
есть людей, говорящих то же самое; что
есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все
моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и
в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво...
Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек
в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на
моду, из-под которого видна
была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом.
Многие из чиновников и благородного дворянства тоже невольно подумывали об этом и, зараженные мистицизмом, который, как известно,
был тогда
в большой
моде, видели
в каждой букве, из которых
было составлено слово «Наполеон», какое-то особенное значение; многие даже открыли
в нем апокалипсические цифры.
Многие дамы
были хорошо одеты и по
моде, другие оделись во что Бог послал
в губернский город.
— Понимаю-с: вы истинно желаете такого цвета, какой нонче
в Пе<тербурге
в моду> входит.
Есть у меня сукно отличнейшего свойства. Предуведомляю, что высокой цены, но и высокого достоинства.
Но нет: я думаю, ты все
был бы тот же, хотя бы даже воспитали тебя по
моде, пустили бы
в ход и жил бы ты
в Петербурге, а не
в захолустье.
Но куклы даже
в эти годы
Татьяна
в руки не брала;
Про вести города, про
модыБеседы с нею не вела.
И
были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою
в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она
в горелки не играла,
Ей скучен
был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
Тут
был, однако, цвет столицы,
И знать, и
моды образцы,
Везде встречаемые лица,
Необходимые глупцы;
Тут
были дамы пожилые
В чепцах и
в розах, с виду злые;
Тут
было несколько девиц,
Не улыбающихся лиц;
Тут
был посланник, говоривший
О государственных делах;
Тут
был в душистых сединах
Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно.
Как он, она
была одета
Всегда по
моде и к лицу;
Но, не спросясь ее совета,
Девицу повезли к венцу.
И, чтоб ее рассеять горе,
Разумный муж уехал вскоре
В свою деревню, где она,
Бог знает кем окружена,
Рвалась и плакала сначала,
С супругом чуть не развелась;
Потом хозяйством занялась,
Привыкла и довольна стала.
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут
в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы
будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не
в моде в наши дни.
Но та, сестры не замечая,
В постеле с книгою лежит,
За листом лист перебирая,
И ничего не говорит.
Хоть не являла книга эта
Ни сладких вымыслов поэта,
Ни мудрых истин, ни картин,
Но ни Виргилий, ни Расин,
Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека,
Ни даже Дамских
Мод Журнал
Так никого не занимал:
То
был, друзья, Мартын Задека,
Глава халдейских мудрецов,
Гадатель, толкователь снов.
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не
было от стыда. И он стал говорить: «Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь
в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла. Должно
быть, он сжалился надо мною, так как посоветовал сходить
в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
Павел Петрович ни одного вечера не проводил дома, славился смелостию и ловкостию (он ввел
было гимнастику
в моду между светскою молодежью) и прочел всего пять-шесть французских книг.
Свою биографию Елена рассказала очень кратко и прерывая рассказ длинными паузами: бабушка ее Ивонна Данжеро
была акробаткой
в цирке, сломала ногу, а потом сошлась с тамбовским помещиком, родила дочь, помещик помер, бабушка открыла магазин
мод в Тамбове.
— Меня эти вопросы волнуют, — говорила она, глядя
в небо. — На святках Дронов водил меня к Томилину; он
в моде, Томилин. Его приглашают
в интеллигентские дома, проповедовать. Но мне кажется, что он все на свете превращает
в слова. Я
была у него и еще раз, одна; он бросил меня, точно котенка
в реку,
в эти холодные слова, вот и все.
В помещение под вывеской «Магазин
мод» входят, осторожно и молча, разнообразно одетые, но одинаково смирные люди, снимают верхнюю одежду, складывая ее на прилавки, засовывая на пустые полки; затем они, «гуськом» идя друг за другом, спускаются по четырем ступенькам
в большую, узкую и длинную комнату, с двумя окнами
в ее задней стене, с голыми стенами, с печью и плитой
в углу, у входа: очевидно — это
была мастерская.
— Прозевал книгу, уже набирают. Достал оттиски первых листов. Прозевал, черт возьми! Два сборничка выпустил, а третий — ускользнул. Теперь, брат, пошла
мода на сборники. От беков, Луначарского, Богданова, Чернова и до Грингмута, монархиста, все предлагают товар мыслишек своих оптом и
в розницу. Ходовой товар. Что
будем есть?
— Нет, ей-богу, ты подумай, — лежит мужчина
в постели с женой и упрекает ее, зачем она французской революцией не интересуется! Там
была какая-то мадам, которая интересовалась, так ей за это голову отрубили, — хорошенькая карьера, а? Тогда такая парижская
мода была — головы рубить, а он все их сосчитал и рассказывает, рассказывает… Мне казалось, что он меня хочет запугать этой… головорубкой, как ее?
