Неточные совпадения
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых,
была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно
было назвать красивой, но на Маргариту она
уже совсем не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
Стало
совсем темно, так
темно, что в нескольких шагах нельзя
уже было рассмотреть ни черной земли на солонцах, ни темных силуэтов деревьев. Комары нестерпимо кусали шею и руки. Я прикрыл лицо сеткой. Дерсу сидел без сетки и, казалось, совершенно не замечал их укусов.
В коридоре
было уже почти
совсем темно.
Ночь
была тихая, теплая, светлая, — петербургская ночь начала июня месяца, но в густом, тенистом парке, в аллее, где он находился,
было почти
уже совсем темно.
Когда плот тяжело подвалил к берегу,
было почти
уже совсем темно.
Между тем начинало становиться
темно. «Погибшее, но милое создание!» — думал Калинович, глядя на соседку, и в душу его запало не
совсем, конечно, бескорыстное, но все-таки доброе желание: тронуть в ней, может
быть давно
уже замолкнувшие, но все еще чуткие струны, которые, он верил, живут в сердце женщины, где бы она ни
была и чем бы ни
была.
Рассуждая таким образом, мы дошли до террасы. На дворе
было уже почти
совсем темно. Дядя действительно
был один, в той же комнате, где произошло мое побоище с Фомой Фомичом, и ходил по ней большими шагами. На столах горели свечи. Увидя меня, он бросился ко мне и крепко сжал мои руки. Он
был бледен и тяжело переводил дух; руки его тряслись, и нервическая дрожь пробегала временем по всему его телу.
Уж было совсем темно, когда они, разговаривая таким образом, подходили к станице.
Между тем ночь
уже совсем опустилась над станицей. Яркие звезды высыпали на темном небе. По улицам
было темно и пусто. Назарка остался с казачками на завалинке, и слышался их хохот, а Лукашка, отойдя тихим шагом от девок, как кошка пригнулся и вдруг неслышно побежал, придерживая мотавшийся кинжал, не домой, а по направлению к дому хорунжего. Пробежав две улицы и завернув в переулок, он подобрал черкеску и сел наземь в тени забора. «Ишь, хорунжиха! — думал он про Марьяну: — и не пошутит, чорт! Дай срок».
Была одна до того старая, что казалось, вот-вот сейчас разрушится: она поводила обнаженными, страшными, темно-серыми плечами и, прикрыв рот веером, томно косилась на Ратмирова
уже совсем мертвыми глазами; он за ней ухаживал; ее очень уважали в высшем свете как последнюю фрейлину императрицы Екатерины.
На улице темнело, а в комнате
уже было совсем темно. Ветер качал липы, сучья их царапались о стены дома, точно холодно им
было и они просились в комнаты…
В комнате
узкой, тесной и низкой, загроможденной огромным платяным шкафом и забросанной картонками, тряпьем и всяческим одежным хламом, —
было почти
совсем темно. Огарок, светивший на столе в конце комнаты,
совсем потухал, изредка чуть-чуть вспыхивая. Через несколько минут должна
была наступить совершенная тьма.
Он засыпал беспокойно. Что-то новое, еще более спутавшее дело, вдруг откудова-то появившееся, тревожило его теперь, и он чувствовал в то же время, что ему почему-то стыдно
было этой тревоги. Он
уже стал
было забываться, но какой-то шорох вдруг его разбудил. Он тотчас же оглянулся на постель Павла Павловича. В комнате
было темно (гардины
были совсем спущены), но ему показалось, что Павел Павлович не лежит, а привстал и сидит на постели.
Оттого что окно
было заперто ставнями, а лампа едва горела, в комнате
было темно. Ее лицо, лежавшее
совсем близко от его головы, причудливо и изменчиво выделялось на смутной белизне подушки. Оно
уже стало не похоже на прежнее лицо, простое и красивое, круглое, русское, сероглазое лицо, — теперь оно сделалось точно худее и, ежеминутно и странно меняя выражение, казалось нежным, милым, загадочным и напоминало Рыбникову чье-то бесконечно знакомое, давно любимое, обаятельное, прекрасное лицо.
Лампа, выгоревшая в долгую ночь, светила все тусклее и тусклее и наконец
совсем погасла. Но в комнате
уже не
было темно: начинался день. Его спокойный серый свет понемногу вливался в комнату и скудно освещал заряженное оружие и письмо с безумными проклятиями, лежавшее на столе, а посреди комнаты — человеческий труп с мирным и счастливым выражением на бледном лице.
Григорий пришёл, когда
уже было совсем темно. Ещё по его шагам на лестнице она догадалась, что муж в духе. Он выругал тьму в комнате, подошёл к постели, сел на неё.
Было еще
темно, когда удэхеец разбудил меня. В очаге ярко горел огонь, женщина варила утренний завтрак. С той стороны, где спали стрелки и казаки, несся дружный храп. Я не стал их будить и начал осторожно одеваться. Когда мы с удэхейцем вышли из юрты,
было уже совсем светло. В природе царило полное спокойствие. Воздух
был чист и прозрачен. Снежные вершины высоких гор
уже озарились золотисторозовыми лучами восходящего солнца, а теневые стороны их еще утопали в фиолетовых и синих тонах. Мир просыпался…
Я сидел за кустом и не смел шевельнуться. Иногда мне казалось, что я вижу какую-то тень на реке. Мне становилось страшно, я терял самообладание, но не от страха и не от холода, а от нервного напряжения. Наконец, стало
совсем темно, и нельзя
уже было видеть того места, где лежала мертвая собака. Я поднял ружье и попробовал прицелиться, но мушки не
было видно.
Ох, как мне хотелось, чтоб меня кто-нибудь трепал за волосья, бил по щекам, бил бы кулаком по шее и злорадно приговаривал соответственные поучения!.. Но ни одного попрека, ни одного раздраженного слова! Мама заботливо расспрашивала, почему я так долго не собрался выехать вчера, — ведь гроза разразилась, когда
уже совсем было темно. Я, не глядя ей в глаза, объяснял...
В улицах
уж было совсем темно, когда я, не оглядываясь кругом себя, без всякой мысли в голове, пошел к дому, надеясь сном избавиться от мрачного настроения духа.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря.