Неточные совпадения
Алексей Александрович задумался и, постояв несколько секунд, вошел в другую дверь.
Девочка лежала, откидывая головку, корчась на руках кормилицы, и не хотела ни
брать предлагаемую ей пухлую грудь, ни замолчать, несмотря на двойное шиканье кормилицы и няни, нагнувшейся над нею.
— Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву и
беру вас с собою, — сказал он. — Вы будете жить у бабушки, a maman с
девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы учитесь хорошо и что вами довольны.
«Как она созрела, Боже мой! как развилась эта
девочка! Кто ж был ее учителем? Где она
брала уроки жизни? У барона? Там гладко, не почерпнешь в его щегольских фразах ничего! Не у Ильи же!..»
Такие
девочки не переводились у Бережковой. Если
девочка вырастала, ее употребляли на другую, серьезную работу, а на ее место
брали из деревни другую, на побегушки, для мелких приказаний.
На крыльце, вроде веранды, уставленной большими кадками с лимонными, померанцевыми деревьями, кактусами, алоэ и разными цветами, отгороженной от двора большой решеткой и обращенной к цветнику и саду, стояла девушка лет двадцати и с двух тарелок, которые держала перед ней
девочка лет двенадцати, босая, в выбойчатом платье,
брала горстями пшено и бросала птицам. У ног ее толпились куры, индейки, утки, голуби, наконец воробьи и галки.
Он сначала
брал их к себе в дом еще маленькими
девочками, растил их с гувернантками и француженками, потом обучал в лучших учебных заведениях и под конец выдавал с приданым.
— И отличное дело: устрою в монастырь… Ха-ха…Бедная моя
девочка, ты не совсем здорова сегодня… Только не осуждай мать, не
бери этого греха на душу: жизнь долга, Надя; и так и этак передумаешь еще десять раз.
Она часто
берет с собой кататься одну прелестную
девочку, только что шестнадцати лет, дальнюю родственницу Дарьи Алексеевны; эта
девочка хорошо поет, — так что по вечерам их домик обращает на себя внимание.
— Не буду, — отвечала, улыбаясь, Агата, чувствуя, что у нее в самом деле в глазах все как-то начинало рябить и двоиться. — Вы думаете, что я в самом деле пятилетняя
девочка: я могу делать то же, что и все; я вот
беру еще стакан шампанского и выпиваю его.
— Ja, mein Herr [Да, сударь (нем.)], — сказала равнодушно и немного свысока экономка, усаживаясь в низкое кресло и закуривая папиросу. — Вы заплатиль за одна ночь и вместо этого взяль девушка еще на одна день и еще на одна ночь. Also [Стало быть (нем.)], вы должен еще двадцать пять рублей. Когда мы отпускаем
девочка на ночь, мы
берем десять рублей, а за сутки двадцать пять. Это, как такса. Не угодно ли вам, молодой человек, курить? — Она протянула ему портсигар, и Лихонин как-то нечаянно взял папиросу.
— А в самом деле, — сказала Женя, —
берите Любку. Это не то, что я. Я как старая драгунская кобыла с норовом. Меня ни сеном, ни плетью не переделаешь. А Любка
девочка простая и добрая. И к жизни нашей еще не привыкла. Что ты, дурища, пялишь на меня глаза? Отвечай, когда тебя спрашивают. Ну? Хочешь или нет?
И разъяренная баба бросилась на бедную
девочку, но, увидав смотревшую с крыльца женщину, жилицу нижнего этажа, вдруг остановилась и, обращаясь к ней, завопила еще визгливее прежнего, размахивая руками, как будто
беря ее в свидетельницы чудовищного преступления ее бедной жертвы.
Где это он теперь: всё блестит, всё сияет и кругом всё куколки, — но нет, это всё мальчики и
девочки, только такие светлые, все они кружатся около него, летают, все они целуют его,
берут его, несут с собою, да и сам он летит, и видит он: смотрит его мама и смеется на него радостно.
Набралось до двенадцати мальчиков и
девочек, за обучение которых она деньгами не
брала, а предоставляла благодарить ее натурой.