Климу Ивановичу уже знакомо
было нечто подобное, вопрос о достоверности знания, сдвиг мысли
в сторону религии, метафизики — все это очень
в моде.
— Обрейте бороду! — сказала она, — вы
будете еще лучше. Кто это выдумал такую нелепую
моду — бороды носить? У мужиков переняли! Ужели
в Петербурге все с бородами ходят?
Она, как женщина, не хотела
быть смешною
в своем платье и поняла, что каждая женщина должна иметь свой костюм, чего тысячи и сотни тысяч женщин никогда не поймут — только бы одеться по
моде.
Улеглись ли партии? сумел ли он поддержать порядок, который восстановил? тихо ли там? — вот вопросы, которые шевелились
в голове при воспоминании о Франции. «
В Париж бы! — говорил я со вздохом, — пожить бы там,
в этом омуте новостей, искусств,
мод, политики, ума и глупостей, безобразия и красоты, глубокомыслия и пошлостей, — пожить бы эпикурейцем, насмешливым наблюдателем всех этих проказ!» «А вот Испания с своей цветущей Андалузией, — уныло думал я, глядя
в ту сторону, где дед указал
быть испанскому берегу.
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же
было жирное и красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как
в военной службе, прекрасная одежда. Там это
был всегда чистый, по последней
моде облегавший его плечи и грудь мундир или тужурка; теперь это
было по последней
моде статское платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он
был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову
было под 40), они
были на «ты».
Привалов шел за Василием Назарычем через целый ряд небольших комнат, убранных согласно указаниям
моды последних дней. Дорогая мягкая мебель, ковры, бронза, шелковые драпировки на окнах и дверях — все дышало роскошью, которая невольно бросалась
в глаза после скромной обстановки кабинета.
В небольшой голубой гостиной стояла новенькая рояль Беккера; это
было новинкой для Привалова, и он с любопытством взглянул на кучку нот, лежавших на пюпитре.
Одет он
был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из
моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил.
Но убранство комнат также не отличалось особым комфортом: мебель
была кожаная, красного дерева, старой
моды двадцатых годов; даже полы
были некрашеные; зато все блистало чистотой, на окнах
было много дорогих цветов; но главную роскошь
в эту минуту, естественно, составлял роскошно сервированный стол, хотя, впрочем, и тут говоря относительно: скатерть
была чистая, посуда блестящая; превосходно выпеченный хлеб трех сортов, две бутылки вина, две бутылки великолепного монастырского меду и большой стеклянный кувшин с монастырским квасом, славившимся
в околотке.
—
Быть невеселым, это как кому угодно, — сказал Бьюмонт: — но скучать, по моему мнению, неизвинительно, Скука
в моде у наших братьев, англичан; но мы, американцы, не знаем ее.
Идиллия нынче не
в моде, и я сам вовсе не люблю ее, то
есть лично я не люблю, как не люблю гуляний, не люблю спаржи, — мало ли, до чего я не охотник? ведь нельзя же одному человеку любить все блюда, все способы развлечений; но я знаю, что эти вещи, которые не по моему личному вкусу, очень хорошие вещи, что они по вкусу, или
были бы по вкусу, гораздо большему числу людей, чем те, которые, подобно мне, предпочитают гулянью — шахматную игру, спарже — кислую капусту с конопляным маслом; я знаю даже, что у большинства, которое не разделяет моего вкуса к шахматной игре, и радо
было бы не разделять моего вкуса к кислой капусте с конопляным маслом, что у него вкусы не хуже моих, и потому я говорю: пусть
будет на свете как можно больше гуляний, и пусть почти совершенно исчезнет из света, останется только античною редкостью для немногих, подобных мне чудаков, кислая капуста с конопляным маслом!
Им кажется, что идиллия недоступна, потому они и придумали: «пусть она
будет не
в моде».
— Ну-ну, ешь-ка,
ешь! Мопс да мопс, заладила одно! Нынче мопсы-то
в моде, втридорога за них дают!.. А котлетка-то, кажется, пригорела… Эй, кто там! позвать сюда Сысойку-повара!
Лица их, впрочем, значительно портило употребление белил и румян, а также совсем черные зубы,
в подражание городским купчихам, у которых
в то время
была такая
мода.
Так как
в то время существовала
мода подстригать деревья (
мода эта проникла
в Пошехонье… из Версаля!), то тени
в саду почти не существовало, и весь он раскинулся на солнечном припеке, так что и гулять
в нем охоты не
было.
— Хорошие-то французы, впрочем, не одобряют. Я от Егорова к Сихлерше [Известный
в то время магазин
мод.] забежал, так она так-таки прямо и говорит: «Поверите ли, мне даже француженкой называться стыдно! Я бы, говорит, и веру свою давно переменила, да жду, что дальше
будет».
Магизм
был очень популярен, очень
в моде.
В семидесятых годах формы у студентов еще не
было, но все-таки они соблюдали
моду, и студента всегда можно
было узнать и по манерам, и по костюму. Большинство, из самых радикальных,
были одеты по
моде шестидесятых годов: обязательно длинные волосы, нахлобученная таинственно на глаза шляпа с широченными полями и иногда — верх щегольства — плед и очки, что придавало юношам ученый вид и серьезность. Так одевалось студенчество до начала восьмидесятых годов, времени реакции.
Трактир Тестова
был из тех русских трактиров, которые
в прошлом столетии
были в большой
моде, а потом уже стали называться ресторанами.
После убийства Александра II, с марта 1881 года, все московское дворянство носило год траур и парикмахеры на них не работали. Барские прически стали носить только купчихи, для которых траура не
было. Барских парикмахеров за это время съел траур. А с 1885 года французы окончательно стали добивать русских мастеров, особенно Теодор, вошедший
в моду и широко развивший дело…
В те годы курение папирос только начинало вытеснять нюхательный табак, но все же он
был еще долго
в моде.
Ловкий Петр Кирилыч первый придумал «художественно» разрезать такой пирог.
В одной руке вилка,
в другой ножик; несколько взмахов руки, и
в один миг расстегай обращался
в десятки тоненьких ломтиков, разбегавшихся от центрального куска печенки к толстым румяным краям пирога, сохранившего свою форму. Пошла эта
мода по всей Москве, но мало кто умел так «художественно» резать расстегаи, как Петр Кирилыч, разве только у Тестова — Кузьма да Иван Семеныч. Это
были художники!
Около прилавка хлопочут, расхваливают товар и бесперебойно врут приказчики
в засаленных долгополых поддевках и заскорузлых фартуках. На поясе у них — целый ассортимент ножей, которые чистятся только на ночь. Чистота
была здесь не
в моде.
Парижский сатанизм модерн, который
был одно время
в моде и которого коснулся Гюисманс
в период своего декадентства, даже не страшен, слишком жалок и ничтожен.
Сверх же того
в стихотворении, так, как и во всех вещах, может господствовать
мода, и если она хотя несколько имеет
в себе естественного, то принята
будет без прекословия.
Ревнив он
будет, тем лучше: более удовольствия
в украденных утехах; с первой ночи приучить его можно не следовать глупой старой
моде с женою спать вместе.
Наливки там, вишневки разные — а не понимают того, что на это
есть шампанское!» «А за столом-то какое невежество: молодец
в поддевке прислуживает либо девка!» «Я, — говорит, —
в здешнем городе только и вижу невежество да необразование; для того и хочу
в Москву переехать, и
буду там
моду всякую подражать».
К тому времени
был в ужасной
моде и только что прогремел
в высшем свете прелестный роман Дюма-фиса «La dame aux camеlias», [«Дама с камелиями» (фр.).] поэма, которой, по моему мнению, не суждено ни умереть, ни состариться.
В одной одежде
была полная перемена: всё платье
было другое, сшитое
в Москве и хорошим портным; но и
в платье
был недостаток: слишком уж сшито
было по
моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и, сверх того, на человека, нисколько этим не интересующегося, так что при внимательном взгляде на князя слишком большой охотник посмеяться, может
быть, и нашел бы чему улыбнуться.
Настроенный вечером и не желая
петь перед Лаврецким, но чувствуя прилив художнических ощущений, он пустился
в поэзию: прочел хорошо, но слишком сознательно и с ненужными тонкостями, несколько стихотворений Лермонтова (тогда Пушкин не успел еще опять войти
в моду) — и вдруг, как бы устыдясь своих излияний, начал, по поводу известной «Думы», укорять и упрекать новейшее поколение; причем не упустил случая изложить, как бы он все повернул по-своему, если б власть у него
была в руках.
Пока не
было гостей, он с Исай Саввичем потихоньку разучивали «pas d'Espagne» [Падеспань (франц.)] — танец, начинавший входить
в то время
в моду.
— Вот я вам и предлагаю, господин Горизонт, — не найдется ли у вас невинных девушек? Теперь на них громадный спрос. Я с вами играю
в открытую. За деньгами мы не постоим. Теперь это
в моде. Заметьте, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совершенно
в том же виде,
в каком они
были. Это, вы понимаете, — маленький разврат,
в котором я никак не могу разобраться…