Неточные совпадения
— Мой главный
грех есть сомнение. Я во всем сомневаюсь и
большею частью нахожусь в сомнении.
Меж тем Онегина явленье
У Лариных произвело
На всех
большое впечатленье
И всех соседей развлекло.
Пошла догадка за догадкой.
Все стали толковать украдкой,
Шутить, судить не без
греха,
Татьяне прочить жениха;
Иные даже утверждали,
Что свадьба слажена совсем,
Но остановлена затем,
Что модных колец не достали.
О свадьбе Ленского давно
У них уж было решено.
— Стой! Я —
большие деньги и —
больше ничего! И еще я — жертва, приносимая историей себе самой за
грехи отцов моих.
Озябшими руками Самгин снял очки, протер стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с книгами, фисгармония, на стене
большая репродукция с картины Франца Штука «
Грех» — голая женщина, с грубым лицом, в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи — на плече женщины.
Бальзаминова. Нет, ты этого, Гавриловна, не делай. Это тебе
грех будет! Ты, Миша, еще не знаешь, какие она нам благодеяния оказывает. Вот ты поговори с ней, а я пойду: признаться сказать, после бани-то отдохнуть хочется. Я полчасика, не
больше.
— Брось сковороду, пошла к барину! — сказал он Анисье, указав ей
большим пальцем на дверь. Анисья передала сковороду Акулине, выдернула из-за пояса подол, ударила ладонями по бедрам и, утерев указательным пальцем нос, пошла к барину. Она в пять минут успокоила Илью Ильича, сказав ему, что никто о свадьбе ничего не говорил: вот побожиться не
грех и даже образ со стены снять, и что она в первый раз об этом слышит; говорили, напротив, совсем другое, что барон, слышь, сватался за барышню…
Получая, без всяких лукавых ухищрений, с имения столько дохода, сколько нужно было ему, чтоб каждый день обедать и ужинать без меры, с семьей и разными гостями, он благодарил Бога и считал
грехом стараться приобретать
больше.
А молва-то ходила и впрямь, что будто он к сей вдовице, еще к девице, лет десять перед тем подсылал и
большим капиталом жертвовал (красива уж очень была), забывая, что
грех сей все едино что храм Божий разорить; да ничего тогда не успел.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения в Балтийском и Немецком морях — не
больше. Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с
грехом пополам: но не один раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
— Совесть же моя требует жертвы своей свободой для искупления моего
греха, и решение мое жениться на ней, хотя и фиктивным браком, и пойти за ней, куда бы ее ни послали, остается неизменным», с злым упрямством сказал он себе и, выйдя из больницы, решительным шагом направился к
большим воротам острога.
Сначала он всё-таки хотел разыскать ее и ребенка, но потом, именно потому, что в глубине души ему было слишком больно и стыдно думать об этом, он не сделал нужных усилий для этого разыскания и еще
больше забыл про свой
грех и перестал думать о нем.
И в самом
большом преступлении можно смиренно каяться, мелкие же
грехи легко снимаются свечечкой, поставленной перед угодником.
— Это я тогда по единому к вам дружеству и по сердечной моей преданности, предчувствуя в доме беду-с, вас жалеючи. Только себя
больше вашего сожалел-с. Потому и говорил: уезжайте от
греха, чтобы вы поняли, что дома худо будет, и остались бы родителя защитить.
И самым
большим моим
грехом, вероятно, было то, что я не хотел просветленно нести тяготу этой обыденности, то есть «мира», и не достиг в этом мудрости.
Я почувствовал
большую снисходительность старца к человеческим
грехам и слабостям.
Но этим налагается на человека безмерно
большая ответственность и тяжесть, чем обычное требование победы над
грехами.
Но это было мгновение… Я встретился с его взглядом из-под епитрахили. В нем не было ничего, кроме внимательной настороженности духовного «начальника»… Я отвечал формально на его вопросы, но мое волнение при этих кратких ответах его озадачивало. Он тщательно перебрал весь перечень
грехов. Я отвечал по
большей части отрицанием: «
грехов» оказывалось очень мало, и он решил, что волнение мое объясняется душевным потрясением от благоговения к таинству…
— Не дам, ничего не дам, сынок… Жалеючи тебя, не дам. Ох,
грехи от денег-то, и от своих и от чужих! Будешь богатый, так и себя-то забудешь, Галактион. Видал я всяких человеков… ох, много видал! Пожалуй, и смотреть
больше ничего не осталось.