На десятом году Елена познакомилась с нищею
девочкой Катей и тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички — игрушек Катя не
брала.
Старший сын ее обыкновенно оставался дома с мужниной сестрою, десятилетней
девочкой Аделиной, а младшего она всегда
брала с собой, и ребенок или сладко спал, убаюкиваемый тихою тряскою тележки, или при всей красоте природы с аппетитом сосал материно молоко, хлопал ее полненькой ручонкой по смуглой груди и улыбался, зазирая из-под косынки на черные глаза своей кормилицы.
В будни я бываю занят с раннего утра до вечера. А по праздникам, в хорошую погоду, я
беру на руки свою крошечную племянницу (сестра ожидала мальчика, но родилась у нее
девочка) и иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую мне могилу и говорю
девочке, что тут лежит ее мама.
Федор Иваныч (кивает головой). А ласковая
девочка, хорошая. А ведь сколько их таких пропадает, подумаешь! Только ведь промахнись раз один — пошла по рукам… Потом в грязи ее уж не сыщешь. Не хуже, как Наталья сердечная… А тоже была хорошая, тоже мать родила, лелеяла, выращивала… (
Берет газету.) Ну-ка, что Фердинанд наш, как изворачивается?..
Любочка. А вот угадайте! С Анатолием Дмитриевичем. Я иду с
девочками, а он едет, и пошел со мной. Какие мы два белых гриба нашли — знаете, под дворовыми, в канавке. Чудо! такие прелести! А Анатолий Дмитриевич ничего не видит, только один мухомор нашел. Посмотрите, какие душки! Катенька, посмотри. Машка, у тебя, дай сюда. (
Берет корзинку у
девочки и достает грибы.) А березовиков-то, Сашка, посмотри, сколько! А ты говорил — нету в березовой аллее! Папаша, видел?
На десятом году подружилась она с этой
девочкой, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички (игрушек Катя не
брала), сидела с ней по целым часам, с чувством радостного смирения ела ее черствый хлеб; слушала ее рассказы, выучилась ее любимой песенке, с тайным уважением и страхом слушала, как Катя обещалась убежать от своей злой тетки, чтобы жить на всей божьей воле, и сама мечтала о том, как она наденет сумку и убежит с Катей.
— Куда? — громче спросила
девочка, но сон
брал свое, усталое тельце снова съежилось, и она стала засыпать.
Томми согласен. Он смеется,
берет Матрешку за шею и тащит к себе в рот. Но это только шутка. Слегка пожевав куклу, он опять кладет ее
девочке на колени, правда немного мокрую и помятую.
Позади меня стоят дети Урбенина от первого брака — гимназист Гриша и белокурая
девочка Саша. Они глядят на красный затылок и оттопыренные уши отца, и лица их изображают вопросительные знаки. Им непонятно, на что их отцу сдалась тетя Оля и зачем он
берет ее к себе в дом. Саша только удивлена, четырнадцатилетний же Гриша нахмурен и глядит исподлобья. Наверное, он ответил бы отказом, если бы отец попросил у него позволения жениться…
— Ну, довольно, Оля, — сказал я,
беря ее за руку. — Утрем свои глазки и пойдем… Там ждут… Ну, будет плакать, будет… — Я поцеловал ее руку. — Будет,
девочка! Ты сделала глупость и теперь расплачивайся за нее… Ты виновата… Ну, будет, успокойся…
— Как зачем? Вот глупенькая джаным, — расхохоталась Гуль-Гуль, — в жены меня
берет… он… Гуль-Гуль в жены. Разве не стоит? — черные глаза
девочки блеснули.
Каждый день она перед полуднем хаживала навестить скорбную Дуню и
брала с собой обеих маленьких
девочек.
Вслед за тем девушки и дети высыпали шумной гурьбой в побелевший от инея красиво разубранный морозом обширный приютский сад. Среди безобразных бурых салопов и теплых приютских капоров выделялась резким пятном франтоватая котиковая шубка Нан, ее щегольской
берет и огромная, чуть ли не с рост
девочки, пушистая муфта.