— Особенное тут дело выходит, Тарас Семеныч. Да… Не спросился Емельян-то, видно, родителя.
Грех тут
большой вышел… Там еще, на заводе, познакомился он с одною девицей… Ну, а она не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому как или ему в православные идти, или ей в девках сидеть. Так это самое дело и затянулось: ни взад ни вперед.
— Свое-то маленькое бросил, Галактион Михеич, а за
большим чужим погнался. С бритоусыми и табашниками начал знаться, с жидами и немцами смесился… Они-то, как волки, пришли к нам, а ты в ихнюю стаю забежал… Ох, нехорошо, Галактион Михеич! Ох, велики наши
грехи, и конца им нет!.. Зачем подружию милую обидел? Чадо милое, не лютуй, не злобься, не впадайся в ненужную ярость, ибо великий ответ дадим на великом судилище христове…
Вообще, как ни поверни, — скверно. Придется еще по волости отсчитываться за десять лет, —
греха не оберешься. Прежде-то все сходило, как по маслу, а нынче еще неизвестно, на кого попадешь. Вот то ли дело Ермилычу: сам
большой, сам маленький, и никого знать не хочет.
О Московской России говорили, что она не знала
греха земельной собственности, единственным собственником являлся царь, не было свободы, но было
больше справедливости.
И, во-первых, по моему мнению, младенец слишком мал, то есть не крупен, так что за известное время светских младенцев потребовалось бы втрое, впятеро
большая цифра, нежели духовных, так что и
грех, если и уменьшался с одной стороны, то в конце концов увеличивался с другой, не качеством, так количеством.
Последнее появление Яши сопровождалось
большой неприятностью. Забунтовала, к общему удивлению, безответная Анна. Она заметила, что Яша уже не в первый раз все о чем-то шептался с Прокопием, и заподозрила его в дурных замыслах: как раз сомустит смирного мужика и уведет за собой в лес. Долго ли до
греха? И то весь народ точно белены объелся…
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди
больше нас о душе думали: и
греха было
больше, и спасения было
больше, а мы ни богу свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
Мы вот тут сидим в лесу да
грехи свои отмаливаем, а наши же наставники да наставницы
большую силу забирают у милостивцев, и на заводах, и в городу.
Грех от них
большой идет по всем скитам…
— Что такое «внутри»! Ты напускаешь на себя — и
больше ничего! Право, ты так еще мила, что не
грех и приволокнуться за тобой, и я уверен, что этот Филофей Павлыч…
— Ну, уж ты очень далеко хватила: Лаптева!.. Дай бог Прейна облюбовать с
грехом пополам, а Лаптев уже занят, и, кажется, занят серьезно. Слыхали про Братковскую? Говорят, красавица: высокого роста, с
большими голубыми глазами, с золотистыми волосами… А сложена как богиня. Первая красавица в Петербурге. А тут какая-нибудь чумичка — Луша… фи!..
Но, как на
грех, в это время ему подвернулась одна девушка из хорошего семейства, которая отнеслась с
большим сочувствием к его ученому горю.
Не оттого чтобы меньше на этот счет от начальства вольготности для нас было — на это пожаловаться
грех, а так, знать,
больше свой же брат, вот этакой-то проходимец кургузый, норовит тебя на весь народ обхаять.
И подлинно,
грех сказать, чтоб он ее не любил, а
больше так все об ней одной и в мыслях держал.
Уж два часа; на улицах заметно менее движения, но, около ворот везде собираются группы купчих и мещанок, уже пообедавших и вышедших на вольный воздух в праздничных нарядах. Песен не слыхать, потому что в такой
большой праздник петь
грех; видно, что все что ни есть перед вашими глазами предается не столько веселию, сколько отдохновению и какой-то счастливой беззаботности.
Гришка с каждой минутой все
больше и
больше свирепел. Как на
грех, в это время совсем неожиданно посетил меня городничий. У Гришки даже кровью глаза налились при его появлении.
— Охлажденье, сударь, к нему имеют…
большое охлажденье против прежнего, — отвечал успокоительным тоном Григорий Васильев, — вот уж года четыре мы это замечаем; только и говорят своим горничным девицам: «Ах, говорят, милые мои, как бы я желала выйти замуж!» Барышня, батюшка, умная, по политике тонкая, все, может быть, по чувствительной душе своей почувствовали, какой оне пред господом творцом-создателем
грех имеют.