Напрасно отговаривала Павла Артемьевна Наташу
брать на себя непосильный еще ей после болезни труд;
девочка так трогательно молила разрешить ей поработать наравне со всеми, так убедительно доказывала, что сейчас она сильная и окрепшая как никогда и что сама она не возьмется за слишком тяжелое дело, что Павле Артемьевне, особенно светло настроенной после говенья, оставалось только согласиться с нею.
Одетая в нарядное «домашнее» платьице Наташа казалась старше и красивее. Нелепо выстриженную головку прикрывал бархатный
берет. Черные глаза сверкали оживлением. Яркий румянец не сходил с пылающих щек
девочки. Это была прежняя Наташа, живая, беззаботная птичка, почуявшая «волю», довольство и прежнюю богатую, радостную жизнь, по которым бессознательно тосковала ее маленькая душа. Дуня, едва удерживая слезы, стояла перед нею.
Милица не может ответить ни слова на эти простые, хорошие, полные участия и несущие ей такое облегчение слова. Не может сказать ни того, кто она, ни где живет. Легкая краска покрывает до сих пор бледные, без признака румянца, щеки… Она молчит, не зная, что отвечать, — робкая и смущенная, как маленькая
девочка… Тогда юноша-гимназист первый приходит к ней на помощь. Энергичным движением он
берет её руку в свою и говорит решительным тоном...
—
Берите же, Степанович! Вы задерживаете остальных, — произнес господин Орлик, видя нерешительность
девочки.
«Вот глупый мальчишка!
Берет на себя чужую вину! — вихрем пронеслось в её мыслях. — Что же, тем лучше! Пускай! По крайней мере, это избавит меня от нового наказания», — беспечно решила
девочка.
— Зачем лгать! — беспечно сказал он, пожимая плечами, — кошку дала мне маленькая
девочка, которая была зла на горбатую пансионерку за то, что ее наказали без гулянья. Горбатую зовут Карлуша, кошку — Милка; если она ваша —
берите ее… Без полиции
берите. A я больше ничего не знаю.
— Он ошибся! — вскричал мальчик, указывая пальцем на старого фокусника, — мой дядя ошибся. Это действительно
девочка Тася, которая добровольно пришла к нам в труппу две недели тому назад. Она больна и ужасно было бы оставить ее в цирке…
Берите ее и отдайте матери! Дядя, сейчас же возвратите
девочку её друзьям!
В «Assommoir'e» есть лицо молодой
девочки, той, которую родители отдали в модный магазин. Она и там начинает уже вести неблаговидную жизнь. Вот ее-то Золя и
берет героиней своего Нового произведения.
Праша увидала глубокие тростниковые корзины, полные разноцветных лоскутьев плису, манчестеру и иных материй. Из всего этого Зинаида Павловна с
девочкой шили шапочки, которые старцы продавали. Зинаида Павловна стала перечислять, как это выгодно. «Мне, — говорила она, — лоскутки носят жидовки, а они
берут от шитвиц, а где те достают, я уж того дела не знаю».
Девочка долго колеблется, но наконец сдается перед силой теткиных убеждений и идет просить девять рублей. Она не хочет быть дерзкою; но сама не замечает, как
берет ее теткин голос, и произносит перед хозяйкой всю только что выслушанную пошлую рацею, в заключение которой у нее вырываются и те глупые слова: «приведись хоть и вам для вашей дочери, так и вы займете».
Девочку начинает тошнить… Она со своим горем к писарю… Ужасное открытие: он женат!.. «Так зачем же… зачем?» Тот отвечает: «ты такая была»… Она в отчаянии. Мужчины подлы — это так, но надо сознаться отцу, матери или хоть тетке. Тетка, однако, оказывается всех гораздо находчивее: она учит — «проси у него на дорогу и
бери паспорт, да ступай в Петербург — там в воспитательный дом, а сама к богатым в мамки». Готово! — денег нет, но паспорт есть. Ступай на все четыре стороны.
Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной
девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще
брала уроки.