Рисположенский. Какое уж наше житье! Так, небо коптим, Аграфена Кондратьевна! Сами знаете: семейство
большое, делишки маленькие. А не ропщу; роптать
грех, Аграфена Кондратьевна.
Француз усовершенствовал наконец воспитание Юлии тем, что познакомил ее уже не теоретически, а практически с новой школой французской литературы. Он давал ей наделавшие в свое время
большого шуму: «Le manuscrit wert», «Les sept péchés capitaux», «L’âne mort» [«Зеленая рукопись» (Гюстава Друино), «Семь смертных
грехов» (Эжена Сю), «Мертвый осел» (Жюля Жанена) (франц.)] и целую фалангу книг, наводнявших тогда Францию и Европу.
«Если рама выйдет теперь сразу, когда я потяну с ним, — подумал я, — значит,
грех, и не надо нынче
больше заниматься». Рама подалась набок и вышла.
«Нынче я исповедаюсь, очищаюсь от всех
грехов, — думал я, — и
больше уж никогда не буду… (тут я припомнил все
грехи, которые
больше всего мучили меня).
Здоровенный, красивый малый, украшенный орденами, полученными во время турецкой кампании, он со всеми перезнакомился, вел широкую жизнь, кутил и скандалил, что в особый
грех тогда не ставилось, и приобрел
большую типографию в доме П.И. Шаблыкина, на углу
Большой Дмитровки и Газетного переулка.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (
греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его
большими надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник Зверев, так как на месте побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения к господину Звереву.
— Ну, что, батюшка? — сказала Онуфревна, смягчая свой голос, — что с тобой сталось? Захворал, что ли? Так и есть, захворал! Напугала же я тебя! Да нужды нет, утешься, батюшка, хоть и велики
грехи твои, а благость-то божия еще
больше! Только покайся, да вперед не греши. Вот и я молюсь, молюсь о тебе и денно и нощно, а теперь и того боле стану молиться. Что тут говорить? Уж лучше сама в рай не попаду, да тебя отмолю!
— Великий государь! — воскликнул он, — изо всех твоих милостей эта самая
большая!
Грех было бы мне чиниться на твоем подарке! Уж выберу в твоей оружейной что ни на есть лучшее! Только, — прибавил он, немного подумав, — коли ты, государь, не жалеешь своей сабли, то дозволь лучше отвезти ее от твоего царского имени Ермолаю Тимофеичу!
Преступник знает притом и не сомневается, что он оправдан судом своей родной среды, своего же простонародья, которое никогда, он опять-таки знает это, его окончательно не осудит, а
большею частию и совсем оправдает, лишь бы
грех его был не против своих, против братьев, против своего же родного простонародья.
Полковой поп, больной, жалкий, был ославлен как пьяница и развратник; офицеры и жены их жили, по рассказам моих хозяев, в свальном
грехе; мне стали противны однообразные беседы солдат о женщинах, и
больше всего опротивели мне мои хозяева — я очень хорошо знал истинную цену излюбленных ими, беспощадных суждений о людях.
— Ежели против мачех, так это совсем пустое дело: от этого мачехи лучше не станут, — настойчиво говорил каменщик. — А против Петра — тоже зря: его
грех — его ответ! За убийство — в Сибирь,
больше ничего! Книжка — лишняя в таком
грехе… лишняя будто, ась?
Отец Захария, вынужден будучи так этого дерзкого ответа не бросить, начал разъяснять ученикам, что мы, по несовершенству ума нашего, всему сему весьма плохие судьи, и подкрепил свои слова указанием, что если бы мы во
грехах наших вечны были, то и
грех был бы вечен, все порочное и злое было бы вечно, а для
большего вразумления прибавил пример, что и кровожадный тигр и свирепая акула были бы вечны, и достаточно сим всех убедил.
— А вот веришь ли, Антоныч, теперь скучаю. И
больше с того и скучаю, что зачем, мол, за брата пошел. Он, мол, теперь царствует, а ты вот мучаешься. И что
больше думаю, то хуже. Такой
грех, видно.
— Я тебе не Таня
больше, а Татьяна Власьевна. Так и знай. Мое слово будет свято, а ты как знаешь… Надо
грех замаливать, Поликарп Семеныч. Прощай, голубчик… не поминай лихом…
— Ну так что ж делать? Я принуждать не могу; поищите другую: не у себя, так у чужих; я выкуплю, только бы шла по своей охоте, а насильно выдать замуж нельзя. И закона такого нет, да и
грех это
большой.